большая любовь.— Пап, прекрати. Пожалуйста, перестань. Я не стану совершать необдуманных поступков. Поверь. Джек тоже. Мы не планировали встретиться и влюбиться друг в друга. Это просто случилось. Мы хотим быть вместе. Он отличный парень. Он тебе понравится. Рядом с ним я чувствую себя в безопасности. Я знаю, может быть сложно, но я справлюсь. И не переживай. Я все еще хочу полностью посвятить себя карьере. Тебе не стоит переживать об этом. Я не разочарую тебя, обещаю.— Ты никогда не разочаровывала меня, дорогая. Не смей даже думать об этом.Я не знала, что еще сказать, чтобы все не испортить. Я не собиралась защищать Джека перед отцом. Им придется встретиться, оценить друг друга, провести весь этот мужской ритуал, который я никогда толком не понимала.— Как дела у мистера Барвинка? — спросила я, чтобы заполнить неловкое молчание.— Все вроде бы хорошо. Не слышал обратного.Я глубоко вдохнула и попыталась сформулировать мысль, чтобы красиво преподнести ее отцу. Начала, остановилась и начала снова.— Папа, я точно не знаю, что у нас с Джеком получится. Я люблю его. Я знаю это. И я думаю, что он любит меня. Я знаю, что все произошло слишком быстро и вас это беспокоит… Но программа всегда дает сбой, верно? Разве ты сам меня этому не учил? Жизнь — это один сплошной бой против сбоев? Что ж, я займусь работой и сделаю все для того, чтобы оправдать твои ожидания. Я обещаю. Но Джек тоже что-то значит. Мы могли бы отложить все на потом, решить, что то, что было между нами, не считается, вот только ты растил меня по-другому. И ты был прав. Нельзя жить будущим. Это твои слова. Ты сам говорил, что жить нужно здесь и сейчас и лишь дураки отказываются от счастья ради надежды получить что-то лучшее в будущем. Мне почти удалось процитировать тебя. Поэтому поверь мне, пап. Он хороший человек. Мне нравятся его взгляды на жизнь. Из нас выйдет хорошая команда. Может быть, это не самое лучшее стечение обстоятельств, но в жизни бывают сбои, верно?— Бывают, — согласился папа.Это его пословица. Он не мог не согласиться.— Ладно, милая, мне пора. Мы с нетерпением ждем тебя дома. Джек приедет с тобой?— Мы пока этого не обсуждали, но да, если ты не против.— Это и твой дом, милая. Несмотря ни на что, мы всегда тебе рады.— А Джек?— Если ты любишь Джека, то и мы любим его.— Спасибо. Я ценю эти слова.— Ты ведь не собираешься так быстро вырасти?— Не настолько быстро, папуль. Меня по-прежнему не покидает чувство, словно мне десять лет.— Что ж, все мы иногда чувствуем себя детьми. Ладно, я доложу о нашем разговоре в центр управления. Маме будет интересно узнать новость. Увидимся? Чуть больше чем через неделю?— Чуть больше чем через неделю.Я думала, что он повесит трубку через секунду. Но он сказал:— Ты все еще моя тыковка, ты знаешь?— Я знаю, папуль. И всегда буду.30 июля 1947 года«Я приехал в прекрасный итальянский город под названием Финале-Лигуре. Наверное, это не совсем город. Скорее деревня. Она находится на морском побережье, у залива Генуи. Война не задела это место так, как задела остальные. Морской воздух значительно улучшил мой аппетит. Я съел две огромные миски томатного супа с лапшой. А потом долго спал у океана. Это был такой странный сон, когда крик чаек играет в твоих снах и ты не понимаешь до конца, что — сон, а что — явь…»— Должно быть, это те самые каменные колонны, о которых он писал, — сказал Джек, держа дневник в руке и рассматривая пейзаж в виде кафе и ряда столбов, что выстроились неподалеку. Это были тяжелые каменные копья, торчащие из земли, словно кто-то силой забросил их туда. Казалось, никто, кроме туристов, не обращал на них внимания. К нам подошел низкий итальянец с огромными предплечьями и на итальянском объяснил нам, что эти самые колонны однажды принадлежали римскому борделю, но у меня было чувство, что он решил нас одурачить. Я попыталась загуглить «Римский бордель в Финале-Лигуре» на телефоне, но он был вне зоны действия сети. Итальянец расхохотался и отправился восвояси. Американские простофили.