- Ей что, не к кому было больше пойти? Зачем тебе эти неприятности? А если тебя теперь уволят? - Мам, никто меня не уволит. - Не представляешь, как раздражают эти девицы, которые думают только о себе. Ехала бы, куда подальше, нашла бы себе работу нормальную. А то ишь, из Москвы уезжать не хочется! Я таких знаю, уж поверь мне. Выкинь из головы и забудь. - Конечно. А еще лучше - пусть забьется за твою юбку и не высовывается, - Юрий Викторович говорил редко, но безапелляционно. - Сколько можно держаться за свою задницу? Правильно он сделал. Хотя и этого мало. Он должен был пойти к этому олигарху и все выяснить. А не прятаться и скрываться, как баба. Разумеется, она ушла. А чего ты хотел? На тебя и положиться нельзя. Она ждала, ждала, что ты поможешь, а потом плюнула и ушла. - Что ты мелешь? Смотрел бы лучше свой хоккей, - круглые щеки Елены Эдуардовны покрылись нервным румянцем. - С чего ему лезть на рожон? Ради первой попавшейся девчонки? Ты хоть соображаешь? Его убьют, и у нас вообще никого не останется. - Никто его не убьет. - А ты почем знаешь? Охота проверить? - Мам, пап, перестаньте. Все будет нормально. Это просто небольшой эпизод, лучше бы ничего не рассказывал. - Конечно, небольшой! - мама промокнула пот со лба. - Обычно из тебя про девушек слова не вытянешь. А тут вон, распереживался. Небось, такая же вертихвостка, как твоя бывшая жена, Тамарка. Мне Ольга Евгеньевна из пятого дома сказала, что она четвертый раз замуж выходит. - Флаг ей в руки! - Саша пожал плечами. - Это из-за Димы, да? Ты из-за него от всех отгородился? - Не хочу это обсуждать. - То, что он таким родился, еще ничего не значит. Я знаю, это риск, но... - Мам, я сдавал анализ на кариотип. Вскоре после того, как... Как его не стало. - Что это еще такое? Почему ты ничего не сказал? - Это исследование хромосом человека. Я хотел узнать, может ли и с моим гипотетическим ребенком такое случиться. - На все Божья воля. Но это не значит, что тебе нельзя иметь детей! - Значит, мама. Риск есть. Высокий риск. - Но это же не сто процентов! Ты ведь родился обычным. И мы все очень любили Димочку. - Конечно, любили. А его сердце? А то, что он умер в двадцать пять? Я не вынесу этого еще раз. - Есть ведь женщины с детьми. И можно усыновить. - Я не уверен, что у меня получится принять чужого ребенка. Мам, я счастлив на своей работе, у меня есть дело жизни. На свете полно других семей с детьми, из-за меня одного человечество не вымрет. Именно поэтому у меня ничего бы не вышло с Варей. Она должна состояться как мать. Так что не переживай из-за этого. - Ты вот так просто сообщаешь, что у меня никогда не будет внуков, и говоришь не переживать? - она вскочила из-за стола и ушла в свою комнату. - Ну вот, теперь соплей не оберешься, - вздохнул отец. - А ты ничего не скажешь по этому поводу? - Я понимаю твою логику. Не поддерживаю, но понимаю. Мое мнение - человек не должен жить только ради себя. Конечно, есть исключения. Гении, великие люди. Но ведь ты не Бог весть что такое монументальное в жизни делаешь... Эх, не мое, Сань, это дело. Поступай, как знаешь. Пойду, отравлюсь. И он отправился на балкон курить. Он всегда, сколько Саша себя помнил, называл это «отравиться». Они с Хендриксом остались вдвоем. На стене громко тикали уродливые часы с кукушкой. Зря он, конечно, затеял этот разговор. Надо было где-то напечатать правило: «Никогда не пейте с родителями». Развязанный язык еще ни одну мать не порадовал. Саша вздохнул. Теперь он чувствовал себя виноватым, хотя говорил только факты. - Мамуль, ну прости меня, - он затянул в ее дверь. - Тебе не за что извиняться. Ты же не виноват, что у тебя такие гены. Она стояла у окна и теребила кисточку на прихвате для штор. В свое время он выдал ей деньги на ремонт, и она вложила в интерьер все свои представления о прекрасном. И обои с шелковыми розами, и богатые шторы, и глянцевая вычурная мебель. Завершали образ меховые коврики в креслах. Наверное, она мечтала жить во дворце, но пришлось довольствоваться простой питерской квартирой. - Мам, никто не виноват. Можно я тебя обниму? Она не шевелилась и смотрела на фикус, но он знал, что минута-другая - и она растает. Он подошел, наклонился и обнял ее. Она была низкой и крупной, но полнота ей шла. На округлом лице морщинки были почти незаметны, к тому же она всегда наводила марафет: ровные локоны цвета «золотистый каштан», крупные серьги, тушь... Даже в булочную не позволяла себе выйти растрепанной. Да, от нее пахло духами, пудрой и лаком для волос, но Саша различал в этом букете и тот самый мамин запах, которым были пропитаны ее подушка и одеяло, когда он маленьким забирался к ней, увидев ночной кошмар. Он не хотел ее расстраивать, но и лгать не собирался. Всю жизнь он старался дать ей самое лучшее, хоть как-то поддержать в ее нелегком пути