Он уставился в спину своей гостьи. Вера продолжала рассматривать соседний дом в бинокль. – Не знаю. С кем-то разговаривает. – По телефону? – уточнил Федоров. – По телефону она уже поговорила. Теперь к ней кто-то пришел, – бормотала Вера, сосредоточившись на наблюдениях. – Кто? Он подошел и встал у нее за спиной. И тут же почувствовал легкий сладкий запах ее пудры и духов. Такой приятный запах! Он уже и забыл, как вкусно могут пахнуть женщины. – Что? Вера почувствовала что-то. Обернулась, заметила, что он ее обнюхивает. И рассердилась. – Как не стыдно, Саша! – воскликнула она, щечки ее снова покраснели, но теперь от смущения и обиды. – Все. Спасибо. Я ухожу. Вера бережно пристроила его бинокль на диванной спинке. Попросила его проводить ее до порога. – Увидимся? – спросил Федоров, считая себя старым идиотом. – Конечно. – По ее губам с перламутровой помадой скользнула мимолетная улыбка. – Куда мы денемся! Она ушла. Федоров провожал ее взглядом до тех пор, пока подол ее платья не исчез из вида. Снова вернулся к тому окну, у которого прежде стояла Вера. Взял в руки бинокль и… И ничего не увидел. Маши не было в кресле-качалке. Не было в дверном проеме. Не было на кухне. – Куда же ты подевалась, лгунья? – пробормотал Федоров. И шаркающей походкой двинулся в другую комнату. Потом перешел еще в одну и еще. И лишь в самой дальней, угловой, в которой он устроил себе библиотеку, ему удалось рассмотреть Машу. Она поднималась по лестнице на второй этаж. Лестничный пролет располагался у нее как раз напротив узкого длинного окна без занавесок. Видимость была прекрасной. И он все видел. Все! А после того, что увидел, медленно опустился в старое кожаное кресло у окна, в котором обычно читал, и замер. Ему казалось, что он даже совершенно не моргал, пока сидел в кресле. А просидел он там – потом сверился со временем – два с половиной часа. Может, просидел бы и больше, да громкие сирены заставили его встряхнуться. Не осознавая, что происходит, на непослушных ногах он снова подошел к окну и ахнул. Машин дом горел! Дым вырывался из окон первого этажа. Повсюду пожарные со шлангами. Соседи бегают, кричат. Сколько же он просидел, ничего не видя и не слыша? Не два с половиной часа, точно. Он вдруг почувствовал себя страшно старым, уставшим и беспомощным. Набрал полную ванну теплой воды и погрузил в нее свое дряблое немощное тело. Пролежал почти час, без конца добавляя воды погорячее. И о том, что видел, и о том, что впоследствии случилось, решил вообще не думать. Это не его дело! Маша вечно затевала какие-то конфликты. Вникала не в то. Совала нос не туда. За что и поплатилась. Ей теперь не помочь. А себе навредить – сто процентов можно. Нет. Не так, конечно, чтобы его хата совсем уж с краю. Но инициировать он ничего не станет. Да и кто ему поверит? Какой из него свидетель? Любой прокурор и адвокат усомнятся в его здравом уме. Еще, чего доброго, в психушку отправят на лечение. Опять же риски никто не отменял. Если кто-то узнает, что он помогает полиции, то ему жить останется несколько часов. Машу отправили на тот свет. И его отправят, разрешения ни у кого не спросят. И Вере рассказывать он тоже ничего не станет. Она по доброте своей душевной будет переживать за подругу Машу. И захочет возмездия. И тем самым не только его, но и себя подставит под удар. А он не хотел никаких потрясений ни себе, ни ей. Из ванны он выбрался чуть успокоившимся. Тщательно вытерся. Оделся в свежие спортивные брюки, футболку. Зачесал назад остатки седых волос. И решил поесть. За всем этим бардаком он обеденное время давно пропустил. А до ужина было далековато – он обычно ужинал в девять вечера. Перекус требовался срочно. И в желудке дискомфорт пройдет. И в душе. Он сумеет отвлечься, да. Вермишель с яйцами и салат помидорный. Вот на чем он остановил свой выбор. Неторопливо приготовил, медленно поел. И снова его, как магнитом, потянуло к окнам. А там уже эта девица из полиции. Бегает, суетится. Везде свой нос сует. И без конца на его окна посматривает. Если сунется к его воротам, он ее погонит. Так он решил, отступая от окна. Нечего ей тут делать. Вдруг зазвонил телефон. И Вера страшно жалобно проговорила: – Саша, ты уже знаешь? – О чем? – решил он прикинуться непонимающим. – О Маше! Она погибла! Ее убили! – воскликнула она и расплакалась. – Господи! Лучше бы мы не уходили! У