— Как называется это кафе? — спросила я и взяла дневник у Джека.«Экскалибур». Теперь кафе называлось «Капразоппа», в честь известняковой породы, которая образовала горы, но ведь это не значило, что это другое кафе.— Положи дневник в рюкзак, хорошо? Но погоди. Здесь написано, что должно быть семь колонн.Я осмотрела вход. Его дедушка нарисовал колонны, широкие каменные столбы, но я не смогла найти ни одной записи, которая говорила бы об их количестве. Я прочитала страницу вдоль и поперек, пока Джек, подняв голову, бродил между колонн. Это был поздний обед, и кафешки начали заполняться толпами туристов, которые пришли за латте или коктейлями.— На рисунке семь колонн, — сказала я, метая взгляд от столбов к дневнику. — Но этого не написано в тексте.— Представь, что он был здесь. Мне нравится так думать.— Я думаю, таких мест уйма, но это кажется самым подходящим. Не каждый день увидишь такие колонны.— Я все еще представляю себе парня с вермонтской фермы, который в одиночестве блуждает по Европе. В некотором смысле это странно.— Что ты имеешь в виду?— Ну, я думаю, большинство людей как можно скорее рвалось бы домой, но только не дедушка. Не думаю, что он покидал ферму чаще, чем пару раз в жизни. Словно он намеренно собирал впечатления и делал зарисовки для последующего использования. Я не знаю. Это немного смешно. Что если он не хотел возвращаться домой по какой-то причине?— Мы только что прошли мимо Бенедиктинского аббатства? Думаю, это в Финале-Пиа.— Почему ты спрашиваешь?— Просто пытаюсь разбить на треугольники. Пытаюсь представить себе макет.До чего же путешествия с Джеком отличаются от обычных. Мы изучаем колонны в маленьком итальянском городишке, пока большинство людей просто лежат на пляже или бесцельно бродят по руинам. Если бы я была с Констанцией, вопроса поиска достопримечательностей вообще не стояло бы: мы просто обошли бы все места, указанные в путеводителе, и на этом покончили бы.— Тебе скучно? — спросил Джек, касаясь ладонями колонн и глядя вверх, на гладкий подъем камня. — Может, ты заскучала?— Мне всегда с тобой скучно, поэтому сложно сказать.— Еще бы.— Еще в Европе я планировала узнать побольше о колоннах. Это входило в мой список дел.— Я так и понял.— Хочу сфотографировать тебя пару раз, — сообщила я.— Ты напористая.— Если ты решишь писать книгу, то фотографии тебе самому понадобятся. И даже если не решишь, то все равно захочешь себе фотку на месте, где стоял твой дедушка.Он начал было что-то говорить, но потом пожал плечами. Я сделала полдюжины фотографий. Он улыбнулся. Это была ослепительная улыбка.— Мне понравятся твои мама с папой? — спросил он, когда я наконец убрала телефон.— Конечно. Почему бы и нет?— Они, наверное, думают, что я из кожи вон лезу, чтобы заслужить твое сердце. Наверное, они решили, что я красавчик.— И что в этом плохого?— Значит, ты признаешь, что я красавчик. Я так и думал.— В этом нет ничего такого. Мужчины — основная часть женского туалета. Я думала, ты это понимаешь.— Давай найдем хорошее кафе на пляже и плотно пообедаем, — сказал он. — Сможешь похвастаться мной.— Я на мели, Джек.— Нам нужен хороший обед в Италии. Хотя бы один. Я угощаю.— И вино? — спросила я, засовывая дневник себе в рюкзак.— Много вина.Я не смогла сдержаться и заговорила. Эта мысль призраком летала между нами с той самой ночи с механическим быком.