В середине урока Фитц замечает, что я уставился на него, и, прищурившись, поправляет очки на носу. — Простите, у меня что-то на лице, лорд Ловетт? Ты уже довольно давно сверлишь дыры в моем черепе. «О-о-о, посмотри на себя, ты такой наблюдательный и все такое». Рэн, который последние тридцать минут притворялся спящим, приоткрывает один глаз и смотрит на меня. Все смотрят на меня. Все, кроме Карины, которая не сводит глаз с двери, как будто мечтает о побеге. — Тебе не нравится, когда я не обращаю на тебя внимания. Не нравится, когда уделяю слишком много внимания. Тебе просто не угодишь, Уэсли. — Ну что ж… — Фитц ухмыляется. — Поскольку мы так старательно используем правильные имена друг друга в этом классе, «доктор Фитцпатрик» думаю было бы более уместно. На самом деле ученику не подобает называть меня по имени. Моя очередь усмехнуться. — И нам бы не хотелось, чтобы сейчас между учеником и учителем возникла какая-то неуместность, не так ли? Рэн закрывает глаз, который открыл, и снова закрывает лицо рукой. Его совершенно не трогает моя маленькая раскопка. С другой стороны, у Фитца не такое бесстрастное лицо, как у моего друга. Его щеки краснеют. Он проводит рукой по волосам, что может показаться небрежным для остальной части класса, но выглядит чертовски взволнованным для меня. — Давай просто продолжим занятие, хорошо? Поскольку вы так увлечены моим сегодняшним уроком, лорд Ловетт, почему бы вам не подойти сюда и не поиграть в небольшую игру. Расскажи нам о графе Монте-Кристо. Думаю, нам следует немного поспорить. «Неправильный выбор слов. Ты не хочешь играть со мной ни в какие игры». Большинство моих одноклассников стали бы спорить о том, что им поручили это задание, но я не подаю виду. Встаю и направляюсь в начало класса, одаривая Фитца холодной, отстраненной улыбкой, становясь рядом с ним. Когда мы все сидим на удобных диванах или в изъеденных молью креслах с откидной спинкой, Фитцу, должно быть, так легко чувствовать, что он контролирует ситуацию. При росте в шесть футов он, должно быть, чувствует себя гигантом, возвышаясь над всеми нами. Ну, сейчас я стою рядом с ним, и у него ни хрена не осталось преимущества. «Может, я и вдвое моложе тебя, но во мне шесть футов три дюйма, ублюдок, и я определенно накаченнее тебя». Фитц прочищает горло. Подходит к своему столу и садится на его край, сложив руки перед собой с выжидающим выражением на лице. — Ну? У тебя есть тема для дебатов? Ты вообще читал эту книгу, Дэш, или... ты просто стоишь здесь и тратишь время впустую? О, выпускаем когти, не так ли? Бедняге не нравится, что я доставляю ему неприятности. Скорее всего он боится того, что, по его мнению, я знаю, и пытается заставить меня вести себя прилично. Ну, я не из тех, кого можно запугать. Может быть, пришло время Уэсли Фитцпатрику понять это. Смотрю на него сверху вниз и в уголках моего рта появляется легкая улыбка. — Хочешь тему для дебатов? Как насчет концепции неизбежности в книге? Я думаю, что враги Эдмона неизбежно в конце концов станут жертвами его гнева. До того как Эдмона заперли в этой камере, он был рассеян. Но как только оказался в ловушке, ему не оставалось ничего лучшего, как планировать свою месть. Обстоятельства были таковы, что не оставалось ничего лучшего, как сосредоточиться на этом отчаянном порыве. «Только несчастье раскрывает тайные богатства человеческого ума, — цитирую я. — Для того чтобы взорвать порох, его надо сжать. Тюрьма сосредоточила все мои способности, рассеянные в разных направлениях. Они столкнулись на узком пространстве, а вы знаете, из