Про таких, как она, в Голливуде и снимают фильмы: женщина, пробившаяся в руководство, женщина-ни-одного-провала, женщина — железная рука в бархатной перчатке. В Службе про нее ходило много слухов: поймала одних, разоблачила других, довела до тюрьмы тех, кого Система очень не хотела сажать… Подготовка в Форт-Худ, четыре года под прикрытием, отказ уходить в Пентагон. Не женщина — легенда. И это заставляло Кирихару нервничать еще сильнее. — Извините, — все равно говорит он, поворачивая голову к своему окну. Бирч молчит, хотя подразумевает усталый вздох. Она тоже сегодня не спала. Когда она возвращается из посольства, то застает их в раздрае, администрацию отеля — в бешенстве, а номер — разобранным по кирпичику (спасибо тем отморозкам, Картелю и Церкви за современное декоративное искусство). У нее уходит около часа, чтобы замять скандал, у них — полчаса, чтобы выселиться из отеля, и двадцать минут на пересказ своего позора. Боже, благослови Америку, а еще додай агентам Секретной службы то ли мозгов, то ли удачи. Узнав, что ее бравые подчиненные нарвались на конфликт с Картелем Восхода, она решает, что ждать, пока ситуация прояснится сама, не стоит. Кирихара едет с ней только потому, что не хочет заниматься переездом, а еще потому, что старшему инспектору в любом случае нужен напарник. Любому человеку нужен напарник, когда он собирается иметь дело с Картелем. Другое дело, что не любой человек на это решится. — Если разрешите, — неуверенно начинает Кирихара, кашлянув. Бирч кивает, не отвлекаясь от дороги. — Можно я выскажусь? — Конечно, — она кивает еще раз. — Мэм, вы уверены, что идти на переговоры с Картелем — хорошая идея? И это вторая мысль, которая тревожит его всю дорогу. На самом деле он сомневается, что им вообще стоит иметь хоть какие-то дела в городе Басира. Все-таки банды в Америке и банды в Азии, несмотря на общий криминальный характер, разнятся практически во всем. Начиная с того, что банды в Штатах остаются бандами: прячутся от полиции, не лезут на федералов, ориентируются на законодательство; они действуют логично и понятно. А банды в Джакарте класть хотели на законодательство. Банды в Джакарте класть хотели вообще на все: в драке разносят целую пристань, стреляются в гостиницах, устраивают погони и перестрелки прямо в центре города. Когда в дело вступают Картель, Триада и «Аль-Шамед», полиция не вмешивается: она или подкуплена, или в ужасе, а зачастую и то и другое. Так что если старшего агента Бирч убьют прямо на верхнем этаже Хамайма-Тауэр, то никому здесь не будет до этого дела. Кроме Кирихары, который останется в машине и будет терпеливо ждать ее возвращения. — Это необходимо, — кивает она. Они выруливают на безлюдный проезд и направляются на юг: низкие дома Старого города заметно вырастают, превращаясь в стремящиеся ввысь вертикали бизнес-центров, отелей и высоток из стекла и бетона. — Почему? — не понимает Кирихара. Он устал и хочет спать, но гораздо больше хочет понять. — Картель известен далеко за пределами Джакарты, — размеренно начинает объяснять обычно немногословная Бирч. — Последние четыре года я работаю в филиале Службы в Бангкоке, там же, где и Николас… — Я в курсе, — он кивает. — Наш отдел имеет дело только с подделкой американской валюты, — подчеркивает она, — но собираем мы всю возможную информацию, оказывая содействие местному правительству. За последние два года Картель начал успешно выходить на рынок фальшивых денег. Помимо наркобизнеса, охватывающего весь Сиамский залив и Южно-Китайское море, он начал печатать таиландские баты и китайские юани. Мы просто передавали информацию их спецслужбам, так что не знаю, насколько успешными оказывались их начинания. И тем не менее Картелю хватает сил и людей, чтобы вести бизнес сразу в нескольких странах и при этом полностью контролировать свою территорию на Яве. По примерным данным, у них около полутора тысяч бойцов. «На светофоре поверните направо», — советует электронный голос навигатора. — А Ольберих Басир, глава этого огромного конгломерата с внушительной боевой мощью, — как маленькому, объясняет она ему, — известен своим… деспотичным характером. Он не терпит, когда в его дела вмешиваются посторонние и особенно когда мешают ему. С такими у него разговор короткий. Как ты думаешь, он обрадуется, узнав, что