«О боже мой. О, мой добрый гребаный бог, я только что посмотрела прямо на его член». Смех наполняет мою маленькую спальню. — Все в порядке, Мендоса? Кажешься немного взволнованной. Да как он смеет быть таким самодовольным. В моей спальне. Он появляется здесь посреди ночи, промокший насквозь, чертовски дерзкий, устраивается поудобнее, а потом снимает футболку? Серьезно, в какой реальности я живу? Откидываю голову назад так сильно, насколько это физически возможно, уставившись в потолок. — Просто оденься, Дэш. Я не шучу. Ты... Подожди! Какого черта ты делаешь? Я скажу вам, что он делает. Парень поднимается на ноги. Стоит всего в нескольких сантиметрах от меня, расстегивает джинсы и стягивает их вниз. — Стой, стой, стой! Ты не можешь просто появиться на моем пороге, раздеться и ожидать, что я просто… — Я запинаюсь и слегка взмахиваю руками. Должно быть, выгляжу как идиотка, открывая и закрывая рот, но, очевидно, я не очень хорошо справляюсь с тем, что происходит. Подтянутые ноги. Обтягивающие черные боксеры. Слишком обтягивающие. Я вижу очертания его барахла сквозь ткань и не могу перестать смотреть. «Господи, Карина, прекрати, бл*дь, пялиться!» — Что? — безжалостно хихикает Дэш, наступая на скомканную материю у своих ног и вылезая из штанов. — Ожидаю, что ты просто... что? — Пересплю с тобой, — шиплю я. — Просто позволю тебе пихнуть в меня. При этих словах Дэшил падает обратно на кровать, подавив приступ смеха. — Не волнуйся. Я не планирую пихать в тебя. Качаюсь на носках, борясь с желанием распахнуть дверь своей спальни и выскочить из здания под дождь. Уровень моего смущения растет с каждой секундой. И достигает уровня «Оставь меня здесь умирать», когда парень приходит в себя достаточно, чтобы сесть и посмотреть на меня. — Черт возьми, девочка. Ты меня убиваешь. Убиваю его? Как будто перспектива того, что он переспит со мной, настолько забавна и невероятна, что само упоминание об этом заставляет его смеяться до смерти. Фу, как грубо! Пытаясь скрыть свое смущение, я подхожу ближе и тыкаю его в грудь указательным пальцем. — Тогда объяснись, или я вызову дежурного по этажу. — Кристи? — Дэшил вытирает глаза. — Ты собираешься привести сюда Кристи Дейдрик? Она самый религиозный человек, которого я когда-либо встречал, а я ходил в католическую школу до того, как приехал сюда. Монахини и все такое. Она исключит нас обоих, поверь мне. Я знаю это по собственному опыту. — Однако Дэш, должно быть, видит, как растет мой гнев, потому что протягивает руку, закатывая глаза. — Хорошо. Успокойся, милая. Я просто показываю тебе кое-что. Смотри. — Парень поворачивает руки ладонями вверх и вытягивает их, дергая головой вниз. В частности, на сгибы локтей. — Никаких следов от уколов. Ни одного, — говорит он, бросая на меня взгляд «я же тебе говорил». — Это ничего не значит. — Как ты думаешь, почему я стою здесь в нижнем белье? Ты не найдешь следов на моем теле, милая. Давай, попробуй найти хоть одну отметину от иглы. Итак... он солгал. Для меня это не должно иметь значения. Если парень хочет покончить с собой с помощью тяжелых наркотиков, то это его дело. Так почему же тогда я испытываю такое облегчение? Дэш переворачивает руки. — На тыльной стороне ладоней ничего нет. Между пальцами тоже. Ни на ногах, ни на ступнях. — Он показывает мне каждую конечность, и, как подозрительная, сбитая с толку дура, я смотрю, чтобы убедиться, что тот говорит правду. На нем нет никаких отметин. Ни одного места укола. — Чего ты надеешься добиться, придя сюда и показав мне это? — шепчу я. — Какой в этом смысл? Дэш задумывается. Или, во всяком случае, молчит, уставившись в пол, прижимая кончик языка к припухлости нижней губы. Через некоторое время он говорит: — Людям нравится верить во всякое дерьмо обо мне, Карина. Большую часть времени мне на это наплевать. Но ты? Я не мог смириться с тем, что ты поверила в эту чушь. Он берет свои джинсы и стряхивает их. Я смотрю, как парень медленно надевает их, кусая щеку изнутри. Только когда Дэш засовывает руки в мокрую футболку, я позволяю себе заговорить. — Так, значит, это все? Ты убедил меня, что не наркоман. Теперь уходишь? И будешь снова игнорировать меня и притворяться, что меня не существует? Дэшил проводит руками по волосам, которые немного суше, чем когда он впервые вошел в мою комнату, но все еще достаточно влажные, чтобы пряди слиплись. — А какая