столкновений рождается электричество, из электричества молния, из молнии — свет». — Я пригвождаю его ледяным взглядом. — Мне продолжать? Фитц массирует пальцами висок, смеясь с излишним энтузиазмом. — Ну, черт возьми. Очень впечатляет. Мне следовало бы знать лучше, чем бросать вызов человеку твоего воспитания о знании классики. Ты ведь выучил наизусть все произведения Александра Дюма еще до того, как тебе исполнилось шесть лет, не так ли? — Он качает головой, все еще ухмыляясь, как идиот. — Мне действительно жаль тебя. У тебя, наверное, было немного друзей в детстве, а? «Ух. Агрессия? Опрометчиво, чувак. Очень опрометчиво». Я показываю ему зубы. — Думаю, да. Наверное, именно поэтому мои друзья так важны для меня сейчас. И я буду отчаянно защищать их. Мои угрозы уже даже не завуалированы. Я выбрал эту цитату из «Графа Монте-Кристо» по определенной причине. Раньше мое внимание не было сосредоточено. Я не был сосредоточен на нем, но теперь, когда это так, потребуется лишь малейший толчок, чтобы подтолкнуть меня к действию. «Из столкновений рождается электричество, из электричества молния, из молнии — свет». Его действия будут иметь последствия, и я — последствие, с которым Фитц не захочет иметь дело. — Боже, Ловетт, какого черта ты делаешь? — Необычайно крикливая Мара Бэнкрофт, сидит на диване с цветочным принтом рядом с Кариной. — Ты задал нам тему. Садись уже. Никто из нас не подписывался на твой душещипательный момент: «Боже мой, я так люблю своих друзей». Фальшивый английский акцент, которым она попугайничает, оскорбителен. Во-первых, это акцент «кокни»7, который совсем не похож на классический британский акцент, который отец вдолбил в меня с детства. Судя по пародии Мары, она не знает разницы между дальним членом королевской семьи и статистом в актерском составе гребаного «Оливера». Раньше я никогда не задумывался о ее существовании, но сейчас... очень быстро решаю, что не стал бы мочиться на нее, даже если бы она была в огне. — Почему бы тебе не трахнуть себя зараженным гепатитом дилдо, Бэнкрофт? — четко произношу я, чтобы убедиться, что она понимает меня сквозь мой гребаный английский акцент. Весь ад вырывается на свободу. У Мары отвисает челюсть. Она прижимает руку к груди, на лице появляется шокированное выражение, и девушки, сидящие в первом ряду, начинают визжать. — О боже мой! Фитц! Ты не можешь позволить ему так говорить! Боже мой! За этим следуют еще: «О, боже!». Потом в дополнение парочка: «Это сексуальное домогательство!» и «Что за отвратительные слова!». Парни просто смеются и толкают друг друга локтями, кричат и швыряют в Мару скомканные бумажки. Рэн теперь сидит, небрежно сцепив руки за головой, как будто развалился в шезлонге на пляже, ожидая, когда наконец подалут «Пина-Коладу», которую заказал пять минут назад. На его лице появляется крошечная веселая ухмылка. Ликование же Пакса более открыто. Он лежит на полу, наставив на меня пальцы-пистолеты, как будто я только что сделал весь его чертов год. — Жестко, Ловетт. Чертовски жестко! — Да, это было чертовски невоспитанно. — Фитц драматично вздыхает. — Хорошо, ваша светлость. Я либеральный парень большую часть времени, но это было уже чересчур. Ты должен извиниться перед Марой. — Спасибо за предложение, но я, пожалуй, откажусь. Фитц выглядит удивленным. — Никаких извинений? Я качаю головой. — Нет. — Тогда ладно. — Он обходит стол с другой стороны и достает из верхнего ящика стола ярко-розовый блокнот. Класс бунтует, когда Фитц что-то строчит, бросает ручку, вырывает верхний лист из блокнота и