— А, ладно. Привет? — Привет-привет! — весело отзывается Девантора, подкидывая нож в руке и ловя его за лезвие. Вот позер. — Это кто? — Лопес Розовое Сердечко, — представляет его Рид. — Я начинаю?! — не очень понимая, что происходит, уточняет Лопес. — Диверсию! С самолетом! — Нет! — торопливо говорит Рид. — Нет, не сейчас, я скажу когда! — Лопес, милый, зачем тебе диверсия! — Девантора хмыкает, а потом, не давая Риду услышать, что Лопес говорит дальше, хватает нож поудобнее и летит прямо на него. Лезвие смотрит в сердце. Риду кажется, что эти секунды — его последние секунды, если он хоть в чем-то ошибется, — тянутся неестественно долго. Сердце стучит как бешеное. Через мгновение он будет или мертвым, или победителем. В тот момент, когда колени Деванторы с грохотом опускаются на люк, а сам он почти успешно нависает сверху, Рид отталкивается, ногами подсекает ублюдка, а сам скользит по раскаленной крыше в сторону. — Так и знал, что ты… — улыбается Девантора. А потом улыбка с его лица пропадает. Потому что за секунду до этого Рид, все еще скользя, дергает щеколду, и именно тогда, когда Девантора должен был закончить фразу, люк под ним начинает опускаться. — Да ты издеваешь… Счет идет на секунды — и в этих секундах Рид выигрывает, окончательно спихивая Девантору внутрь сильным ударом двумя ногами. Он подхватывает почти скатившийся следом телефон и, вскакивая на ноги, несется вниз, к крытому переходу, пытаясь удержаться на ногах. — Лопес, — орет он в трубку, — уно! Один люк, второй, не споткнись! — Дос! Третий — и карниз! — Трес! Взрывай, Лопес, взрывай! И с разбегу летит на крышу перехода. А Лопес взрывает. * * * Их отбрасывает взрывной волной. Кирихару сносит на асфальт, и он тут же слепо выставляет пистолет вперед, пытается понять, что произошло. А произошло вот что: самолет, успевший набрать скорость на взлетной полосе, взрывается. Полулежа на локте, Кирихара задирает голову. В нос набивается вонь: раскаленное железо, дым, керосин. Про Юду он вспоминает, когда его голос раздается откуда-то слева: — Надо же. Больше эти чертовы оттиски никому не достанутся, — хрипит он с нескрываемым одобрением в голосе. Кирихара оборачивается на него, оборачивается на столб дыма, поднимающийся все выше в воздух, оборачивается снова на него, снова — на дым. На дым, в котором только что… он готов поклясться: в воздухе чувствуется запах паленого костюма за полторы тысячи долларов. Кажется, они с Юдой в этой ситуации обращают внимание на совершенно разные вещи. Кирихара его слова никак не комментирует: открывает рот, но тут же замечает бегущего к ним Гему. — Кэп, мы схватили Девантору в другом ангаре! — заявляет он с расстояния метров в семь — громко, перекрикивая треск пламени, пожирающего остов самолета. — А здесь… Басир был внутри? Вместо того чтобы ответить, Юда выдает протяжное драматичное кряхтение, и тогда Гема заметно ускоряется. — Кэп! — Я, пожалуй, откланяюсь. — Кирихара поднимается, отряхивая колени и плотно перехватывая ручку аптечки. — Гема, вы не знаете, где Эйдан Рид? Гема, уже занятый Юдой, отвечает не оборачиваясь: — Столкнул Девантору с крыши, — звучит очень похоже на него, — а затем мы потеряли его из виду. Кирихара молча кивает и почти бегом направляется к выходу из ангара. — В будущем… — говорит Юда ему в спину, — держись подальше от моей страны, Эллиот Кирихара. — Сделаю все возможное, — с искренностью, которую трудно подделать, обещает тот. * * * Взорвавшийся самолет проредил дерущихся, оставил всех в непонятках и объявил начало антракта: видимо, стороны пытались быстро сообразить, кто взорвался, кто взорвал и есть ли у них теперь причина воевать друг с другом. Тем не менее перестрелка вяло продолжается. Ему нужно пробраться через россыпь машин и перестреливающихся людей — обратно, к главному зданию. К Риду. Может быть, в этот раз у них все получится. Никто никого не бросит, никто никого не предаст, никто ни в кого не пальнет. Кирихара даже согласен простить то, что его спихнули с крыши и целых две секунды он думал, что разобьется, — пока под ним не оказался спасительный батут. На арену — то есть летное поле — постепенно начинают подтягиваться и остальные участники джакартского саммита: