— Успеем, — настойчиво сказал Виктор. Разговор происходил настолько быстро, что это не укладывалось в голове. Но надо было спасаться. — Садись мне на спину, — скомандовал Лавров. — Как? — Как обезьяны носят детей, знаешь? Обхвати за шею руками, за пояс ногами. Быстро! Виктор понимал, что ходит по краю. Но лучше край пропасти, чем заточение в военной тюрьме. И вот через минуту он уже спускался по отвесной стене, используя натяжение альпинистской веревки и отталкиваясь ногами от горного монолита, а на его спине висела цепкая «обезьянка» Саломея. Все меньше оставалось сил в руках, все больше пачкали веревку кровью израненные ладони с обвисшими лоскутами кожи. Лавров изо всех сил старался не кричать от боли. Вот уже до конца спуска остались какие-то пять метров, когда сверху на Виктора и Саломею посыпались камни. Это подбегал к краю склона пограничный наряд. — Нас поймают? — испуганно прошептала Светлана, сидя на спине у Лаврова. — Уже нет, — едва выдохнул Виктор, наконец опустившись на твердую поверхность. Девушка тут же спрыгнула с него, давая свободу его уставшему телу. Перед ними, как и предполагал путешественник, оказался вход в небольшую пещеру. Светлана посмотрела на веревку, уходящую вверх, будто ждала, что сейчас кто-то начнет спускаться по ней вслед за ними. Виктор, как бы отвечая на вопрос спутницы, ослабил натяжение каната и дернул. Веревка оборвалась где-то там, наверху, и полетела вниз, вслед за теми, кто по ней только что спускался. — Погони не будет. Сматывай! — устало пробормотал Виктор и, едва волоча ноги, поплелся в пещеру. — А как ты оборвал веревку? — поинтересовалась Светлана, лежа рядом с Виктором на совершенно голом каменном полу пещеры. Веревка уже давно была смотана и лежала рядом. Незадачливый погранотряд так и не обнаружил беглецов, даже глядя с обрыва вниз — Лавров и Соломина успели укрыться в глубине горы. — Специальный узел, — пояснил Виктор еле слышно, — чтобы веревку сохранить. Главное — не отпускать натяжение во время спуска. Иначе оборвешься. — А как ты его вязал, этот узел? — не унималась девушка. — Смотреть надо было. — Ну покажи-и-и! — по-детски плаксиво протянула Светлана. — А тебе зачем? Ты ж вроде умирать собралась? — хмыкнув, спросил Лавров. — Не твое дело! — надула губы девушка. — Когда хочу, тогда умру. Понятно? — Ну, тогда давай спать. Ничего другого им и не хотелось. Две головы лежали на одной заплечной сумке с оружием, подголовным камнем и всякой мелочью, и это была лучшая на свете подушка. На горы тихо опустилась ночь. 2 — Это мой муж. Он совсем не говорит и ничего не слышит, — плакала молодая беременная женщина в черном хиджабе. — Во время войны, которую принесли в Багдад проклятые неверные, рядом с нашим домом прогремел взрыв. Это случилось в тот час, когда Вити и его братья предавались молитве. — Рассказывая, женщина все время всхлипывала. Воспоминания жгли ее глаза, к горлу подступал ком. — Все его братья, а также Зара, Мара и Тара погибли. Остались живы только я и мой муж. Муж несчастной женщины, очень высокий, в длинной рубахе до пят и клетчатой арафатке, стоял рядом с ней с непонимающим взглядом. Он, похоже, действительно ничего не слышал, а только рассматривал узорчатую роспись небогатого мусульманского дома. Безучастное, заросшее седой бородой лицо почти оливкового цвета и серые глаза несчастного мусульманина не оставляли сомнений в его правоверности. За столом сидел мужчина средних лет, лысый, как коленка, с маленькими щелочками глаз, придававшими его лицу выражение крайней хитрости. Мустафа Насери был предводителем самопровозглашенной организации «Дети Зеленого Знамени», по сути — небольшой банды, кочующей между Турцией и Сирией и совершающей набеги на правительственные войска. Члены ее считали себя настоящими воинами ислама. Чем мельче и немощнее организация, тем больше в ней гордости и величия, тем крикливее ее лозунги. — А что вы делали в Турции? — задал резонный вопрос Мустафа. — Мы были на могиле моей матери, — ответила женщина. — Она погибла много лет назад. Слушая щебетание мусульманки, бездетный Мустафа оттаял. Он вспомнил свое детство, когда мать впервые привела его в медресе. Тогда солнце