— Я не понимаю, о чем вы говорите, инспектор Арройо. — Я же просил: зови меня Эдгар. По жизни Кирихара часто чувствовал себя героем второго плана — сообразительный, но не судьбоносно; хитрый, но не так, чтоб хитростью двигать горы; абсолютно не волевой. Глядя на наставленный на себя пистолет, Кирихара с досадой замечает: в героев второго плана так часто не целятся. Что это про него говорит? — Хорошо, — соглашается он. — Так вот, Эдгар. Оттиски я вам не отдам. И медленно поднимается на ноги, продолжая сжимать ручку аптечки. Оттиски внутри не гремят — он запихнул внутрь рубашку, чтобы не привлечь внимание Басира, — но все равно ощущаются тикающей бомбой, на которой уже запущен таймер. Арройо останавливает на них длинный, почти задумчивый взгляд, а потом смотрит на Кирихару и вздыхает: — Они для тебя так сильно важны? Правда? Ты хорошо расставил приоритеты, Эллиот? Кирихаре не нравится этот тон. — Да. Спасибо, что переживаете за мои приоритеты, Эдгар. А еще Кирихаре не нравится, как Арройо кивает, мол, я тебя услышал, как скажешь, и затем не спеша поднимает вторую руку к лицу. В руке оказывается рация. — Джунед, — зовет он, прислонив динамик к губам, — видишь цель? Рация хрипит, сквозь помехи Кирихара правда слышит что-то, что звучит как Эйс. Соглашающийся Эйс. — Хорошо, держи на мушке, — приказывает Арройо. И отжимает кнопку, снова обращаясь к Кирихаре: — Ты ведь понял ситуацию, Эллиот. — Вы мне льстите, — отрицает Кирихара и даже не врет. Здесь очень мало «целей», которые хоть как-то подходят на роль тех, кем Кирихару можно шантажировать. В Джакарте в целом слишком мало людей, которым Кирихара хотя бы симпатизирует. Ну, только если они не решили притащить в аэропорт Николаса. — Эллиот, — смеется Арройо так, будто они под пиво обмениваются анекдотами в пятничном баре, а не готовятся друг в друга стрелять, — ты ведь не дурак. И я ведь не дурак. К чему это все? Мы можем бесконечно долго ходить вокруг да около, но факт останется фактом: либо ты отдаешь мне оттиски, — Арройо демонстративно показывает рацию, — либо Джунед стреляет в Эйдана Рида. А, та самая «цель». Все официально трудоустроенные борцы против всего плохого мыслят одинаково. Кирихара может угадать: скорее всего, Арройо первым делом поступил как Юда и посадил снайпера на крышу. Мысль о том, что дурацкий затылок Рида находится в окошке прицела Эйса, заставляет Кирихару снова паниковать, но он принуждает себя сосредоточиться. Если он не отдаст оттиски — Арройо прикажет убить Рида. Проблема в том, что если он отдаст оттиски, то Арройо все равно прикажет убить Рида. Кирихара прекрасно видит это по его глазам. — Почему вы решили, что это хороший рычаг давления? — пытаясь потянуть время, спрашивает он. Вот уж действительно, дипломатия в большом городе… Думай! Арройо коротко пожимает плечами: — Помнишь то время, когда ты думал, что он мертв? Ты бы себя видел. — Я правда волновался, — легко признается Кирихара, — потому что думал, что убил человека. А сейчас это будет на вашей совести, а не на моей. Даже сейчас у Арройо дружелюбные глаза: он щурится на солнце, и мягкий взгляд в окружении мелких морщин делает его больше похожим на лояльного преподавателя, подсказывающего на собственном экзамене. Отличие в том, что пятерку у него Кирихара точно уже не получит. — Вот как, — тянет Арройо. — Но вам ведь плевать, Эдгар, — Кирихара качает головой. — И всегда было. Мне кажется, вы работаете на Службу только потому, что у бюджетников хороший соцпакет. Если бы не «Обамакэр», вы бы с легкостью махнули на другую сторону. Да и предмет, который он сдает, судя по всему, называется «прикладное заговаривание зубов». Кирихара узнает, провалился он или нет, только когда станет слишком поздно. — Бирч предана делу, — продолжает он, стараясь удерживать его взгляд как можно дольше. — У нее есть принципы. Эйс… Ну, в армии ему слишком сильно били по голове патриотизмом, там все совсем плохо. Николас — он просто хороший парень. — А я, получается, плохой парень, Эллиот? — Арройо коротко и легко смеется. — Надо же. Не думал, что, когда поймаю преступника, под