– Не поет с нами. Нет, не поет, – наперебой начали жаловаться мавки. – И не веселится… – Вы о царевне Алексии? Она до сих пор здесь?! – Весения не ожидала такого поворота, хотя можно было догадаться, что тело Алексии никуда не делось. Навряд ли кто рискнул бы искать его в топи. – И не только она, – сидящая на берегу утопленница закинула за спину мокрые волосы. – Здесь всякий, кто пытался до дерева добраться, конец нашел. Весю передернуло от мысли, что перед ней не все обитатели болота. Страшно подумать, кто может вылезти из него ночью. – Девы, сейчас вроде день. Почему вы не прячетесь? – Сашенька нас уговорила. Мы хотели ее с собой забрать, а она пригрозилась, что не научит нас песенке. Вот и разучиваем со вчерашнего дня. – Хочу! Хочу! Хочу! – дружно заголосили девы, показывая свое умение. – Подождите, подождите! – Веся протестующе подняла руки, угомоняя распевшихся мавок. – А не могли бы вы позвать царевну? Мертвые девы словно по единой команде повернули головы к сове. Та немного подумала и закрыла оба глаза. *** Посланницы слишком долго не возвращались. Устав ждать, Весения и Помело устроились под деревом, прижались спинами к его холодной коре. На болото, и так плохо освещенное – каждый знает, что на обратной стороне не бывает солнца, потихоньку опускалась мгла. – Саш, ты не боишься темноты? – шепотом спросила Весения. – Да, ночью здесь страшно, – кивнула Саша. – У мавок начинают светиться глаза. Только поэтому я догадалась, что они на меня смотрят. Пришлось начать говорить. А когда почувствовала на своих ногах их ледяные пальцы, от страха запела. Это и спасло. Да что же они так долго? – Помело с беспокойством посмотрела на дерево. Сова тоже не казалась живой. Нахохлилась, втянула голову в перья, и закрыла глаза. Наконец плеск воды нарушил тишину. К берегу подплыла одна из посланниц. Только сейчас Веся заметила, как сильно изменились встрепенувшиеся мавки. Если днем их бледные лица выглядели как человеческие, то к ночи вытянулись, заострились, утратили пухлость щек. Обескровленные губы превратились в щели, за которыми виднелись острые зубы. Глаза ввалились и теперь пугали мертвецким огнем. Волосы сделались до того редкими, что через них просвечивали черепа. – Она отказывается идти, – произнесла мавка. У Весении по позвоночнику пробежала дрожь. Голос утопленницы сделался до того притягательным, что захотелось встать и идти за ним, куда бы ни позвал. Веся даже не заметила, как оказалась по щиколотку в топи. Чтобы не выглядеть простушкой, подверженной зову, ведьма, предварительно оглянувшись на сову, которая приоткрыла один глаз, сняла с шеи звезду. Утопленницы, узнав ее, протянули к амулету руки. – Смотри, опять светится, – произнесла одна из них, боязливо потрогав рубин. – Когда царевна утонула, звезда погасла. – Неживая сделалась, вот и погасла. У неживых все гаснет. – Передайте, пожалуйста, этот амулет вашей царевне, – прервала рассуждение мавок Весения. – И скажите, что ее хочет видеть Яга. Словно только для этого и заходила в жижу по щиколотки, Весения передала артефакт гонцу. На берег выбиралась с трудом, топь не хотела отпускать. Благо подскочившая и протянувшая руку Саша нашлась – вновь заголосила «Хочу–хочу–хочу!». Мавки отвлеклись, подхватили припев, и болото сдалось. – Фух! – Веся вытерла вспотевший лоб и устало привалилась спиной к дереву. – Однако красиво чертовки поют. – Да, – промямлила, упавшая рядом Помело. – Весь, ты случайно поесть с собой не захватила? Больше суток маковой росинки во рту не было. – Потерпи, Саша, скоро вернемся домой, – Весения снова посмотрела на спящую сову. – Угу. Если шаманка разрешит. Пока мы здесь, она молчит, а как соберемся, наверняка в позу встанет. Не зря же говорят, что она из своих владений никого не выпускает. – Но ты же совсем недавно прощалась с мавками. Что изменилось? – До меня только что дошло, что сова и есть шаманка. И не болото только что тебя за ноги хватало, чтобы потопить, а шаманка напомнила, что мы у нее в гостях. И это было правдой. Весения поежилась, только представив, как сова, слетев с дерева, превращается в желтоглазую деву и та, стукнув в свой треснутый бубен, обрывает им обеим жизнь. Глава 38. И вспыхнет на звезде рубин Помело завозилась, прижимаясь как можно ближе к сестре. Замерзла. Веся скинула с себя куртку, накрыла ею обеих. – Ты мне лучше расскажи, как ты здесь оказалась? – Ну–у–у–у… – начала Помело и отвела глаза в сторону. – Можно сказать, меня застали врасплох. Я как раз дорисовывала на заборе последнюю букву. Вот если бы она была первой, я бы успела шмыгнуть за калитку, а так… – Сань, переходи к делу. – Пришел Бурмил с медведем. Ну как полагается обнялись–расцеловались. Я тут же принялась про его жену расспрашивать, а он так растеряно обернулся, а там кабаны. Я побежала к калитке, но споткнулась о растянувшегося поперек медведя. Краску разлила, сама вся извозилась. Нашел, где прилечь. Знаешь, надо бы что–нибудь другое вместо замка калитки придумать. Драгостил меня как мартышку схватил поперек туловища и моей же рукой охрану снял. Я брыкалась, завала на помощь, а Бурмил стоял, как дурак, и глазами хлопал. – А Захария когда появилась? – Когда меня уже в избушку втащили. Ворон