было ярче, а небо лазурнее. Запахло родным домом, свежим козьим молоком и горячими ячменными лепешками, которые ели во дворике под большим оливковым деревом… — У тебя лицо европейки, женщина, — обратился к собеседнице Насери. И правда, несмотря на безупречный арабский язык, эта очень красивая женщина совсем не походила на дочь восточных пустынь. — Вот муж твой — настоящий муслим, — заявил Мустафа, пристально глядя на глухонемого мусульманина. — Похоже, мы даже где-то с ним встречались. Эй, муслим! Ни единый мускул не дрогнул на лице высокого мужчины. Он продолжал смотреть на изразцы маленького домика. «Действительно, глух, как скорпион», — подумал хитрый Мустафа. — А как зовут твоего мужа, женщина? — спросил Насери. — Вити аль-Лавров. Виктор сильно прикусил язык, чтобы не засмеяться. Саломея истово изображала несчастную семейную пару из Багдада, где он был достойным человеком, а она — его четвертой беременной женой, чудом оставшейся в живых. — А что у него с руками? — обратил внимание Мустафа на ладони Виктора, на которых не было живого места. — О-о-о, — на секунду замялась девушка, — эта болезнь поразила его от горя. В госпитале Багдада сказали, что это экзема… Насери подозрительно смотрел на Саломею, которая все не умолкала. Она понимала, что верят, как правило, в самую несусветную чушь. — Мой муж очень уважаемый и достойный человек. До войны он учил детишек в медресе, а после… Он перестал слышать и говорить. Такая беда, такая беда… — Саломея залилась горькими слезами. — Не плачь, женщина, — гораздо мягче произнес Мустафа, с уважением взглянув на достойнейшего аль-Лаврова. Он посмотрел и на кругленький животик «мусульманки». — На каком ты месяце? — На седьмом, уважаемый Мустафа. Надеюсь, будет сын. Воин. — Хорошо, Сала-хатун, — выдохнул Мустафа. — Вы просите меня помочь перебраться на территорию Латакии. В этой части гор не появлялись даже военные. Никому не хотелось нести большие потери в перестрелках с бандитами, которые чувствовали себя среди перевалов как рыба в воде. Как сюда добрались украинский журналист и сербская девушка-боевик, замаскированная под жену мусульманина, было известно лишь им одним. Но перейти границу, чтобы попасть в сирийский город Кассаб, можно было только отсюда, и только с помощью головорезов Мустафы Насери. — Милостью Аллаха мы здесь, — подняла руки к небу Саломея, которая представилась исламисту Салой, — взываем к тебе, брат наш по вере… — Хорошо, хорошо, — словно оправдываясь, перебил ее Мустафа Насери. — Я не могу не помочь достойнейшему брату моему мусульманину. Саломея глубоко и с облегчением вздохнула. — Услышал Аллах молитвы наши… — Но и ты помоги мне, брат мой! — вдруг обратился хитрый бандит к аль-Лаврову. Саломея стала переводить Виктору слова Мустафы азбукой глухонемых. Она, конечно, не знала, как это делается, но и Мустафа тоже не знал. Оставалось надеяться, что украинский журналист Виктор Лавров как-то догадается, чего от него хочет Насери, ведь его словарный запас арабского языка был невелик. — Я тут запамятовал одну суру из Корана. Не мог бы мой брат мударрис[28] помочь мне дописать ее? «Твою ж дивизию, бога, душу…» — мелькнули в голове у Лаврова совсем не монашеские слова, когда он понял, чего от него хотят. Мустафа взял «брата» за руку и подвел к столу, где лежала рукопись арабской вязью. «Это провал», — подумал Виктор, взяв в руку палочку для письма. «Это провал», — проглотила ком в горле Саломея. Виктор взглянул на лист бумаги. Немыслимо! Этого просто не могло быть! Там был начертан текст единственной суры, которую он знал, — суры «Ан-Нас». Когда-то в институте на лекции по востоковедению он ради озорства изучил ее и мог написать с закрытыми глазами. Он мечтал удивлять этим девушек, а получилось, что сейчас сура «Ан-Нас» спасает ему жизнь. Прибегаю к защите Господа людей, Царя людей, Бога людей, от зла искусителя, исчезающего при поминании Аллаха… Виктор, еще сам не веря своей удаче, положил палочку обратно в чернильницу, провел ладонями по небритым щекам, как делают все мусульмане, затем степенно согнулся, опять взял палочку в руку и вывел остаток суры красивой арабской вязью: …который наущает в груди людей,