нее кто-то был. И этот кто-то убил ее. – Так полиция говорит? – уточнил он. – Может, она просто задохнулась в дыму? Так он спросил, хотя знал прекрасно, кто был, как убил, когда это сделал. – Нет. – Вера шумно высморкалась. – Я уже говорила с девушкой полицейской. Мы же дружили с Машей. Капитан пришла ко мне почти сразу. И задавала вопросы. Федоров отчаянно замотал головой. Так он и знал! Эта белокурая девчонка с пронзительно звонким голосом доберется до всех. Веру уже допросили. Кто следующий? – Какие вопросы, Вера, она задавала? Федоров сел у чайного столика, осторожно потрогал деревянную поверхность, словно она была стеклянной и могла треснуть. – Всякие, Саша. И про нашу дружбу. И про наши карточные игры. Про все. – Вера запнулась и шумно задышала. А следом порадовала: – Но я, Саша, не стала с ней откровенничать. Знаешь почему? – Почему? Он ласково улыбнулся, мысленно похвалив милую подругу. – Потому что Маша должна была именно с этой девушкой встретиться сегодня. Поэтому она нас и выгнала! А девица ехала к ней весь день! И Маша погибла. Это… Это безответственно! Так подставлять пожилых людей под удар! Я ничего ей не сказала, Саша. Он похвалил ее снова и еще раз подумал, что он тоже ничего никому не скажет. – А теперь мне страшно и одиноко в доме. Вдруг тот, кто был у Маши, думает, что мы с тобой что-то знаем?! Он же не в курсе, что мы ничего не знаем и ничего не сказали полиции. Как быть, Саша?! Мне страшно! Решение пришло мгновенно. – Сиди дома, никому не открывай, Верочка. Я сейчас приеду за тобой на такси. У него стояла машина в гараже. Но она просто стояла. Даже левого заднего колеса не было. Когда-то снял его, чтобы отдать в ремонт диск. Да так и не вернул колесо на место после ремонта. Отремонтированный диск с покрышкой стоял, прислоненным к стене. Куда ему было отправляться? До магазина он ходил пешком. В Москву, забыл, когда ездил. Что ему было там делать? В гости его никто не звал. Он год от года старел. Машина ржавела. Вот поэтому и такси. – За мной? – изумленно воскликнула она. – А куда мы поедем, Саша? – Ко мне, – коротко ответил Федоров. И поспешил добавить: – Если ты, конечно же, не против. Поживешь у меня. Двое, не одна. Я подготовлю тебе гостевую спальню. Станешь там жить, пока все не утрясется. Так что, Верочка? Я еду за тобой? Он ждал ее возражений в виде обычного женского лепета про неудобства и про то, что люди скажут. И стремительно заготовил нужные слова для убеждения. Но Вера неожиданно сказала ему «да». Только попросила приехать через час. – Мне надо собрать какие-то вещи. Ты не против моих чемоданов? Первую секунду он запаниковал, представив ее платья и юбки по всему дому. Но тут же понял, что они ему не помешают. Слишком аскетичной стала обстановка после смерти жены. Когда Федоров садился в машину, он заметил, как к Соколовым кто-то ломится в калитку. И даже удалось расслышать, что это полицейский. Правда, званием выше белобрысой звонкоголосой капитанши. Кажется, мужчина представился в домофон майором. – Вот видишь! – трагично шептала Вера часом позже, сидя в его кухне за ужином. – Уже началось! Что именно началось, он не стал у нее уточнять. Лишь кивком согласился. На него снова накатило ощущение безмятежности. Вера, как вошла в его дом, не повела себя по-хозяйски. Она держалась деликатно, спрашивала на все разрешения. И даже на то, чтобы приготовить для него же ужин. Нехитрой была еда, но очень вкусной. Потом они вместе вымыли посуду. Теперь вот разговаривали, не решаясь уйти спать. Честно? Ему бы очень хотелось, чтобы она разместилась в его кровати. Но он ни за что ей об этом не скажет. Стыдно. Сказала она. Когда он в пятый раз подавил зевок, Вера поднялась и с порозовевшим от смущения лицом спросила: – Ты станешь считать меня непорядочной старой женщиной, если я попрошусь к тебе в койку, Саша? Глава 17 Когда они ехали на такси домой, Арсений без конца чесал голову. Отец неодобрительно косился, и слова о неуместности длинных волос без конца просились у него с языка. Но он воздержался от замечаний, промолчал. При посторонних не следовало. Сын выглядел ужасно. Грязный, всклокоченный. К тому же от него дурно пахло. И это почесывание головы. Не нахватал ли он вшей на нарах? – Пап, спасибо тебе, – проговорил Арсений, когда они подъехали к дому. – Я все исправлю, обещаю тебе. – Что именно?