Часть 22 из 113 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
— Век бы тебя еще не слышал.
— Как там у вас?
— Вмешались какие-то типы, черти их раздери, — шипит Салим. — Вылезли непонятно откуда с калашниковыми, расстреляли всю тачку.
— У Иголки, похоже, только что была примерно такая же картина. У него — та-да-а-ам! — Картель. А у вас?
— Не думаю. На ребят Деванторы точно не тянут. Лица вообще неизвестные.
— Сколько?
— Около пяти… Да, точно, пятеро. Андрею давать оружие себе дороже, я… Да мать твою! Это новая сутана, урод!.. Я отстреливаюсь, китайцы отстреливаются, всем скопом, блять, отстреливаемся и не даем им подойти к машине. И ждем Боргеса с друзьями. Они в десяти минутах.
Рид уже заранее не завидует: ни бедным китайцам в машине, попавшим под перекрестный обстрел, ни неизвестной пятерке неудачников, влезших в чужую разборку. Боргес и Зандли представляют собой ударную силу их маленького храброго отряда: девочка с двумя SRM-1216 на каждую руку и мальчик, объявленный в розыск в пятидесяти восьми странах. Если, конечно, людей, которым за тридцать, можно назвать «мальчик» и «девочка».
Рид обгоняет чей-то кроссовер и жмет до перекрестка по встречке.
— Скучать не приходится, я погляжу.
И едва не встречается лоб в лоб с микроавтобусом.
Лица водителей вокруг можно выносить в отдельный жанр живописи. В последний момент Рид теснит седан и въезжает в редкий поток, игнорируя обезумевшую какофонию гудков вокруг. А потом он понимает, что именно так раздражает его периферийное зрение, и прищуривается в зеркало заднего вида. Ага. Он, конечно, уже дал маху с автомобилями сегодня, но это не значит, что его можно списывать со счетов. Спасаясь от «Вольто», он пересек все южное побережье Австралии и знает, как выглядит «хвост».
— Держи меня в курсе, — медленно просит он, пролетая на красный. Скоро все полицейские Джакарты его возненавидят. — Я отключусь. Кажется, меня тоже зовут на вечеринку.
* * *
Он прикидывает, что копы пока не сообразили, где именно его ловить (полицейские кордоны и вертолеты над головой — штука приметная), так что решает, что у него есть время на маленькую дуэль. Тем более перестрелять их удобнее, чем вести за собой в порт. Кто бы это ни был.
А Рид ставит на Картель.
Он немного сбрасывает скорость и перестраивается, потом снова уходит в левый ряд, тормозит на светофоре, как порядочный водитель, пропускает «Фольксваген» и сбрасывает скорость, пока не оказывается бок о бок с горе-преследователем на праворульном БМВ. И дружелюбно опускает стекло на пассажирской дверце, чтобы не менее дружелюбно получить пару выстрелов в открывшееся окно.
Рид рывком ложится на сиденье и понимает, каким умным решением было тормозить эту машину, когда нападал он, и стрелять через открытые двери; а также почему двое китайцев-охранников так и не вылезли из салона: тачка оказывается бронированной. Время помолиться за практичность китайского ума!
Он делает несколько выстрелов наугад, слышит ругательства, прибавляет скорость и выпрямляется. Впрочем, новенький БМВ догоняет его очень быстро. С пассажирского сиденья на него смотрит тощий мальчишка, почему-то разодетый в деловой костюм, и с бравым румянцем на щеках тычет в его сторону пистолетом.
— Ты кто такой? — вежливо интересуется Рид, нажимая на спусковой крючок и отвечая любезностью на любезность.
Тот успевает пригнуться, а затем высунуться в окно и ответить:
— Раджаяма! Раджаяма Чандер!
— Как-как? — Еще выстрел.
— Раджаяма Чандер! — еще громче орет парень. — Ра-джа-я-ма!
Рид почти умиляется. Особенно тогда, когда парень кричит вдогонку:
— И скоро ты запомнишь, как меня зовут! Я стану следующим главой Картеля!
На смазливую рожу мальцу лет двадцать с хвостиком, и Рид решает, что вдоволь посмеется над этим позже. Или посочувствует: с такими амбициями в этом городе долго не живут. Поэтому вместо ответа он вытягивает руку и стреляет будущему главе Картеля прямо в лицо.
К чести последнего, тот успевает увернуться, чуть не стукнувшись лбом о бардачок, а когда вскидывает голову, то выглядит почти обиженным:
— Отдай чемодан, Эйдан Рид!
В Риде просыпается любовь к детям, и он передумывает стрелять. А может, стрелять он передумывает еще и потому, что дорога делает крутой поворот и на руле желательно иметь обе руки.