протягивает его мне. — Поздравляю. Ты являешься первым получателем официального наказания, которое мне пришлось выдать за весь год. Надеюсь, ты гордишься своим достижением. Я принимаю листок бумаги и с размаху кланяюсь. — Я в восторге, черт возьми. ГЛАВА 15 КЭРРИ — Что за засранец. Можешь поверить, что он сказал мне таакое? И вообще, какого хрена Рэн делает? Он просто сидел и улыбался, как идиот. Рэн должен был вырубить его или что-то в этом роде. Так поступил бы любой нормальный парень. Обед почти закончился, а Мара все еще разглагольствует о том, что Дэш велел ей пойти и трахнуть себя зараженным гепатитом дилдо. Единственный раз, когда она перестала болтать об этом, это когда сунула в рот немного своего салата «Уолдорф» и не могла говорить, потому что жевала. Я потягиваю свой апельсиновый сок, изо всех сил желая, чтобы она сменила тему, но точно зная, что этому не бывать. — Но Рэн ведь ненормальный, так ведь? В том-то все и дело. Они все ненормальные, черт возьми. Дэш хамит и думает, что может говорить все, что ему заблагорассудится. Так что, да. — Я киваю для выразительности. — Да, я могу поверить, что он сказал это тебе. Потому что он дерьмо. И Рэн — дерьмо. И Пакс — дерьмо. — А что Пакс? — Глаза Прес широко распахнуты, когда она садится рядом с Марой. Можно было подумать, что она насытилась Паксом Дэвисом после того, как тот заговорил с ней на злополучной вечеринке, но нет. Сейчас она так же без ума от парня, как и всегда. При звуке его имени в столовой академии, ее уши навострились, а зрачки расширились. — Ничего. Мы говорим не о Паксе, — огрызается Мара. Она говорит как вспыльчивый и раздражительный ребенок. — Мы говорим о Дэшиле Ловетте и о том, каким отвратительным он был со мной на утреннем уроке английского. Кстати, где ты была? — Мара бросает обвиняющий взгляд в сторону Пресли, как будто она оскорблена тем, что той не было в классе, чтобы защитить ее честь. Щеки Пресли краснеют. — Моя мама в городе. Она отвезла меня к врачу и... — Прес краснеет еще больше. — И посадила меня на таблетки. Она взломала мою электронную почту и прочитала фанфики, которые я отправляла своей подруге домой. Я спрашиваю: — Фанфики? Мара говорит: — Таблетки? Пресли выглядит так, словно вот-вот умрет от смущения. — Ладно. Да. Ну и что? Я пишу фанфики. Я не публикую их в Интернете или что-то в этом роде. Единственный человек, который их читает — это Сара, и она никогда никому их не покажет. — Ты пропускаешь ту часть, где твоя мама заставила тебя принимать противозачаточные, Прес, — повторяет Мара. — Почему это так важно? Вы обе принимаете таблетки. — Так и есть, ты права. Но у меня много секса, а у Кэрри месячные вышли из-под контроля. Зачем тебе понадобилось принимать таблетки из-за какой-то истории, которую ты написала? Несмотря на весь ее опыт и смекалку, Мара иногда бывает немного туповатой. — Потому что в истории было полно секса, — говорю я. — Живописного секса. А мама Прес не хочет, чтобы ее единственная дочь залетела в старшей школе. И... о... о нет. Пресли. О чем твой фанфик? Скажи мне, что в нем не фигурирует парень по имени Пакс? — Нет, — надменно отвечает она. — Если хочешь знать, его зовут Дакс, и вся эта история совершенно не связана с моей жизнью здесь, в Вульф-Холле. — Если подруга говорила также, когда пыталась продать эту ложь своей матери, неудивительно, что сейчас она принимает противозачаточные средства. В глазах Мары пляшут озорные огоньки. Она наклоняется ближе к Прес с заговорщическим видом. — Какого цвета волосы у девушки в этой твоей истории, ты, маленькая шлюшка?