Салим Супарманпутра — память услужливо подсовывает ему вырезки из профайлов. Один из основных винтиков в механизме Шишидо Эчизена: тщательно взращенный цепной пес. Выглядит он куда младше своих тридцати двух — с его круглым маленьким лицом и миниатюрным телосложением, — но его досье говорит о том, что людям, обманывающимся его внешностью, очень не везет в дальнейшем. Но то, как он обращается к Эйдану Риду, Кирихаре импонирует. — Да что я опять сделал-то? — оскорбляется тот. — Не трогай, — капризно добавляет, когда Салим наводит оба дула Кирихаре в живот. — Зандли, ты тоже прекрати палить по ним! — Это уже той чернокожей женщине, что пытается изрешетить инспектора Арройо. — Это американцы, правительственные агенты. Тронем их — выйдет боком! — Американцы? — Салим подозрительно щурится на Кирихару и Эйса с Николасом, которых Боргес держит практически за шкирку. — Не похо… Андрей! Твою мать, Андрей, положи автомат немедленно! Все присутствующие оборачиваются на парня в коридоре, который под шумок попытался поднять «Хеклер унд Кох». Молодой, почти подросток, тоже в сутане и ростом, наверное, с Кирихару — то есть непомерно высокий, особенно по сравнению с остальными. А еще у него такое разочарованное лицо, что Кирихара не может не добавить себе под нос: — А то папочка будет ругаться… — Мамочка, — хмыкает Рид (все еще ему на ухо, и Кирихаре — серьезно, Кирихаре некомфортно). — Папочка тут вообще-то я. — Ты двоюродный дядя, которого терпеть все не могут, — тычет в него пистолетом Салим, и, постойте-ка, Кирихаре нравится этот парень. Примерно так же, как Сурья, и это уже закономерность, указывающая, что Кирихаре нравятся все люди, оскорбляющие Эйдана Рида. — Красивым людям всегда достается много ненависти. — У красивых людей нет вот этого на голове. — Ты меня достал, — делится с миром Рид, отступая к стене назад (то ли поближе к выходу, то ли подальше от Салима) и таща за собой Кирихару. Тот то и дело утыкается в него спиной и молится, чтобы придурок не устроил ему открытый перелом руки. — Меня и мое вот это. Мы обиделись, отвали. — В вашем случае обижаться нужно только на генетику, — едко комментирует Кирихара, мстя за остановленный в руке кровоток. Руку ниже локтя он не чувствует совсем. Холодное дуло ствола Рида сильнее прижимается к подбородку, заставляя задрать голову выше. — Поосторожнее на поворотах, умник. Вот не будь ты таким смазливым, давно тебя бы пристрелил. Кирихара через силу хмыкает. Он чувствует, что, захоти Эйдан Рид его прикончить, уже давно бы выстрелил, так что, подавив нервозность, вызванную нежелательным контактом (и с пистолетом, и с самим Ридом), комментирует: — Не пристрелили бы. Вам нравится, что я умник. — И мне нравится, что он умник, — одобрительно кивает Салим. — Так что, не стреляем их? Сердце у Кирихары предательски пропускает удар. Он внезапно и очень глупо надеется, что это не было заметно — особенно для долбаного Эйдана Рида. — Нет, — с интонацией «да ну на хрен» отвечает долбаный Эйдан Рид. — Хочешь, чтобы сюда явился какой-нибудь спецназ, а не эти белые воротнички? Ты же знаешь, американцы терпеть не могут, когда мрут свои. Доставим старику еще проблем — нас понизят до алтарников. Хочешь быть одного ранга с Андреем? — А чем плох мой ранг? — растерянно спрашивает та каланча. В руках у него бельгийский «Файв-Севен» из арсенала Секретной службы. Посмотрите на него, все свободное оружие в комнате перелапал. Салим смотрит на него таким взглядом, что тот тут же откладывает пистолет на стол, принимаясь крутить в руках четки с крестиком. — Сплюнь. — Он снова поворачивается к Риду. — Оттиски? Но тот мрачнеет: — У Картеля. Подчиненная Боргеса, Зандли как там ее, закидывает автомат на плечо: — Что, опять увели? Да вы шутите! — Что еще за круговорот оттисков в природе? — мрачнеет Салим. — Это уже ни в какие ворота! Как так вышло? — Тут сегодня половина Джакарты побывала, — ухмыляется Рид. Кирихара не видит его лица, но сомнений не остается: голос Рида хорошо отражает каждый оттенок его зубастых, ироничных настроений. — В тачке расскажу. — Хорошо, — кивает Салим и делает знак тому пацану, Андрею. — Поехали тогда. — А мы можем забрать его с собой? — с надеждой напоследок спрашивает Рид и, подозревает Кирихара, имеет в виду его. — Нет, — отрезает Кирихара. — Нет, — поддерживает Арройо, несмотря