прикрытием пробравшегося в Службу, тот будет обвинять меня. — Глаза у него улыбаются тоже. — Законопослушного гражданина и ответственного работника. — Из нас двоих, Эдгар, только вы можете легко убить человека. Это веселит Арройо еще больше. Он, посмеиваясь, кивает: — Хорошо, Эллиот. Ты всегда мне не нравился. Ты такой… — он подбирает слово, — душный, аж зубы скрипят. Так что, если честно, я не испытаю ни малейшего сожаления, если сегодня убьют тебя или Рида. Преступники умирают каждый день, ты ведь знаешь? Так что оттиски, Эллиот. Он подносит рацию к лицу… — Отдай мне их, будь так добр. …И предупреждающе кладет большой палец на кнопку связи на рации. Решение оказывается прямо перед Кирихарой — настолько простое и очевидное, что про себя он растерянно смеется. Это, конечно, нервное. Тем не менее он почти уверен, что Арройо не ожидает такого поворота. — Я отдам, — послушно кивает Кирихара. А затем уточняет: — Точнее, обменяю. И кивает на Арройо: — Оттиски на рацию. Идет, Эдгар? Эдгар сужает смешливые глаза: ах ты маленький сукин сын — читается в его взгляде. Кирихара пожимает плечами. В отличие от предыдущей, это честная сделка. Для хороших парней. — Теперь ты нравишься мне еще меньше, Эллиот, — дружелюбно делится с ним Арройо, но оба они понимают: у него нет выбора. Самолет догорает прямо посреди летного поля, перестрелка вновь возобновляется, и очень скоро на них обратят внимание все, кто вернулся живым с шоссе. — Сначала покажи, что они точно там. Кирихара роняет чемодан на землю. Продолжая целиться в Арройо, другой рукой он открывает защелки чемоданчика и откидывает жестяную крышку. Идеальные долларовые клише Карла Гринберга, беспорядочно завернутые в его рубашку, бликуют металлом на солнце. — Вы кидаете мне рацию, — диктует условия Кирихара, — я толкаю к вам аптечку. Оттиски приковывают взгляд Арройо ненадолго, хотя глаза его теперь опасно блестят. — Одновременно? — Одновременно. Что ж, эта часть сделки проходит без осечек: Кирихара действительно толкает к нему чемоданчик, а Арройо действительно кидает ему рацию. Впору выдохнуть и распрощаться, но, конечно, с Эдгаром ничего бы не прошло так просто. В тот момент, когда Кирихара отвлекается на то, чтобы поймать рацию, он стреляет. Спасает Кирихару периферическое зрение — он умудряется отпрянуть в сторону за секунду до того, как раздается выстрел. Пуля обжигает предплечье, но пролетает мимо, а сам Кирихара, не устояв на ногах, падает на асфальт. Снова. Следующая пуля мимо не пролетит. — Знаешь, — делая шаг к нему, говорит Арройо, — я ведь не собирался вас отпуска… — Вот черт! — восклицает Кирихара, глядя ему за плечо. — Ты думаешь, это сработает? Но на этот раз Кирихара никого не обманывает. Пока они проводили бартер, в стреляющей толпе останавливается фургон. Кирихара не придает этому значения, пока из фургона не показывается высоченная фигура в черном, увешанная патронными лентами и с автоматом в каждой из рук. И не начинает обстрел. Автоматные очереди сродни звукам взрывающихся снарядов: под огонь попадает все, а стрелок идет вперед, легко расшвыривая сопротивление шквалом пуль. Кажется, Кирихара наконец понимает, почему Андрею Шестакоффу никогда не давали в руки оружие. Он пользуется заминкой единственным возможным способом: хватает аптечку и со всей дури заезжает на секунду отвернувшемуся Арройо по лицу. Крышка не закрыта, и оттиски разлетаются по асфальту. Они блестят на солнце так зловеще, как могут блестеть только действительно проклятые вещи. Арройо откидывается на спину, заливая кровью свою классную гавайскую рубашку. Кирихара пинает его отлетевший пистолет еще дальше — теперь он тоже вне зоны досягаемости. Не то чтобы это как-то меняет расстановку сил: против Арройо врукопашную у него ни единого шанса. К черту! Пора делать то, что получается у него лучше всего. Кирихара подрывается с земли и бежит. * * * Наверное, сегодня он набегается на всю оставшуюся жизнь — если его не пристрелят и эта жизнь у него будет. Кажется, когда-то он уже думал о чем-то подобном… Плевать. Это же Джакарта. Здесь каждый день может стать последним.