Кирихара видит мотоциклы (черт, только не Арктика), «Тиморы» (черт, только не китайцы). В глаза бросается миниатюрная черная машинка; такие используют в маленьких аэропортах для перевозки багажа, но сейчас, на расстоянии и без прицепа, она кажется настолько крохотной, что может поместиться на ладони. Проходит всего секунд десять, а она все едет, не меняя траектории. Это рождает в груди Кирихары странное предчувствие. Больше всего его смущает даже не то, как комично выглядит этот транспорт из набора «Барби: все профессии» на фоне пальбы на взлетной полосе. Отнюдь. Проведя в голове быстрые геометрические расчеты, Кирихара понимает, что да, больше всего его смущает другое. Больше всего его смущает то, что машинка на полной скорости несется прямо к нему. Давным-давно, еще в академии, Кирихара пробегал стометровку за восемнадцать секунд и был предпоследним у себя в потоке. Видел бы тренер по физподготовке его сейчас! О, сейчас он стартует так, что дал бы прикурить Усэйну Болту — на бегу. Финишной черты впереди все не видно. Взлетная полоса — гладкая, блестящая и ровная, но Кирихара высоко поднимает колени, чтобы не споткнуться. К оркестру огнестрельных инструментов, надрывающемуся вблизи ангаров, добавляется подспудный, едва уловимый шелест колес. Какой там был план? Забрать оттиски и переждать? Глядя через плечо, Кирихара думает, что если Рид выжидает за углом, чтобы эффектно появиться, то вот самое время это сделать! Кирихара бежит, бежит, бежит — и на сто двадцать восьмом шаге понимает, что не имеет ни малейшего представления, а куда он, собственно, бежит. Вертит головой: там — дым и огонь, тут — «Аль-Шамед» и Картель, здесь — кладбище машин: версия 2.0 перестрелки на дороге. Ни знакомых лиц, ни надежных укрытий. Черт побери. Ноги начинают уставать. Метрах в двухстах виднеется стоянка монструозного аэропортного оборудования: тягачи, деайсеры, транспортеры — ни на чем из этого далеко не уедешь, а со знаниями Кирихары в автомобильном искусстве — ничто из этого еще и не заведешь, но… В этот момент боковое зрение сигнализирует о том, что нужно повернуть голову налево. Слева машинка сбрасывает скорость, чтобы ехать ноздря в ноздрю с Кирихарой, и это практически унизительно. Еще более униженным Кирихара чувствует себя в тот момент, когда вглядывается и видит положившего одну руку на руль инспектора Арройо. Арройо приветливо улыбается, как улыбался каждое утро в каждой из конспиративных квартир. Отличие только в том, что ни на одной из конспиративных квартир Арройо не таранил его бампером в бочину. Удар роняет его на асфальт и пару раз прокручивает в центрифуге. Больно везде. Сделав три тулупа, Кирихара распластывается на асфальте, прижимая к себе аптечку, как единственного ребенка. Жив? Жив. Уже хорошо. Колесо сансары делает оборот: сначала ты сбиваешь людей, едущих на гольф-карах, потом люди, едущие на гольф-карах, сбивают тебя. Слышно, как хлопает дверь. Отлетает Кирихара недалеко, у него от силы пять секунд на то, чтобы принять решение, и, выбирая между «встать» и «вытащить пистолет», он останавливается на последнем. Бедро… целое. Переломанные кости внутри не грохочут — и на том спасибо. Ну, инспектор Арройо всегда был очень заботливым. А еще — безгранично вежливым: — Здравствуй, Эллиот. Кирихара пытается отдышаться, но с ноющими от малейшего движения ребрами это оказывается сложно. Он разглядывает светлые носки чужих мокасин. В шести футах над уровнем этих мокасин раздается: — И что же у тебя там такое в руке, Эллиот? — Это? — уточняет Кирихара, с большим трудом выпрямляясь. — Пистолет. У Арройо в руке такой же. Он целится — расслабленно и внимательно — и так же улыбается: — В другой руке, Эллиот. Кирихара смотрит на его улыбку поверх своего прицела. — Аптечка. — Мне как раз нужна, — щурится Арройо. — Залечить душевные раны… оставленные твоим предательством. Кирихара сильнее сжимает пластиковую ручку. Обмануть Арройо не получится: тот прекрасно все понял с первого взгляда. — Мне очень жаль, — признается Кирихара, — но с этим только к психологу. — Думаю, я справлюсь подручными средствами. — Арройо окидывает его многозначительным взглядом. — Если ты, конечно, поможешь облегчить мои страдания.