и лиса кинулись на ее кошку, а Захарии одного взгляда хватило, чтобы они на месте точно неживые застыли. И слово какое–то мерзкое произнесла. Шайбан. – Да, мерзкое, что–то вроде засохните, – перевела с колдовского Веся. – Кто клетку для духов принес? – Бурмил притащил. Как я поняла, у них на дороге телега осталась. В глаза мне боялся смотреть. – Значит, подлец, знал, зачем его в лес позвали. – Знал, да, – Помело положила голову на плечо сестре. – Но я его прощаю. Когда я попыталась применить то же боевое заклинание, что и ты в схватке с лордом Сэдвиллом, и закричала «Дайсод!», Захария натравила на меня медведя. Мне было так страшно! Он совсем не слушался Бурмила. Шел и шел на меня, ну я и схватила топор. Он как раз под лавкой лежал. Тюкнула медведя по голове, когда его морда перед моим лицом оказалось, а он взял и на задние лапы встал. Вот тут уже хозяин Бурого вмешался. Кровищи было! Бурмил точно обезумел. Он же у меня колун выхватил и рубил–рубил–рубил! Кабана тоже задел. Тот теперь с одним ухом. Помело вздохнула и жалобно посмотрела на сестру. – Весь, а мишка выжил? Я больше о них ничего не знаю. – Нет. Его Бурмил домой привез. Наверное, на той же телеге. – Жалко, – Помело вытерла подолом нос. Веся погладила сестру по голове. Страшно слушать, когда у какого–то незнакомого мага погибает дух–хранитель, а тут история о человеке, с которым Веся была знакома. Пусть не привечала медведей, злилась на них, лентяев, но зла не держала. Да и сейчас трудно было обижаться на Бурмила, который вступился за царевну такой страшной ценой. Где теперь черпать магию, когда своя на исходе? Раз доведет себя до истощения, второй, а потом и жизни край. – Что потом случилось? – Драгостил полы вскрыл, Захария избу развернула, и меня втащили в лаз. Знаешь, он тут же разделился на две части. До развилки не надо было идти так долго, как у Белого замка. И вода. Сначала она чуть ли не по пояс была, потом все меньше и меньше. Грязно, холодно. Сандалики, вон, испортила, – Помело вытянула ноги, помотала носками заляпанной обуви. – Пасечник думает, что раньше лаз открывался у озера, но его затопило. Поэтому первой хозяйке избушки пришлось копать новый, – Весения решила пока не говорить всей правды. Саша, как подсказывала Весина память, могла проговориться, а тайны пасечника и Константина Прото слишком личные и болезненные. – Вы долго шли? – Захария в подземелье уже бывала, но не одна. Ее кто–то вел и уж точно не Драгостил. Когда путь разделился на три рукава, она никак не могла вспомнить, куда свернуть. Выбрала средний, а когда прошли уже прилично, вдруг вспомнила, что какой–то Верс предупреждал ее вести левой ладонью по стене. Тогда, мол, они точно выйдут к Белому дереву. – Может быть не Верс, а бес? Александра возвела очи к небу. Беззвучно пошевелила губами. – Могла и ослышаться. В лабиринте то капель, то эхо. У меня еще одно ухо заложило, медведь в него так рявкнул. Верс – бес, какая разница? Но кто–то определенно хорошо знал подземный лабиринт. – Захария уверена, что под землей лабиринт? – Весения затаила дыхание. Неужели только им с Константином открылось, что под Дремучим лесом вовсе не лабиринт, а пентаграмма в виде пятиконечной звезды? – Да, она злилась, что не успела составить карту. «Значит, звезду на стене сарая сделала не Захария. И пользовалась ей как пентаграммой, а не как картой». – Захария обмолвилась, что Верс взбесился, и ей пришлось его наказать. Я думаю, зараза его убила, чтобы он замолчал и никому не рассказал о подземелье… – Угу, – вставила сова и встряхнула крыльями. – Мне кажется, сова нас подслушивает, – шепотом произнесла Помело. – Я уверена, – также шепотом ответила Весения, – она нас с первого дня подслушивает. Я это «угу» уже сколько раз слышала. – Угу, – подтвердила сова и перепрыгнула на ветку ниже. Вытянула голову, будто призывала продолжить рассказ. Сказали А, говорите Б. – Что было дальше? – Весения под горящим желтым взглядом птицы поежилась. Лучше не перечить хозяйке болота. В ее же интересах снять проклятие, не должна погубить. – Последнюю часть пути я ехала на спине кабана. Устала и довела нытьем ведьму до кипения. Видимо, мы все–таки заблудились, потому что опять оказались у тройной развилки. Тут Захария перестала дурить, положила руку на стену и вывела нас к Белому дереву. – Она не побоялась встретиться с шаманкой? – Еще как побоялась. Можно сказать, вытолкнула меня из пещеры. Иди, говорит, обнимай дерево. Ты шестая дева, тебе бояться нечего. Снимешь проклятие, получишь назад своих зверушек, нет, все погибните. – Какая она, Захария? Красивая? – Веся не рассталась с ревностью. Хотя знала, что демоны ненавидят ведьму, все равно ревновала. «Было», произнесенное Константином, заставляло мыслями возвращаться к их прошлому. – Красивая, но какая–то ненастоящая. Лицо белое, волосы черные, губы алые. Но ни одной морщинки. Она даже улыбается как–то странно, одной половинкой лица. Словно рот на бок едет. А глаза злые–злые. Драгостил ее боится. Мне от этого еще противнее оба. – Чего же хочет Захария? – Весения потерла переносицу. – Ей какая выгода от того, что проклятие снимется? Вернуть Константина? Сказать ему, смотри, ради тебя, любимый, я все смогла?