альтернатива? Узнать друг друга получше? Поделиться всеми нашими самыми глубокими, самыми темными секретами? Ты что, хочешь встречаться со мной, Карина Мендоса? — Он холодно смеется. — Мы уже проходили через это. Я не могу ни с кем встречаться. Я лишь трахаюсь, вызываю ненависть и еще много чего... но ты не хочешь встречаться со мной, Кэрри. Поверь мне. — И ты так хорошо меня знаешь? — Я киплю от гнева, моя кровь бурлит в венах, ненавидя тот факт, что это болезненное, жалкое чувство разочарования переполняет мой желудок. Он снова отвергает меня. — Не говори мне, чего я хочу и чего не хочу, придурок. Ты ни хрена обо мне не знаешь. Если я тебе не интересна, то наберись смелости сказать это четко и ясно. Вместо того, чтобы танцевать вокруг и отступать в сторону, и... и быть таким чертовым англичанином. — Большинство людей находят дух Англии очаровательным. — Ну, не я. Это раздражает. Ты всегда обходишь стороной все, что хочешь сказать. В разговоре с тобой никогда нельзя провести прямую линию из пункта А в пункт Б… — Прямые линии скучны. Где самое интересное в прямых линиях? — ...приходится блуждать и выбирать самый длинный, самый малоизвестный маршрут из всех возможных. И вдобавок ко всему, ты настолько неясен в своих мотивах или целях, что невозможно сразу понять… — Я не могу быть прямолинейным, как остальные. Я пытался. Это причиняет мне физическую боль. Но ладно. Если ты настаиваешь, я попробую. — Дэш выпрямляется во весь рост, хрустит пальцами и смотрит на меня сверху вниз, его глаза полны ледяного пламени. — Я бы трахнул тебя, милая. Но потом, вероятно, никогда больше не заговорил бы с тобой. И ты бы возненавидела меня. А мне было бы все равно, что только заставило бы тебя ненавидеть меня еще больше. Выпускной в конце концов пройдет, и я произнесу какую-нибудь речь. Ты будешь сидеть в своем кресле во втором ряду, и тебя будет переполнять жгучая ненависть ко мне. А я... я ничего этого не замечу. Ни черта не почувствую. Мне будет все равно. Будет чудом, если я вообще вспомню о твоем существовании. Он замолкает. — Итак, как я уже сказал. Тебе лучше забыть обо мне, милая. Как только ты кончишь на мой член, я перейду к следующей хорошенькой девушке с приличного размера сиськами, и на этом все. Ты ничего не услышишь от меня. Не будет никаких сообщений. Мы не пойдем рука об руку по коридорам этой помойки. Я погублю тебя. Стану той уродливой раной в памяти, которая никогда не затянется, гноящаяся и отравляющая все будущие отношения, которые у тебя когда-либо будут, потому что я сделаю невозможным для тебя доверять всем мужчинам. А потом я вернусь в Англию, буду сидеть на своей испорченной заднице, перечитывать классику и трахать домработниц, потому что мне больше нечем заняться. Не думая о тебе… — Он подходит ближе, протягивает руку, берет прядь моих распущенных волос и задумчиво наматывает ее на палец. — Не помня о тебе. Не заботясь о том, что я причинил тебе боль. — Дэш делает паузу, и именно тогда я, наконец, достигаю своего самого низкого и самого презренного состояния. Потому что его слова ранят больше, чем острый край лезвия бритвы — я никогда не чувствовала себя так ужасно, как сейчас — но все же прижимаюсь к нему. Все еще жажду его прикосновений. У меня все еще кружится голова от его близости и от того факта, что чувствую запах ночи и дождя на его теплой коже. И несмотря на то, как сильно ненавижу себя за это, я все еще чертовски хочу его. Он подходит на дюйм ближе. Еще ближе. Боже, его губы так близко к моим, что Дэш мог бы поцеловать меня. Это не займет много времени. Всего пара миллиметров. — Дело не в том, чтобы знать тебя или чего ты хочешь, Кэрри, — шепчет он. — Я знаю себя. Я плохая новость для всех, дорогая. Не думай, что ты особенная. Тревожный жар обжигает мне горло, глаза щиплет от собравшихся слез. Наконец-то я осознаю, насколько слаба, и собираю воедино кусочки самоуважения. Отступив назад, отвожу от него взгляд, заставляя себя сглотнуть. — Убирайся. Я серьезно. Тебе пора уходить. Слышу его приглушенный смех. К счастью, я спасаю себя от того, чтобы увидеть губительную ухмылку, которая, несомненно, появилась на его губах. — Умница, девочка. В этот раз ты меня убедила. — Парень подходит к двери и открывает ее, но не уходит сразу. Конечно, он должен сделать последний прощальный щелчок по носу. — Прости, если я не поздороваюсь в следующий раз, когда наши