— Мы собираемся начать говорить вслух о том, что любим друг друга? — спросила я.Я внимательно всматривалась в него, пытаясь понять реакцию.— Ты первая, — сказал он.— Нет, мальчишки должны быть первыми в этой ситуации.— Почему? — спросил он, убрав руки с колонн и обхватив мою талию.— Это один из законов вселенной. На самом деле мне даже кажется, что это указано где-то в периодической таблице.— Я люблю тебя, Хезер. Теперь ты. Прямо вслух. Полностью.— Я тоже люблю тебя, Джек.— Теперь это часть нас. Нет пути обратно. Мы можем расстаться, но взять слова обратно нельзя.— Хорошо.— Такое чувство, словно я любил тебя и в прошлой жизни.— И у меня. Я тоже это чувствую.— Это ведь не значит, что мы должны прекратить влюбляться? Мы можем влюбиться еще сильнее.— И влюбимся.— Мы можем выдумать свой собственный мир. И жить так, как захотим, — сказал он мне на ухо.— Да, — согласилась я.Мы стояли и смотрели на колонны. Мне нравилось, что мы не знали их точного предназначения. Нравилось то, что мы посвятили себя друг другу там, где однажды стоял дедушка Джека. Это была великолепная маленькая деревня, прекрасная итальянская община итальянской Ривьеры. Казалось, что наша жизнь началась прямо сейчас, сразу же после того, как мы произнесли заветные слова. Все, что было до этого, — лишь прелюдия; все после этого стало Джеком. Мы стояли, пока стая голубей не приземлилась возле нас. Поблескивая зелено-сине-желтыми шеями, они подошли ближе, надеясь на угощение.Что бы ты ни привез с собой в Париж, он заберет себе это что-то и только потом возвратит. Но только не в первоначальном виде, а изменив, иногда едва ощутимо, иногда более заметно, но обязательно забрав себе маленькую частичку тебя. Париж — воришка. Улыбчивый воришка, который отпускает шутки и обворовывает туристов. А ты не можешь противостоять, потому что это Париж, летний город, который погружается во тьму после десяти часов вечера, где кафешки зажигают фонари, а улицы заполняет аромат кофе, духов, жареных яиц и лука. В компенсацию за кражу Париж дарит восхитительные воспоминания, прекрасные моменты, а если ты согласишься на сделку, он одарит тебя еще щедрее. Иногда это волны Сены, пульсирующие у древнего побережья, или абсурдно открытый рот шпагоглотателя на Монпарнас, или же озорной блеск в глазах туриста, нашедшего кошелек на переполненной платформе.Париж — это рука женщины, прикрывающая огонь спички, которую поджег мужчина за маленьким круглым столиком под каштаном за полчаса до ливня.Я заметила Констанцию на другой стороне улицы, и мое сердце встрепенулось.Я помчалась навстречу ей, а она — как всегда утонченная — навстречу мне. Мы обняли друг друга и закружились, чуть было не повалившись наземь под весом рюкзаков. Крепко обнявшись, мы отклонились назад, чтобы хорошенько разглядеть друг друга, а затем снова обнялись, но в этот раз еще сильнее, и ко мне вместе с огромным облегчением вернулось то, чего мне так не хватало.— Ты потрясающе выглядишь! — сказала я, ведь она и правда сияла. Ее глаза горели от счастья, и этого мне хватило, чтобы понять: их с Рафом путешествие удалось просто на ура.— Ты тоже! — сказала она, кивая, и мы многозначительно переглянулись, поспешно пытаясь передать друг другу свои впечатления.— Тебе понравилась Испания?— Очень, — ответила она. — А тебе Италия?— Было чудесно. Мы мало видели, но было замечательно.— А насчет Швейцарии…Я не знала, с чего начать свой рассказ. Постепенно мы осознали, что Раф и Джек молча стоят позади нас и терпеливо ждут, пока мы наверстаем упущенное. Мы засмеялись, когда стало ясно, что мы попросту игнорируем мальчишек. Я обняла Рафа, а Констанция — Джека. Мы застыли на миг, не зная, что делать дальше.