Вечерняя Джакарта — сплошь размашистые акварельные мазки. Водоворот оттенков синего: кобальтовый, аквамариновый, индиго, сапфировый, лазурный, голубой. Небо слоится облаками и туманом, идущим с моря, стягивает город в тугое кольцо. Синий остужает размякший за день асфальт, а зной уходит с улиц вместе с закатом. Яркими пятнами вспыхивает жизнь внизу: бегущие желто-рыжие артерии дорог, по-деловому структурированные, как в рабочем улье, точки света в высотках бизнес-центров, миллионы разбрызганных огней низких жилых районов. Любой другой город с наступлением вечера укрывается темнотой, скрадывая свои грязные и острые углы, и становится куда более приятным и симпатичным; но не Джакарта. Джакарта кичится своей наготой. В сумерках, выглядывая из переулков, взрываются огнями вывески баров, многоэтажных борделей, потрепанных драг-отелей. Вдоль залива тянутся кальянные с террасами, усыпанными подушками и полуголыми девицами, картинно пускающими дым темно-вишневыми губами. Гремит музыка — иногда китайская, иногда арабская, чаще — английская, хотя белых здесь почти не бывает. Гудят клаксонами мопеды, и паутина поездов, оплетающая город, наполняет его равномерным гулом. Но с высоты фешенебельной, золотой Сети-Буды этого, наверное, почти не видно — конечно, если ты не знаешь, куда смотреть. Эчизен редко видел Джакарту с такой высоты, но он может себе представить. — …Ты должен меня понять, — договаривает он. — Я понимаю, — соглашается скрипучий голос на том конце телефонной трубки, — но это не значит, что я могу позволить повлиять на свои решения. Этот город мой, потому что Картель — сильнейший. И пока у меня есть возможность убирать препятствия на пути этой силы, я буду так делать. Наверное, с самого верхнего этажа Хамайма-Тауэр мир видится совсем иначе, чем из небольшой кельи в обшарпанной церквушке за чертой города. — Значит, ты говоришь мне выйти из игры, — задумчиво тянет Эчизен, перебирая пальцами по столу. — Забавно. Эчизен не уверен, что хочет знать, как видит мир Ольберих Басир. — Расценивай это как жест доброй воли, — говорит Басир. — У нас никогда не было с вами проблем, Шишидо. И мне бы не хотелось, чтобы они появились впредь. Эчизен улыбается своему отражению в зеркале, склонив голову набок. Он знает — он похож на сытого кота, обернувшегося пушистым, хотя и полинялым от старости хвостом. Он молча слушает, прищурив глаза с выцветшими ресницами. — Мы позволяем вам существовать, потому что вы не приносите нам проблем. Не надо, — Басир делает выразительную паузу — даже создается впечатление, что он просит. Это впечатление — обман. — Не надо пытаться переходить нам дорогу. Твои ребята, — Эчизен почти воочию видит, как он кривится от неудовольствия, — сегодня доставили нам проблем. Мне это не понравилось. Эчизен представляет себе Басира вживую: как тот стоит у своего массивного стола из дорогого дерева, курит папиросу, рассматривая город круглыми, навыкате глазами и разговаривая по громкой связи коммутатора. У самого Эчизена узкий, лисий прищур — и телефон, прижатый к уху. — Я сделал тебе одолжение в счет старого знакомства, пригласив на разговор, а не послав к тебе Девантору, — говорит Басир. — Но это исключение, а не правило. Приструни своих щенков, и забудьте об оттисках. Их заберет Картель. Когда Эчизен уже готов положить трубку, он говорит: — И, Шишидо… То, что он скажет, вполне предсказуемо. — Этот мальчишка, — Эчизен слышит, как Басир неприязненно морщится, — Эйдан Рид. Если он снова работает на тебя, то отошли его. Он не нужен мне в этом городе. Слишком много проблем. — Понятия не имею, о ком ты говоришь, — улыбается Эчизен и кладет трубку. А потом раздраженно цокает языком, надевая очки в тонкой оправе, чтобы поднести к лицу телефон и пальцем пролистать до нужной записи. Затем он переводит взгляд на сливающегося с тенями Лестари в углу кельи: — Времени больше нет. Вариантов тоже. Отправь его, пусть едет и разбирается. Мы должны узнать, где клише, быстрее этого старого ублюдка. * * * Несмотря на отдаленные звуки ночных кварталов, пробирающиеся через длинные и узкие оконные проемы, здесь тихо. Старые лодки, грязь, темень, сырость. Где-то, действуя на нервы, капает вода. Полки с пыльными коробками тянутся на все пятнадцать метров склада, спрятавшегося на южной окраине портовых доков. Добраться сюда так, чтобы ни люди Церкви, ни гончие Картеля не проследили за ним, было той еще задачей: он не привык к такому темпу работы, когда из-за любого угла тебя может пристрелить какой-нибудь псих. Если верить статистике, психов здесь полный город. Кирихара переступает с ноги на ногу, и ему кажется, что этот звук заполняет все помещение. Время уходит. Со склада его должны были забрать два часа назад, но он еще здесь. Это раздражает. Если уж быть до конца честным, ему не нравится находиться в этом городе одному. Ощущение, что Джакарта сожрет тебя, едва зазеваешься. Не город, а монстр. На первых порах