— Что отдать? — кричит он.
— Чемодан!
— Что-что?
— Че-мо… Да ты издеваешься надо мной! — доходит до Раджаямы, и он стреляет.
Рид снова ныряет, на секунду выпуская руль, а когда поднимается обратно, стреляет в ответ и спрашивает:
— А как ты узнал, что Эйдан Рид — это я?
— Мне сказали, что если черноволосый, небритый, в черной майке и с очень странной прической, то стрелять на поражение! — кричит Раджаяма, пытаясь переорать шум ветра. Его машина делает вираж. — И я видел фотографии! Кстати, а что у тебя с прической?
— Она всегда такая была! — оскорбляется Рид и в знак своего негодования делает еще пару попыток пристрелить будущего грозу Джакарты.
— Неправда! На фотографиях трехлетней давности было лучше!
Они медленно, но верно приближаются к Старой Батавии, куда вести еще больше людей Картеля было бы нежелательно, так что нужно заканчивать с юнцом и его командой.
Рид отбрасывает пистолет и, молясь, чтобы машину не унесло вбок, меняет его на громоздкий кольт. Держа его одной рукой, отправляет в БМВ Картеля жаркий привет горячей очередью. Слышно, как юный Раджаяма ругается, пригибаясь, и, видимо, случайно задевает что-то на панели: начинает грохотать музыка.
— О, это Ариана Гранде! — радостно кричит Рид. — Оставь!
И резко дает по тормозам, пропуская БМВ вперед. Позади них машин почти не осталось (все в панике начали съезжать на обочины и перестраиваться), но впереди парочка еще маячит. У Рида созревает план. Не очень простой и не слишком гениальный, так что, по идее, может сработать.
Он объезжает машину сзади, пристраивается слева, со стороны водителя, и жестом показывает ему, чтобы тот открыл окно. Водитель смотрит на Раджаяму — тот крутит пальцем у виска, и Рид, закатив глаза, демонстративно откидывает кольт на заднее сиденье.
Стекло отъезжает вниз.
— Тебе нужен чемодан? — орет Рид.
— Да! — орет в ответ Раджаяма через водителя.
— И тогда вы от меня отвалите?
— Нам больше нечего делить! Мне сказали забрать только чемодан!
— Ну тогда держи! — кричит Рид и зашвыривает чемодан прямо в открытое окно. А потом крепко хватается обеими руками за руль и бодает машину Картеля в бок. На скорости сто тридцать в час инерция толчка делает свое дело: БМВ на полном ходу слетает на соседнюю полосу и собирает боком встречные машины.
— Да я чертов Вин Дизель! — заявляет Рид своему отражению в зеркальце заднего вида. — Аарон Пол!
Рид сворачивает на съезд в Старую Батавию.
* * *
Из-за потасовки с юным Раджаямой заезжать на территорию порта приходится с западных улиц, где дорога петляет, превращаясь в лабиринты доков.
— Агент Шпиль! — нараспев произносит Рид, подключаясь к линии. — Ну что, ты где?
Доки — симбиоз старых складов, новых ангаров, брошенных под стенами канатов, стоящих в проходах ящиков со знаками для ориентировки грузчиков. Здесь есть основные дороги — для рабочих на технике, а есть маленькие просветы между зданиями, через которые Рид не рискует проезжать.
— В порту, — честно отвечает Иголка.
Рид даже не успевает хлопнуть себя по лбу: это уж слишком тупой прокол в прикрытии, — как на том конце раздается на очень плохом яванском:
— Это я вижу, дебил. Ты найдешь сегодня пристань или нет? — Несмотря на наличие знаков, здесь реально трудно ориентироваться: просто потому, что, случайно проморгав нужный поворот, можно очнуться уже где-то в Чили. — Давай, пока этот монстр Девантора куда-то делся.
Рид мог бы поделиться коллективным опытом всей Джакарты, что если Девантора куда-то исчезает, то это не к добру.
— Кхм, — неловко кашляет Иголка. — К какой, вы сказали, пристани?
— Ты имбецил? Нет, серьезно, скажи мне — имбецил? Десять раз тебе сказал, урод: к пятой!
Аж настроение поднимается. Рид оборачивается, ища, с кем бы разделить радостный момент. Одно из тел сзади заваливается на бок — всем бы такую группу поддержки. И в горе и в радости, как говорится.
— Да, я вас понял. К пятой пристани. К пятой.
Вот как все это закончится: Рид порекомендует епископу этого чудесного мальчика к повышению. Даром что его собственная поднятая рука на любом церковном голосовании теперь воспринимается как мишень, по которой нужно палить.