— У меня есть одно местечко на примете, — сказал Раф, когда мы встали в небольшой круг, загораживая большую часть тротуара. — Мы с Джеком оставим вам сумки, а сами сходим кое-что выяснить. Вы ведь не против недорогого отеля?— Конечно нет, — сказала я и посмотрела на Джека. Он кивнул.Примерно так и образовался наш план. Джек и Раф провели нас до кафе рядом с вокзалом и оставили нам свой багаж. Мы заказали два кофе у жилистого престарелого официанта с седой шевелюрой, похожей на римский лавровый венок у висков. Он кивнул и побрел прочь. Я вытянула руки, и Констанция положила свои ладони в мои.— Ну? — спросила я.Ее глаза стали влажными.— Он самый добрый, самый нежный мужчина из всех, кого я встречала, — сказала она, мгновенно уловив, что я имею в виду. — Я в таком восторге от него, что даже не знаю, что с собой делать. Честно, мне наплевать. Я продолжаю повторять себе, что это сумасшествие, что это не может быть правдой, но тогда он делает что-то еще… Что-то до того милое и чуткое, что у меня снова сносит крышу.— Я так рада, Констанция. Я так рада за тебя.— А Джек?Я кивнула.Она сжала мою руку. Официант вернулся с нашим кофе. Она снова заговорила:— Когда мы приехали в Испанию, у меня поначалу были трудности с языком и ритмом жизни. Там до того медленные люди, что мне постоянно хотелось всех обогнать и куда-то бежать, чтобы увидеть как можно больше, но на меня чудотворным образом повлиял Раф. И я задалась вопросом: куда я постоянно спешу? Разве это какая-то гонка, где выигрывает тот, кто увидит больше музеев и соборов? Почему я раньше об этом не думала? Это до того понятно и очевидно, но я не осознавала этого, пока не встретила Рафа.— У меня такое же чувство, — сказала я. — С Джеком. У меня был этот нелепый список заданий, и я считала, что если не поставлю галочку напротив всех пунктов, то автоматически провалю задание. Я была плохим туристом. Я не умела брать от путешествий все. Не знаю, это именно мое отношение или в целом американское. Может быть, это связано с тем, что я отличница, но, встретив Джека, я вдруг перестала ощущать ту спешку и желание сделать что-либо первой. Совсем.— Раф хочет, чтобы я поехала с ним в Австралию. Сразу, вместо того чтобы ехать домой. Он хочет, чтобы я познакомилась с его семьей.— А ты что думаешь?Она не отрывала от меня взгляда. Моя милая рассудительная подруга, которая изучает святых, едва пожала плечами.— Не знаю, — сказала она. — Я ведь совсем не за этим приехала в Европу. Мои родители решат, что я спятила.— Ты уже рассказала им о Рафе?— Я сказала маме. Она поддержала меня, но сказала быть осторожнее. Я все хорошенько обдумала. Моя работа начинается только осенью. Я могу позволить себе поехать в Австралию. Это так заманчиво. Раф должен вернуться на летнюю стрижку овец. Кажется, он говорил как-то так. У них там другое время года, поэтому я путаюсь, когда он говорит об этом.— Ты настолько серьезно настроена?Она кивнула и отхлебнула свой кофе.— Видимо, да, — ответила она.— Я счастлива за тебя. Знаю, что уже говорила, но это правда.— Я не готова прощаться с ним. Пока что. А ты можешь попрощаться с Джеком?Я покачала головой. Мне казалось, я никогда не смогу попрощаться с ним, но я решила не произносить это вслух. Глядя на Констанцию, слушая о ее планах с Рафом, я поняла, что делаю все правильно. Мы не должны прощаться в Париже, Нью-Йорке или где-либо еще. От этой мысли у меня в животе запорхали бабочки.