пути пересекутся. — Я должна быть расстроена этим? — шиплю я. — Ты ведешь себя так, будто только что разрушил мою жизнь. Мне не хочется тебя огорчать, но я пережила гораздо худшее, чем ты, Дэшил Ловетт. — О, милая, — напевает он. — Ты ошибаешься. Нет ничего хуже меня. Дверь с тихим щелчком закрывается за ним. ГЛАВА 14 ДЭШ «Да. Теперь ты это понимаешь. Я — мудак. Первоклассный гребаный кусок дерьма, разбивающий сердца, чертовски грубый, злобный долбаный мудак». Я думаю об этом, сидя на английском следующим утром, изображая такое скучающее и надменное выражение, что даже Рэн, развалившийся на кожаном диване под окном, бросает на меня насмешливый взгляд «Кто насрал в твои кукурузные хлопья?». Я чувствую себя грязным. В данный момент нельзя называть меня мужчиной, это слишком великодушный титул. Я голем, созданный из пылающих мешков с дерьмом и мусором. В другом конце комнаты Карина сидит рядом с Марой Бэнкрофт. Я чувствую, как она пульсирует от смущения и гнева — ее настроение порождает жар, который можно почувствовать даже с другой стороны логова Фитца. Он покрывает мою кожу волдырями, вызывает радиационное отравление, опаляет нервные окончания, и все же, похоже, больше никто не страдает от него. Никто, кажется, даже не замечает. Девушка не смотрела на меня с тех пор, как вошла в комнату и бросила сумку у своих ног. Как и обещал ей вчера вечером, я тоже не смотрю на нее. Не напрямую. Тем не менее, скрытно наблюдаю за ней краем глаза. Мой взгляд блуждает по комнате, перескакивая с белой доски в передней части класса на потолок, в окно, но единственное, на чем я могу сосредоточиться — это девушка в ярко-фиолетовых джинсах на другой стороне комнаты. Скоро мне придется трахнуть случайную незнакомку в «Косгроув», чтобы убедить своих друзей, что мне наплевать на Карину. Хотя это не так. Реально, черт возьми. Я не могу перестать думать о ней. Не могу перестать злиться на ее любопытную задницу. Не могу перестать думать о том, какая она чертовски милая, когда злится. Я бы заплатил кому-нибудь хорошие деньги, если бы они могли подсказать мне, как выкинуть из головы образ ее тугих маленьких сосков, торчащих из-под футболки. Это было бы чертовски здорово. Я не могу ею интересоваться. Просто не могу. Поэтому притворяюсь. Моя незаинтересованность требует, чтобы я был убедителен. Я зеваю. Тыкаю кончиком шариковой ручки в блокнот. Вытягиваю ноги, скрещиваю их в лодыжках и не смотрю на Карину Мендоса. Фитц все еще болтает о графе Монте-Кристо, и я отключаюсь. Когда улучаю минутку, возвращаясь в реальность, не могу не нарисовать картину того, что происходило между моим другом и тем ублюдком в лабиринте на днях. И мои внутренности скручиваются в узлы. Моя неприязнь к Фитцу, которая раньше, возможно, была немного необоснованной, теперь кажется совершенно оправданной. Слишком гладкий. Слишком отполированный. Слишком чертовски крутой. Он учитель английского в академии для избалованных богатых детей, черт возьми, и ходит по этому месту, как будто написал «Над пропастью во ржи». Фитц нихера не крутой. Он — гребаная крыса, а я не люблю гребаных крыс. Если он сделает что-нибудь, чтобы испортить отношения с Рэном, и я имею в виду все, что негативно повлияет на моего друга, я уничтожу его. Рэн никогда не выбирал безопасных решений. Он чертовски умен, но это часто не подразумевает осторожность. Я мог бы задушить этого тупого ублюдка, правда. Если Рэн хочет устроить незаконное свидание с преподавателем Вульф-Холла, то мог бы выбрать буквально любого другого и сделать лучший выбор. Например, мисс Нейсмит из отдела информационных технологий. У нее в заднице палка, засунутая по самое горло, но опять же, это прекрасная гребаная задница. Он мог бы вдоволь повеселиться с ней. И если все это было больше связано с экспериментами с мужчинами, тогда ладно. У меня нет никаких проблем с этим. Но что не так с Сэмом Левитаном? Левитан — заведующий кафедрой математики. Намного горячее, чем Фитц. Женская половина Вульф-Холла постоянно писает кипятком и стонет по поводу того, что Левитан на самом деле гей, и ни у кого из них нет с ним шансов. Фитц обычно встречается с женщинами. Или, лучше сказать, девушками. Общеизвестно, что он все время трахал старшеклассниц в беседке, когда мы были первокурсниками. Эта странная связь между этим мудаком и Рэном так неожиданна и маловероятна, что что-то в этом просто не так.