воспитания Димы. Порой он даже ревновал, что не получает того же внимания, что каждое его достижение воспринимается, как должное, а Димины каляки-маляки вешают в рамочку на стену. Но долго злиться он не мог. Его младший брат был светлым и открытым, мог просто прийти и обнять. Принести любимую игрушку или конфетку. В его круглых широко расставленных глазах не было ничего, кроме преданности. Он обожал Сашу. И никогда не позволял его ругать, даже за серьезные проступки вроде курения за школой или позднее возвращение домой. Нервничал, сердился, как только слышал мамин строгий голос, вставал между ней и братом и кричал: «Саня - хороший! Саня - хороший! Нельзя ругать, нельзя!» И мама сдавалась - выстраданному ребенку она противостоять не могла. Конечно, Саша не мог заменить маме Диму. Никто не мог. И будь у него дети, она бы вряд ли смогла проникнуться к внукам этой болезненной щемящей любовью. Ее до сих пор глодала тоска, но помочь он был бессилен. Поэтому просто сжимал ее в своих объятиях, уткнувшись подбородком ей в волосы, и молча разделял печаль. - Давай присядем, - сказала, наконец, мама. Он вздохнул и подчинился, ожидая очередных нотаций. - Тебе правда понравилась эта девушка? - Она удивительная. Добрая. Непохожая на других. Хендрикс ее обожает, - он улыбнулся. - И она совершенно не умеет готовить. - Ну, не всем же быть идеальными хозяйками, как твоя мать. Возразить было нечего. - Поговори с ней. Скажи правду, - она пристально посмотрела на него. - Вдруг она примет твой выбор насчет детей? - Вряд ли. И потом, мне не нужен ее благородный жест. Ее хлебом не корми, дай принести себя в жертву. Я не собираюсь портить ей жизнь. - Ты прекрасный человек. Обеспеченный, талантливый, красивый. Любая должна быть готова на все, чтобы получить такого мужа. - Как будто ты можешь сказать что-то другое. - Но ведь это правда! Я рада, что она решила не подвергать тебя опасности. Значит, она действительно неплохая. Рано или поздно эта ситуация уляжется, она будет свободна. Тогда и поговорите. Медицина не стоит на месте. Может, специальный тест, донор, искусственное оплодотворение... И вариант с приемным тоже не стоит отбрасывать. - Мам, я же сказал... - Ерунда это все. Я даже беременная не знала, смогу ли вас с Димой полюбить. Мне все казалось, что у меня нет материнского инстинкта. Любовь не имеет ничего общего с анализом ДНК. Ты же не черствый эгоист. Конечно, ты бы принял ребенка любимой женщины. Тут и говорить нечего. - Допустим, - у него не было сил на спор. - Просто ты забываешь об одной маленькой проблеме. - Да? - Я понятия не имею, где ее искать. Глава 11 Варя вышла из электрички на станции Глубоково. Поезд отъехал, и она осталась в оглушающей безлюдной тишине. Аккуратно спустилась по обледенелым ступенькам и двинулась, поскрипывая снегом, налево, по тропинке между соснами. Зинаида Федоровна проживала в деревне не доезжая Покрова, сразу после границы Московской области с Владимирской. Варя еще раз набрала Михаила, сына старушки, и он рассказал, как добраться до нужного дома. Она шла, петляя по деревенским проулкам, около пятнадцати минут, хотя от холода и незнакомой местности ей казалось, что гораздо дольше. Нетронутые снежные поля искрились в утреннем солнце, сверкали заиндевевшие деревья. Она спустилась с небольшого холма, - там, неподалеку от огромного песчаного карьера, на котором вовсю катались на коньках ребятишки, был нужный ей дом. Типичный деревенский домик, обложенный для тепла белым кирпичом, с голубым чердаком и покосившимся деревянным заборчиком. Рядом припарковалась красная машина. Она зашла в калитку, позвонила в дверь. Ей открыл лысеющий мужчина средних лет в выцветшем полосатом свитере годов эдак семидесятых. - Проходите скорее, не напускайте холода. Она протиснулась мимо него в узкую прихожую, и он повел ее дальше. - Разувайтесь здесь, в сенях. Тут не топится, сюда я еще не провел трубы. АГВ только в том году поставили. Нет-нет, а куртку внутри снимете, чтобы не мерзнуть, - он распахнул перед ней дверь в светлую комнату с большой печкой. – Мама, это к тебе! За столом у окна сидела маленькая сухонькая старушка в овчинной жилетке. Редкие седые волосы были собраны сзади гребешком и шпильками, в худых руках с узловатыми пальцами было шитье. Спина сгорбилась, морщинистые щеки ввалились и только живые глаза бросили на Варю пронзительный взгляд. - Я никого не приглашала, - коротко сказала хозяйка дома. - Извините, Варвара. Это Зинаида Федоровна, моя мама. - Ничего страшного. Здравствуйте, Зинаида Федоровна, меня зовут Варя. Я буду помогать Вам по дому. Тишина. Из смежной комнаты выглянула женщина с короткими волосами свекольного оттенка. - Миш, она приехала? - Да, иди сюда. Это Светлана, моя жена. - Слава Богу, можно собираться. Ты пока ей объясни, что и как, а я вещи в сумки сложу.