он настороженно вслушивается в каждый шорох, сжимая в мокрой ладони пистолет. Потом паранойя отступает, органы чувств чуть расслабляются, и он откладывает пистолет на ящик рядом, чтобы тот был в поле зрения. Тяжелый чемодан давит на острые колени, а тишина — на уши. Еще через полчаса до него доносится шум. Вскинув голову, Кирихара прислушивается: снаружи по гравию скрипит шинами подъезжающая машина. Едет вдоль дальней стены — он следит за светом фар, пробивающимся через прорезь окна. Потолок исчерчен ярко-желтыми полосами. Автомобиль заворачивает ко входу. Рука сама ложится на пистолет, и, подбирая кейс, Кирихара прячется за полками — там, где больше всего теней. Он крепче стискивает оружие, поднимая руку к плечу. С лязгом открывается тяжелая входная дверь. — Эллиот? — раздается сосредоточенный голос. — Ты здесь? Секундное напряжение отпускает, и Кирихара почти готов устыдиться, но останавливает себя: это не страх, а просто здравый смысл. — Инспектор Арройо, — уважительно кивает он, выходя из тени и крепче прижимая к себе чемодан. Мама воспитала его хорошо и научила здороваться со старшими. Инспектору Арройо уже в который раз не нравится то, чему мама учила Кирихару, и он вздыхает: — Просто Эдгар, я же просил. Он стоит в дверном проеме — знакомый силуэт в четких границах света с улицы. Темные волосы, уложенные назад, распахнутая цветастая рубашка поверх белой майки. Оружия не видно: скорее всего, оно в кобуре за спиной. Инспектор совсем не выделяется среди местных — такой же смуглый, с гладким моложавым лицом и восточными узорами на потертой рубашке. Можно принять и за гуляку, и за бандита. Идеальный вариант для Джакарты. — Да, извините, — в который раз соглашается Кирихара. — Вы задержались. Что-то пошло не так? Инспектор Арройо качает головой, упирая руки в бедра: — Старший агент Бирч приказала выждать несколько часов, на всякий случай. Все получилось? В целях безопасности они не выходили на связь. Кирихара выполнял приказ автономно, действуя по своему усмотрению. И хотя такая свобода никогда не приносила ему особого удовольствия, судя по чемодану в руках, у него получилось вполне достойно. Без лишней скромности. Он кивает, проходя мимо инспектора к выходу. — Да. Мы готовы выезжать? — Подожди-подожди, они точно в этом кейсе? — инспектор хмурится, откидывая со лба волосы. На его красивом лице — желание проверить все прямо здесь, на месте. Кирихара не закатывает глаза только потому, что мама его хорошо воспитала. — Ты вскрыл его? — взгляд инспектора скользит вниз, к чемодану в руке Кирихары. — Давай я проверю. Кирихара хмурится. Едва ли это хорошая идея. С чего это инспектор хочет проверить содержимое кейса прямо здесь, на грунте, когда по плану они должны уехать отсюда как можно быстрее? — Я выполнил все по инструкции, — нудным бюрократическим тоном отвечает он, поправляя очки. — И в этой инструкции четко сказано, что повторно открывать чемодан можно только в условиях полной безопасности, инспектор. Арройо слегка вскидывает брови. Волнение буквально стекает с его лица, как вода, и он удивленно тянет: — Какое похвальное следование букве закона, Эллиот. Но мне кажется, Бирч не оценит, если мы привезем ей не оттиски, а чемодан, набитый поролоном. Согласен? Кирихаре хочется съязвить, что он в состоянии определить, что перед ним: долларовые оттиски высшего качества или поролон, но вместо этого он оборачивается через плечо и медово улыбается, глядя на инспектора сверху вниз: — Я ведь сказал, что произвел первичную проверку содержимого. Оттиски внутри. Тем более я полагаю, что старший агент Бирч куда больше не оценит, если нас убьют в глуши, застав с открытым чемоданом. Арройо улыбается в ответ: — Вас в академии только язвить старшим по званию учат, не иначе. — И смеется, проворачивая на пальце ключи. — Поехали, умник. Авто на аренду обычно идеально вычищены. Это хорошо, особенно в Джакарте, где в два раза больше причин сомневаться в том, чем здесь занимались люди, платившие до тебя за эту «Элантру» миллион рупий за три дня. Пахнет химией, перебитой освежителем воздуха. Тихо работает радио. Кирихара сидит, привалившись плечом к двери, наконец-то расслабив плечи. Он как раз методично протирает стекла очков, достав из чехла салфетку, когда Арройо, выруливая из темных переулков, спрашивает: — Расскажешь мне, как прошло, — и насмешливо косится, — или изложишь в рапорте? Огни едущих навстречу машин отбрасывают рваные блики на его лицо. Он улыбается в ответ: — А это приказ или вы за меня волнуетесь? Арройо вздыхает: — Эллиот. Да ладно. Как будто Кирихара сам не знает, что с ним иногда бывает сложно, ей-богу. Он вновь принимается протирать очки и, избавившись от улыбки, тоже вздыхает: — Пришлось долго ждать, пока они друг друга перестреляют: устроили на пристани настоящее фаер-шоу. В остальном все шло по плану. — Как тебе удалось в итоге отобрать оттиски у Картеля? Кирихара недоуменно на него смотрит: