В ворота дома мы въехали с последними лучами заката. Облегчение на лицах Жака и Озвика было не описать словами. Они бросились ко мне и принялись каяться. Но Эдвин рыкнул: – Вон! Прислугу как ветром сдуло. После этого муж снял меня с лошади и на руках понес в комнату. И от этого снова было так хорошо и спокойно. Но наваждение развеялось, как только Эдвин занес меня в ванную и поставил на пол. – Эрика сейчас приготовит ванну и принесет чистую одежду, – заговорил он. – Ужин тебе подадут в спальню. Завтра мы поедем в город. И я прошу тебя, Лина… Если что-то случится, если по очередной нелепой причине тебе захочется нарушить правила и выйти ночью из комнаты… Если тебе хоть что-то понадобится – сначала зайди ко мне в кабинет. В любое время дня и ночи. Я решу все твои проблемы. Ясно? – Ясно, – процедила я. – Меня сегодня убить пытались… – И с этим я тоже разберусь, – заверил ректор и ушел. В ванную комнату проскользнула Эрика – та самая служанка, которая принесла мне охотничьи костюмы. Она была немолода и выглядела строгой, но все равно почему-то нравилась мне. Я вспомнила, что так и не расспросила Эдвина о Роберте и его почившей супруге. И закусила губу от досады. Да, ректор успешно избежал еще одного скандала. Надо бы догнать и задать ему кучу вопросов… Но сил уже не было. Эрика помогла мне снять грязную одежду. Теплая вода расслабила ноющие после заплыва мышцы. Но ссадины начало щипать, поэтому как следует понежиться в ванне у меня не получилось. Пришлось спешно смывать грязь и выбираться, чтобы позволить Эрике обработать царапины и перевязать порез на ноге. Служанка помогла мне расчесать волосы и ушла. А я облачилась в сорочку и похромала к постели. Нужно было проверить, как там Кетту. По пути я прихватила со столика тряпки и снадобья. Но стоило мне приблизиться, как я едва не выронила все из рук. Пока меня не было, кое-что в лисенке изменилось. Эдвин Эдвин влетел в свой кабинет и с большим трудом заставил себя медленно закрыть дверь. После этого он рухнул в кресло и впился пальцами в подлокотники, пытаясь дать хоть какой-то выход своей ярости. Он даже не знал, чего ему больше хотелось – выгнать слуг, которые прошляпили девушку, высказать матери за очередную серию рассуждений о внучках, или придушить того, кто столкнул адептку в воду. Но придушить не получится. Как и призвать к порядку. Эдвин вскочил на ноги и начал метаться по комнате, как запертый в клетке зверь. Солнце медленно опускалось за горизонт. И как только от заката осталась тонкая розовая полоска над горой, ректор не выдержал и вышел из кабинета. Со стороны комнаты не доносилось ни звука. Наверное, Лина уже спит… От этой мысли снова накатило раздражение. Уснуть в одной постели с ней оказалось неожиданно сложно. И этого Эдвин себе простить не мог. Мелькнула непрошеная мысль, что с тех пор как они заключили брачный контракт, он не коснулся ни одной женщины. Хотя в этом его фиктивный брак не ограничивал. Сьенна, Марианна, Люция… Любая готова скрасить его ночь. Но почему-то вчера он думал не о них. А о хрупкой светловолосой адептке, которая спала на другом конце кровати. Эдвин заложил руки за спину и медленно побрел по пустым коридорам дома. Спустился по лестнице, прошел мимо кухни и направился дальше. Массивная, украшенная старинной резьбой дверь не скрипнула, когда ректор отворял ее. За небольшим пятачком коридора почти сразу начиналась винтовая лестница. Эдвин преодолел ее легко. А затем рывком отворил дверь одной из комнат на вершине башни. Сулаки сидела на полу и смотрела в окно. Свечи были повсюду. На подоконнике, на прикроватном столике, занимали большую часть пола. Теплые отсветы ложились на зеленое платье девушки, делали рыжину волос еще насыщеннее. Когда Эдвин нарочито громко хлопнул дверью, обитательница башни не шевельнулась. – Сулаки, – негромко позвал ректор. – Оставь в покое мою жену. – Я не тронула ее вчера, хотя она нарушила перемирие, – невозмутимо напомнила девушка. – Ты тронула ее сегодня! – не выдержал Эдвин и пинком сбил несколько ближайших свечей. Сулаки резко обернулась. Ее улыбка превратилась в оскал. А в следующий миг она уже стояла рядом с ректором, и горячие ладони обхватили его щеки. – Я? Да если бы я хотела, то могла навредить еще вчера. И ты, милый, ничего не смог бы сделать. Тонкие пальцы ощупали его лицо, и ректор с ненавистью пробормотал: – Сегодня ее лошадь спугнул огонь. – Любой риспи мог сделать это. – С тех пор как Лина переступила порог имения, риспи не имеют права переходить реку! Сулаки опустила руки и загадочно улыбнулась: – Я бы на твоем месте не была так уверена, милый. С этими словами она отвернулась и медленно прошествовала мимо горящих свечей. Затем девушка снова опустилась на пол и устремила взгляд в окно. Это был знак, что разговор