Голос второго риспи прозвучал старческим ворчанием: – Кольца, кольца… Глянь, Ривезь. Что-то здесь не так. Камни не чувствуют ее. – Что значит не чувствуют? – взорвался Эдвин. – Она моя жена! Церемония прошла в храме, все как положено! – Пусть подойдет, – повелительно произнесла первая лисица. Что? Ну уж нет, так она может почуять огонь внутри меня. Я решительно вырвала руку у Эдвина и вцепилась в него изо всех сил. Ректор попытался меня успокоить: – Тебе ничего не сделают, Лина. Они посмотрят, и мы уйдем. Я мотнула головой, не отрывая лица от его груди. Пусть хвосты свои рассматривают. А меня не надо, у меня внутри огненная элементаль. И я не знаю, может ли сдерживающая печать помешать риспи учуять ее. Старый риспи расхохотался: – Не бойся, девочка, мы тебя не съедим. Хотя, наверное, у тебя нежное мясо… – Рубах! – оборвала его вторая лисица. – Не пугай ее. Чуешь, магии у нее кот наплакал. Даже удивительно, что ты выбрал себе в жены такую слабачку, Эдвин. Моей силы хватит, чтобы затолкать тебе в пасть собственный хвост, риспи… Но если я выпущу ее, жертва моей матери станет напрасной. – Жену не по магии выбирают, – процедил Эдвин. – Что еще нужно от нас? Какое-то время риспи молчали. Жар внутри меня продолжал накатывать волнами и никак не желал успокаиваться. Только близость ректора сдерживала магию. А еще я внезапно ощутила, что это происходит не из-за самого Эдвина. На его теле было что-то еще… Но пока я не могла понять, что это. Ривезь заговорила первой: – Мы видим ваши кольца и свидетельствуем, что ты и правда привел жену в дом, Эдвин. Но что-то не так. Мы с Рубахом будем советоваться со старшими и дадим тебе ответ позже. – Надеюсь, все ваши будут сидеть за рекой это время, – многозначительно произнес ректор. Старый лис проскрипел: – Старшей и Младшей мы не указ. Но мы передадим твое… пожелание. Эдвин попытался развернуться и уйти. Но я все еще цеплялась за него изо всех сил. Ругнувшись, он подхватил меня на руки и понес прочь. Стоило нам отойти от камней, как печать тут же уснула и жар утих. Я не смогла сдержать вздох облегчения. А когда Эдвин поставил меня на ноги рядом с лошадью, накинулась на него: – Ты!… Почему ты не предупредил меня, что там будут риспи? – Какая разница? Они тебе ничего не сделали, – равнодушно пожал плечами он. – Какая разница? – я едва не поперхнулась от негодования. – Ты серьезно? Эти твари опасны! Они умные, хитрые и да, могут убить человека. Что тебя с ними связывает? Что это были за смотрины новой жены? – Так нужно, – туманно объяснил Эдвин. – Поговорим дома. – Дома ты придумаешь еще один повод, чтобы скрыть от меня все, – заупрямилась я. – Разговоры с тобой ни к чему не приводят. – Потому что это не твое дело, - спокойно ответил он. – Это дела нашей семьи. Ты часть этой семьи только на время, и к ее секретам допущена не будешь. Делай, что я говорю, и все будет хорошо. – Также, как с предыдущими женами твоего брата? Я прикусила язык, но поздно. Эдвин тут же приблизился ко мне и прошептал: – Женами? Откуда ты… – Неважно, – отмахнулась я. – У него было четыре жены и они погибли, правда? И теперь кто-то пытается убить меня. – С тобой все будет хорошо, – рыкнул Эдвин. - Садись на лошадь. Разговор мы продолжим дома. Подальше от лисиц. Он оглянулся в сторону белых камней и решительно направился к своему коню. После того как ректор взлетел в седло, я какое-то время молча стояла и смотрела на него снизу вверх. В темноте не было видно выражение его лица. Забиралась на лошадь я нарочито медленно. А затем подобрала поводья и пустила ее в галоп. Пегая кобыла сорвалась с места и помчалась в противоположную от дома сторону. Больше всего мне хотелось побыть одной и подумать. Но наделать глупостей не дал Эдвин. Соловый жеребец в несколько прыжков настиг мою лошадь, и жесткая рука перехватила поводья. Дальше мы ехали почти шагом. Эдвин вел мою лошадь под уздцы. Я не пыталась сбежать, а ректор не пытался заговорить со мной. В имение мы въехали глубоко за полночь. Усталость начал брать свое, и меня клонило в сон. А еще я чувствовала, что внутри снова начинает ворочаться жар. Волны магии поднимались изнутри, а затем утихали, вызывая озноб. Как