— Начальник, дай отгул! Бабушка ногу сломала! Доктора надо, лекарства всякие… — Вечная песня! — У нее, кроме меня, никого! — жалобно врет Костя. — Если считать, это пятая, не то шестая твоя бабушка! Скольких ты уже в последний путь провожал? Имей в виду — еще одна помрет, ищи себе другую работу! — Не нравится Костя — пожалуйста, в любом автобусном с поклоном примут!.. — и, видя, что начальник нахмурился, нажимает: — Дай отгул! Позарез нужно! Личные обстоятельства! — Когда? — бурчит начальник, злясь, что приходится уступать. — Прям сейчас! Ну, порядочек, спасибо! — Костя резво пускается прочь, пока начальник не передумал. Спешно помчался Костя укладывать многочисленные свои пожитки. Среди них ни единой книги, но одежды хватило бы на троих. Умяв и застегнув второй чемодан, Костя утирает влажный лоб и выходит на лестницу, с силой захлопнув за собой дверь с красивой табличкой «Е. М. Стольникова». На очередном допросе Стольникова заторможенная и сникшая. — День был суматошный, Пал Палыч. Конец квартала. Привоз, увоз… Одним надо сбыть на склад готовую продукцию. Магазины рвут дефицит для плана. Иной раз прямо во дворе с машины на машину перегружают. У нас с Женей только глаза туда-сюда бегают, как бы чего не напортачить. На кило худеешь за такую смену, честное слово! А вы спрашиваете: кто был? что делал? куда ходил? Не сумею я ответить… — Меня больше всего интересуют последние полчаса рабочего времени. — Да тут уж как раз схлынуло. Мы даже сели чай пить… — Она что-то вспоминает, хмурясь, задумывается. — Евдокия Михайловна, ваши мысли куда-то упорхнули. Та грустно-виновато улыбается: — Да… — В конце левого прохода стояли ящики с посудой? — Стояли. — Оттуда к вечеру забирали что-нибудь? Или сгружали из нового привоза? Стольникова отрицательно качает головой: — Посуда давно попусту место занимала. Тот угол у нас вообще был неподвижный — на что спросу нет… — Она опять умолкает. — Что с вами приключилось? На себя не похожи. — Дома неладно… — с заминкой признается женщина. — Как-то вдруг… — Недаром подмечено: беда одна не ходит. — Ой, не надо так говорить! — вскидывается Стольникова с испугом. — Должно наладиться! Мало ли что случается, а потом налаживается! — Тоже верно… Расскажите-ка, Евдокия Михайловна, какие у вас отношения с людьми. — По работе? Кладовщицы меня ругают, что ли? — Дружно хвалят. — Да? Я иногда могу и пошуметь… но в общем-то нормальные отношения. — А с заместительницей? Конфликтов не было? — С Женей? — удивляется Стольникова. — Чего нам ругаться?.. Честно сказать, зануда она, Пал Палыч. Сухарь… Такая начальница — кошмар! А заместительница — вполне! — Отвлекшись от печальных мыслей, Стольникова несколько оживляется. — Тогда копнем шире: вне работы были у вас враги? — Враги?.. — Да, готовые крепко насолить. — Кое-кто, возможно… — говорит она, помолчав. — Не знаю… не задумывалась как-то… Немножко странный разговор… — Ничуть, Евдокия Михайловна. Ведь на складе был совершен поджог. — Как поджог?! — страстно восстает Стольникова. — Не может быть поджог!.. Пал Палыч, миленький, что вы!! — Вот заключение экспертизы. Вывод из него однозначен. Стольникова берет протянутые листы, пытается читать. — Буквы прыгают… — Она роняет бумагу на стол. — Пожар возник между ящиков с посудой. Не исключено, что спичкой чиркнули еще до опломбирования замка. — До опломбирования?.. Но были только свои! А я вообще вышла последняя… самая последняя… Пал Палыч! — Я не утверждаю, что это сделали вы. Но кто тогда? Лицо Стольниковой темнеет, глаза смотрят мимо Знаменского. — Соберитесь, Евдокия Михайловна, сосредоточьтесь! Конечно, поджигатель осторожничал, чтобы не заметили. Кладовщиц я тщательно опросил — пока ничего. Но вы все-таки попробуйте припомнить… или догадаться. Пал Палыч вопросительно ждет, но до женщины уже не доходит смысл его слов. — Ну и подлость… ну и подлость… — шепчет она с искаженным лицом. — Это надо ж додуматься! — И непонятно, на весь ли род людской негодует или проклинает кого-то конкретно. Вдруг ослабев, стонет: — Господи!.. — и прижимает руки к груди. — Сердце? Она не слышит. — Валидол есть, Евдокия Михайловна? — А?.. Отпустите меня… Пожалуйста! — А не лучше ль посидеть, успокоиться? И мы обсудим ваши подозрения. — Нет! Нет! Ничего я сейчас не соображаю! Обухом по голове! Мне срочно надо, срочно… пройтись по воздуху! Пал Палыч, миленький!.. После короткой паузы Знаменский подписывает пропуск. — С условием, что завтра в двенадцать вы будете здесь. — Да-да… обязательно! До свидания!.. — Она стремительно выходит, оставляя Пал Палыча в раздумье. Мечась вдоль тротуара, а порой выбегая от нетерпения на проезжую часть, Стольникова ловит такси. Но то ли остановка тут запрещена, то ли по иной причине — машины не тормозят. Тогда она достает полусотенную купюру и за уголок поднимает в протянутой руке. Тотчас к тротуару подворачивает «Волга» с надписью «Аварийная». Томилин в беседе с Гуторской пытается выяснить ее отношения с сослуживцами. — Значит, прежний заведующий ушел на пенсию и прислали Стольникову. — Да, прислали. — По мне, надо бы вас назначить! — Я бы тоже себя назначила, — сухо замечает Гуторская. — У вас гораздо больше данных… — Зато она умеет подольститься к мужчинам! — не удержавшись, поддается Гуторская на лесть. — Обошла, кого надо, в ГлавУРСе. Богатый опыт! Вы не видели ее трудовую книжку? Стюардесса, буфетчица на теплоходе, завтурбазой… Трех мужей сменила… Если кто поддерживал порядок на складе — так только я. Стольникова совершенно безалаберная! — Вы связываете с этим и случившийся пожар? — Почему нет? Где руководитель безответственный, там и люди распускаются! — Безусловно, Евгения Антоновна, безусловно! А зачем вы в вечер пожара возвращались на склад?