окончен, и больше Сулаки не проронит ни звука. По крайней мере, в эту ночь. Эдвин вылетел за дверь и замер, чтобы отдышаться. По лестнице он спускался медленно, стараясь обдумать все, что сказала ему девушка. Рыжая не причастна к похищению, или врет? И что это за намеки, что вход на их территорию для риспи все еще открыт? Неужели ему не удалось обмануть контракт и фиктивного брака мало? Но тут Эдвин вспомнил последнюю жену брата и отмел эти мысли. Все должно быть в порядке. А если риспи забыли об условиях договора, пора им о них напомнить. Продолжая размышлять об этом, ректор дошел до своей комнаты. Привычным жестом распахнул дверь, и только после этого вспомнил, что хотел заночевать в кабинете. Лина Кетту стал больше. Ощутимо больше и как будто взрослее. Несколько мгновений я стояла рядом с кроватью и удивленно рассматривала своего питомца. В этот момент лисенок приподнял голову и широко зевнул. Черный нос шевельнулся, а затем слепые глаза обратились ко мне. Приветственный писк был громким и бодрым. Я стряхнула оцепенение и присела на кровать. Руки сами начали делать все необходимое – откупоривать бутыльки, осторожно протирать снадобьями зеленый налет на плотно сомкнутых веках. После того как обработка была закончена, Кетту приподнялся и лизнул меня в лицо. Я погладила черную шерсть и спросила: – Кто ты такой, Кетту? Вместо ответа лисенок обхватил мою шею лапами и потерся лбом о мой лоб. Я снова погладила его и прошептала: – Ты знаешь, кто я? Лисенок лизнул меня в лоб. Туда, где не далее как вчера ярко вспыхнула печать. – Это нечестно, – вздохнула я, продолжая разговор. – Ты знаешь, кто я. А я о тебе ничего не знаю. Жаль, что ты не умеешь говорить. Лисенок сел и широко зевнул. Я продолжила спрашивать: – Как же ты попал на пепелище? В следующий миг Кетту оказался у меня на руках. С жалобным писком он уткнулся мне в грудь. Я чувствовала, что подросшее тельце бьет крупная дрожь. – Тебя преследовали риспи? – спросила я, и ответом мне стала новая волна дрожи. Я прижала малыша к себе и начала гладить приговаривая: – Здесь тебе ничего не грозит. Скоро я вылечу тебя, и ты станешь видеть. Если хочешь, оставайся со мной, и я не дам тебя в обиду. Я не боюсь риспи. Понемногу он успокоился и перестал дрожать. После легкого ужина мы легли спать. – Не выходи из комнаты ночью, – предупредила я лисенка и погасила свет. Ответом мне был тихий писк. После всего пережитого я мгновенно провалилась в сон. Впечатления прошедшего дня сплелись в мутном кошмаре. Горящая трава превращалась в горящие дома, река была соткана из огня, а сама гора испускала дым. Я резко открыла глаза и поняла, что на дворе еще ночь, и все это было сном. Вот только жар оказался настоящим. Предательский огонь внутри набирал силу, и я почувствовала, как на лбу вспыхивает рыже-алая метка. Кетту резко проснулся и зашипел. А в следующий миг дверь распахнулась. Я тут же закрыла лоб руками и уткнулась лицом в подушку. От двери донесся настороженный голос: – Лина? Сказано это было свистящим шепотом. – Уходи, Эдвин, – буркнула я. – Не мешай спать. Наверное, мой голос показался ему странным. Еще бы – я же вещала из подушки! И вместо того, чтобы уйти, Эдвин коснулся артефакта-осветителя у входа. Я это скорее почувствовала, чем увидела. Хлопок двери – и вот уже шаги приближаются к постели. Метка жгла пальцы, и я даже немного испугалась, что наволочка загорится. Такое уже было… Этот огонь нельзя выпускать. Пальцы Эдвина сжали мое плечо. – Что происходит? – спросил он. – Уйди, – процедила я. – Голова болит. Спать хочу, а ты мне мешаешь. – Ты ударилась головой, когда упала в реку? – напрягся он. В его голосе прозвучало искреннее беспокойство. – Не помню… Врать про сотрясение я не решилась. Утром я хотела попасть в город, а не к лекарю. Но в этот момент Кетту внезапно забился мне под бок. Лисенок снова дрожал, и его рычание было скорее испуганным, чем злым. Рука Эдивна скользнула вдоль локтя и накрыла мои ладони, которыми я отчаянно зажимала пылающий лоб. Ректор наклонился ко мне и уверенно произнес: – У тебя жар. На миг он навалился на меня всем телом. И печать тут же начала засыпать. Это было очень кстати, потому что Эдвин схватил меня за плечи и заставил сесть. Я медленно отвела руки от лица. На мой лоб тут же легла жесткая сухая ладонь. – Тебе показалось, – быстро сказала я, стараясь придать голосу уверенность. – Здесь просто душно. Ректор внимательно оглядел меня. Кетту, залез мне на руки и уткнулся в грудь. Лисенок продолжать дрожать, и я начала гладить вздыбленную шерсть. – Кажется, он был поменьше, – нахмурился Эдвин. – Ерунда. Тощий был, отъелся, – с невинным видом произнесла я. А затем оттянула воротник сорочки и попыталась изобразить учащенное дыхание: – Что-то и правда жарковато.