не вовремя… А, может, и наоборот. В комнате я обессиленно упала на постель и уткнулась лицом в подушки. Кетту проснулся и подполз ко мне. Я отстраненно слушала, как Эдвин складывает арбалет в тайник. Как только стенная панель с тихим шелестом встала на место, он заговорил: – Лина… Но у меня не было ни сил, ни желания отвечать, поэтому я выдавила: – Уйди. Не хочу тебя видеть. Ответом мне было сердитое сопение. После этого мой фиктивный супруг удалился. Я нашарила артефакт-осветитель и погасила его. Огненная элементаль, пробужденная магией белых камней, бушевала внутри. Меня знобило. Кетту пытался утешить меня и вылизывал мой лоб. Его язык казался приятно прохладным. – Спасибо, – пробормотала я. – Вечно от риспи одни неприятности… Меньше всего я хотела встретить этих хитрых тварей. И на свою голову заключила брачный контракт с ректором. Теперь мало того что живу под боком у риспи, так еще и семью моего фиктивного мужа что-то связывает с огненными духами. И, кажется, наш брак имеет к этому непосредственное отношение. Сил на размышление больше не было, и я забылась беспокойным сном. Жар внутри то нарастал, то угасал. Только к утру огненная элементаль успокоилась, а вместе с ней и печать. Поэтому одно из правил, озвученных Эдвином, пришлось нарушить. К завтраку я не спустилась, сказавшись больной. Еду, принесенную Эрикой, тоже оставила нетронутой. Я проснулась только ближе к обеду и долго сидела на постели, поглаживая мягкую шесть Кетту. За этим занятием меня и застал Эдвин. Он ворвался в комнату без стука. Я вздрогнула и прижала к груди одеяло. – Проснулась? – мрачно спросил муж. Я кивнула и снова устремила взгляд в сторону окна. Ректор широким шагом приблизился и сунул мне в руки квадратную шкатулку. – Что это? – подозрительно спросила я. – Открой – узнаешь, – загадочно ответил Эдвин. Я сердито посмотрела на него, но шкатулку открыла. И снова не смогла сдержать удивленный вздох. Со смешанными чувствами я смотрела на содержимое шкатулки. Черный контур лисьей морды из оникса на белой бархатной подушечке, серебристая оправа, усыпанная мелкими бриллиантами… Я снова не могла отвести взгляд и не могла скрыть своего восторга. Это что? Попытка извиниться или подкуп? Чтобы молчала, радовалась и не задавала вопросов? Над головой раздался голос Эдвина: – Примеришь? В его тоне проскользнуло деланное равнодушие. Но в глубине глаз ректора я видела напряженное ожидание. Его волнует моя реакция? С чего бы? Кетту махнул белым кончиком хвоста и с интересом обнюхал подарок. Я кивнула, и, не вставая с постели, позволила Эдвину застегнуть у меня на шее цепочку. Волосы пришлось перекинуть вперед, и только тогда я спохватилась, что надо бы собрать их. Ректор отошел в сторону и отвернулся. Я выскользнула из-под одеяла и подошла к зеркалу. Атласная сорочка не сочеталась с украшением, но я уже видела, что с любым из купленных платьев она будет смотреться шикарно. – Спасибо, Эдвин, – пробормотала я, продолжая крутиться перед зеркалом. Ректор бросил взгляд через плечо, и я возмутилась: – Эй! Я еще не оделась. Он с усмешкой сказал: – Сейчас пришлю Эрику. Собирайся на обед. Потом у нас очередной урок танцев. После этого он вышел из комнаты. Я опустилась на кровать и погладила Кетту. Лисенок явно одобрял новое украшение, а я чувствовала себя… странно. Мне никогда не делали таких дорогих подарков. Тем более – мужчины. Не знаю, чем руководствовался Эдвин – желанием загладить свою вину или купить мое молчание? Но я помнила, как ему не понравился кулон. Ректор купил его специально для меня, и от этого внутри разливалось тепло. Когда Эдвин заглянул в комнату снова, Эрика собирала мои волосы в пучок. Он раздраженно произнес: – Мы опаздываем, Лина. С этими словами он бросил на служанку многозначительный взгляд. Та отложила расческу, поклонилась и вышла. А ректор протянул мне руку. Я тряхнула гривой светлых волос и укоризненно произнесла: – А прическа? – Тебе так лучше. Идем. Я нехотя подала ему руку и встала. Уже в коридоре я проворчала: – Твоей матери это не понравится. Он сухо ответил: – Поверь, у нее сегодня гораздо больше поводов для недовольства, чем твоя прическа или украшение на твоей шее.