на то, что его уже вынудили поднять руки и сдаться, и на то, что он явно не входит в электорат этого голосования. — Нет, — говорит Салим голосом «положи там, где взял». — Даже не думай. — Судя по всему, он вообще никогда не думает, — не сдерживает себя Кирихара, и его тут же дергают за руку вверх. Остается только зашипеть от боли и зажмуриться: такое чувство, что сустав на самом деле трещит. Сегодня ему явно пистолет больше этой рукой не держать. — А вы всегда, — он упрямо не собирается боли дать себя остановить (выкуси), — применяете физическую силу, когда не знаете, что ответить? И, пока говорит, удивляется сам себе: почему он-то заткнуться не может? Хамить человеку, который в любой момент может всадить тебе пулю в голову, — такое он всегда считал прерогативой суицидников и идиотов. — Я передумал забирать тебя с собой, — сообщает ему Рид. — Ты гадкий мальчишка. — А я уже начал думать, что это ваш любимый тип. — Господи, да ты со мной заигрываешь! Кирихара категорически не согласен с тем, что это заигрывания (или у Эйдана Рида в жизни был только очень печальный опыт), но ему срочно нужно выкрутиться из ситуации: — Заигрывания с человеком, который держит у твоего горла пистолет, — способ самосохранения. — Мне нравится идея, — одобряет Рид. — Я прямо изо всех своих душевных сил сдерживаюсь, чтобы не нажать на курок. Как насчет минета в качестве способа самосохра… — Заткнитесь на хрен оба, — обрывает их Салим, успевший покопаться за это время в телефоне. — Наши говорят, что к Хамайма-Тауэр только что подъехал кортеж из пяти машин. Пошли отсюда. Он ставит их всех к стене — где-то они это уже проходили, ах да, — и Риду приходится отпустить Кирихару, правда, напоследок он хлопает его по заднице. Почти вывихнутая рука мелко подрагивает, сведенная судорогой, но он держится, пока Церковь не скрывается в коридоре. Но как только дверь захлопывается, хватается за локоть и шипит, закусив губу. — Не сломал? — появляется рядом обеспокоенный Николас, глядя большими испуганными глазами. Для этого парня этот день должен стать самым нервным за все двадцать шесть лет жизни: столько оружия перед своим носом разом он еще не видел. Не то чтобы Кирихара сильно превзошел его в этом вопросе. — Нет. — Он пытается сжать кулак. — Инспектор… — Инспектор Арройо, сэр. — Эйс хмуро смотрит на дверь. — Мы не пойдем за ними? Тот качает головой, роясь в телефоне: — Нет смысла. Оттиски увели, и у них тож… И тут раздается угадайте что. Стук в дверь. * * * Они все переглядываются и разом бросаются за все вертикальные поверхности, уже порядком изрешеченные пулями. Арройо распахивает дверь ногой, чтобы направить сразу два ствола в лицо очередному криминальному авторитету Джакарты. Очередным криминальным авторитетом оказывается тощая азиаточка-горничная с каталкой и пылесосом в руке. Сквозь пиcтолетные мушки на нее смотрят три мрачных сосредоточенных лица, на которых постепенно проступает удивление, а потом тонкий голос Николаса за их спинами трясущимся на ветру листком говорит: — Э-это я вызвал. Глава 7 В машине бубнит радио — чья-то свадьба, чье-то свадебное путешествие, чей-то частный самолет, Кирихара не вслушивается, — а кондиционер работает ровным шумом. Кирихара равнодушно устремляет взгляд куда-то в сторону бардачка и машинально растирает локоть пострадавшей руки; он просто не знает, что сказать. Если оставить вопрос чистого профессионализма: да, ему стыдно. За слежку, за раздолбанный номер, за так глупо потерянные оттиски, за свое неловкое обращение с оружием. Мысль о том, что, держи он пистолет увереннее, все сложилось бы иначе, не оставляет. Кирихара знает, что волноваться не нужно, но также знает, что мог быть лучше. Хмурясь, он проводит ладонями по лицу. — Не надо взваливать все на себя, — говорит старший агент Бирч с водительского сиденья. — Ты действовал по уставу. Невозможно предусмотреть все. Кирихара косится на нее: рассвет за окном окрашивает ее темный профиль розовато-красным. Серьезная, собранная, она даже утешает по-особому. Впервые Кирихара увидел ее несколько дней назад в правительственном самолете, ночью вылетевшем из Бангкока, — как и инспектора Арройо, и Эйса. Из всех, с кем ему предстояло работать в Джакарте, он был знаком только с Николасом: они оканчивали академию в один год. Но про Манишу Бирч он, конечно, слышал.