Официант принес нам еще кофе. Мы осмотрели кафе, приходящих и уходящих людей. Этот человеческий поток отличался от прохожих в Берлине или Амстердаме. Возможно, здешние были моложе. Светлее. Я ощутила тоску, которая застала меня в прошлый раз в Париже: жаль, что жизнь бывает столь прекрасной так редко. И хотя в этом не было логики, меня по-прежнему не покидало это чувство.— Давай позвоним Эми, — сказала Констанция, когда официант отошел. — Быть здесь без нее кажется каким-то неправильным.— Хорошо, — сказала я, согласившись с тем, что это отличная идея. — Давай позвоним.Мы связались с ней по Facetime.За все это время Констанция списывалась с ней всего пару раз, да и я тоже, она даже не ответила, когда я прислала ей фотку Констанции на быке. Наконец объединившись, мы решили, что она просто должна ответить на наш звонок. Констанция написала ей, что мы звоним. Эми не ответила на сообщение. Но через несколько секунд, когда мы открыли Facetime, Эми тут же ответила своим фирменным выражением:— Приветик, сучки!Это Эми, наша Эми.На маленьком экране она выглядела странно счастливой. Похудела, кажется, посвежела. Ее глаза сияли. Она была похожа на человека, который пробежал огромную дистанцию, но еще не отдышался.— Как я рада тебя видеть! — воскликнула я. — Я так по тебе скучала. Мы обе скучали!— Ничего подобного! Вы лакомились сладкой мужской плотью! Я видела ваши посты на Facebook! И все фотки в Instagram.Может быть, она немного перебарщивает со своим энтузиазмом. Констанция, блеснув очками, наклонилась поближе к экрану.— Что ты сделала с волосами? — спросила она Эми. — Не могу разглядеть.— Обрезала. Один знакомый гей схватил меня за волосы и силой притащил в салон к моей маме, чтобы я сделала новую прическу. Теперь у меня официально прическа женщины средних лет! Я выгляжу так, будто недавно родила ребенка!— До чего же я рада видеть тебя, Эми, — сказала я. — Ты выглядишь фантастически.— И чувствую себя отлично. Я ходила в городской центр ветеранов боевых действий и крутила там задницей перед кучей престарелых солдат. Я на них тренируюсь. Нужно понемногу возвращаться в игру.— Хорошо, — сказала Констанция. — Я рада, что ты ответила на наш звонок. Сто лет не виделись. Мы очень скучаем.— А вы двое! Любовь в воздухе витает? Какого черта? Я оставила вас на пару недель, а вы и рады — на седьмом небе от счастья.Констанция покраснела. Я тоже. Мы не смогли придумать ответа.— О боже, все настолько плохо! — сказала Эми слегка отстающим от картинки голосом. — М-да уж. Так где вы сейчас? Опять в Париже?— Только приехали сюда, — сказала я. — Пробудем здесь четыре дня, а потом летим домой.— Вы хоть одни прилетите?Я взглянула на Констанцию. Она не отрывала взгляда от экрана.— Джек полетит со мной, — сказала я.— Я, может быть, поеду в Австралию, — сказала Констанция. — Пока не решила.— Вы любите этих ребят, верно?— Да, — мягко ответила я. — Думаю, любим.— Ну, тогда не будьте парой скромниц. Просите всего, чего захотите. Вот что я скажу, спектр знакомств здесь довольно мрачный. Или малолетки, или старики. Есть у меня один женатый придурок, который не хочет оставлять меня в покое. Он носит ремень с телегой на пряжке. Вы не поверите, что такой человек, как он, вообще существует, но это так. Каждую субботу он появляется в центре ветеранов, только говорит не «суббота», а «день наших свиданий». Странный парень.— Вы с ним встречаетесь? — спросила я.— Не-е-е-е-т, — завизжала она. — Ни за что. Боже упаси.— Но у тебя все в порядке? — спросила Констанция. Она намеренно задала столь неясный вопрос. Несмотря на то что мы обсуждали это тысячу раз, мы не знали, что именно Эми думает о том, что ей пришлось уехать, и в целом о поездке в Европу.— Все хорошо, — ответила она. — Я знаю, что в последнее время была плохой подругой. Простите, что редко выходила на связь. Я просто не могла. Было трудно возвращаться. Неловко. Мои родители были в ярости. Не хотели оставлять эту тему. Моя мама любит упоминать мое фиаско — как она говорит, «фиаско Эми» — во всех разговорах, чтобы напомнить мне, какая я непутевая.— Матери и дочки, — сказала я.Констанция кивнула.— Это было крупное поражение, — сказала Эми. — Просто Эми облажалась.— В жизни всякое случается, — сказала я. — И постоянно. Могло быть намного хуже.— Да, но у вас все отлично.— Невозможно предугадать, что вот-вот случится, — сказала Констанция. — По крайней мере, так учили святые.— Проблема в том, что мне далеко до святых, — сказала Эми.— Ты довольно безгрешна, — сказала я.— Честно говоря, я и правда немного поумерила свой пыл. Я стала менее сумасбродной, менее матерой, как ты говоришь. Я почти бросила пить и снова занялась бегом. Я уже давно занимаюсь. Мне это необходимо. На прошлых выходных пробежала десять километров. Удивительно, но я в достойной форме.— Ты хорошо выглядишь, — сказала Констанция. — Выглядишь здоровой.— Ну, я стараюсь.Мы поболтали еще немного, в основном сплетничая о недавних амхерстских выпускниках. Эми хорошенько запаслась слухами о нашей старой группе. Наконец вернулись Раф и Джек. Они сели рядом и, попивая кофе, любезно поздоровались с Эми, но тогда она почувствовала себя пятым колесом.— Ладно, я смываюсь, — сказала она. — До скорого, сучки.— Береги себя, — сказала я.— Всегда, — ответила она.Она закончила вызов, или что там обычно делают, выходя из Facetime. Экран сжался, проглотив ее лицо, и наша подруга исчезла со странным хлопком, учитывая то, что мы были в кафе. Казалось, она вернулась на свой летучий корабль и спустится еще не скоро.Мы остановились в отеле под названием «Трендон» — скромном гостевом доме на левом берегу Сены, неподалеку от Люксембургского сада и в квартале от Сорбонны. Для наших ограниченных бюджетов это было роскошью, но Джек уверял, что оно того стоит. Это наша первая совместная поездка в Париж — и, наверное, единственная, — поэтому мы решили не ютиться в тесном хостеле, а навсегда запомнить это путешествие.У Рафа, как всегда, были здесь знакомые, и он смог как-то договориться. Его ловкости не было предела.Комнаты оказались скромными. В них не делали ремонта уже много лет, но в каждой был крохотный балкончик, на котором помещался один стул, если сесть боком. Рафу с Констанцией достался номер на втором этаже, немного ниже и справа от нашего. С нашего балкона было видно крыши домов, сточные желоба из красной черепицы и алюминиевые вентиляционные отверстия. Джек заверил меня, что Квазимодо, Горбун из Нотр-Дама, может нагрянуть в наш номер в любое время дня и ночи.Он сидел на кровати и смотрел, как я распаковываю вещи. Стараясь навести порядок, я отнесла кое-что в небольшую ванную. Из-за двуспальной кровати было сложно перемещаться по комнате. Я дважды ударилась о нее голенью настолько сильно, что во второй раз мне пришлось остановиться и закрыть глаза от боли. У Джека, кажется, была идея получше. Он явно был готов ко сну, о котором мы договорились, — Раф с Констанцией поддержали эту идею, — прежде чем идти на прогулку.— Ты в порядке? — спросил Джек, заметив мою гримасу.— Чертова кровать.— Почему бы тебе не залезть ко мне? Тогда она не будет ставить тебе подножки.Я кивнула и подползла к нему, по-прежнему ощущая, что моя нога пылает, как факел. Опустив головы на подушки, мы взглянули на полуденный Париж. Я улыбнулась при мысли о том, до чего же хорошо в этом городе. Солнце припекало лишь слегка. На сером небе было лишь два или три ленивых облака, которые, казалось, вобрали в свои волнистые тушки весь цвет этого дня.— У меня немного голова