пятеро неизвестных лиц нарушают его планы и стреляют в его людей? — И зная все это, — поднимает брови Кирихара, — вы все равно хотите туда пойти? Да Картель убьет вас на пороге. После всего, что уже произошло! — Учитывая, в какой ситуации мы оказались, то, что уже произошло, ни в какое сравнение не идет с тем, что еще может произойти. И одна часть Кирихары с ней согласна: да, проще заранее уточнить правила игры, пока все друг на друга не переобижались; но другая его часть протестует каждым атомом: такие люди, как они, с такими людьми, как Картель, обычно не играют. Бирч тем временем продолжает: — Последнее, чего мы хотим, — оскорбить Басира больше, чем нужно. Раз уж мы задержимся в этом городе, нужно убедить Картель, что они знают, чего от нас ждать. Нюанс в том, что встретиться с самим Басиром у нас не получится. Да, Картель действует согласно решениям, которые принимает он, но… Последние несколько лет Басир курсирует между офисом на верхнем этаже Хамайма-Тауэр и бронированной загородной резиденцией. Ни там ни там его не достать: если Басир с кем-то и видится живьем, то только со своими приближенными людьми, а также с немногочисленными партнерами по его официальному бизнесу. В досье Басира можно четко выделить эпоху достопочтенного бизнесменства. «Бакри Групп» рождается несколько десятков лет назад на пепелище разбоя, учиненного набравшим силы Картелем Восхода, и официально действительно владеет несколькими гидротермальными станциями. Вся публичная деятельность Басира изложена в белых документах. К нему не подступиться, какие бы цели ты ни преследовал. Само собой, для преступника такого пошиба, как Басир, Секретная служба — слишком маленькая рыба, чтобы выходить из самой высокой башни. — Его руки, которыми эти решения претворяются в жизнь, — это Девантора. Видеться я буду с ним. Что? Кирихара резко оборачивается на Бирч. То есть да, как могло бы быть иначе, но… — Мэм, при всем уважении… — начинает он, старательно подбирая слова, — и вы все равно уверены, что вас там не убьют? Он одергивает себя: это звучит так, будто бы он сгущает краски и пытается посеять в Бирч тревогу. — Девантора — второй человек в Картеле после Ольбериха Басира. То, что вместо себя Басир пришлет его, — это хороший знак. Дает понять, за кого нас принимает Картель. Будем надеяться, что его аналитические способности позволят оценить сделку, которую я хочу предложить Басиру. Она говорит это совершенно будничным тоном, и Кирихаре от этого очень сильно не по себе. Кажется, она с легкостью оседлала темп сумасшедшей Джакарты, а он не успевает даже догнать ее мысль. — Сделку, мэм? — как хороший мальчик, спрашивает он. По возрасту агент Бирч, наверное, чуть младше его матери — ей точно за сорок, и чувствует он себя при общении с ней так же. — Скормим ему полуправду. Скажем, что мы действительно в городе из-за Гринберга, но не из-за его оттисков, а пришли именно за ним. Задача «поймать Гринберга» действительно была в установке сверху, но как дополнительная. Основной задачей группы являлось изъять оттиски с рынка и доставить их в Вашингтон. — Я расскажу ему, что Служба десятилетиями пытается найти Гринберга. Каков шанс, что, возникнув из небытия в Джакарте, он не скроется на следующие десять лет? — Пока звучит очень близко к правде, — поправляет очки Кирихара. Бирч кивает. Она спокойна и явно знает, что делает. Свежий макияж на темной коже, тугой пучок, аккуратные серьги и такой вид, будто она действительно находится всего лишь в очередной рабочей поездке. — И главное, я скажу ему, что, поймав Гринберга, мы отдадим его Басиру. — Простите? — моргает Кирихара. А потом понимает сам. Если они заявят, что хотят посадить Гринберга, Девантора спустит их по лестнице, чтоб они его босса лишний раз не расстраивали. Учитывая то, что они знают про социальные связи Басира с другими фигурами преступного мира, Басиру не нужен Гринберг в тюрьме: Басиру нужен мертвый Гринберг. — Я дам Деванторе понять, что американское правительство не прочь избавиться от Гринберга навсегда… Конечно, в ходе беспорядков в далекой стране в Индийском океане. Конечно, без какого-либо участия американских спецслужб в этом. Все остаются в выигрыше. Ну, и одно дело — перестрелять местных, другое — агентов спецслужб США. Он не станет меня убивать. Тем более с порога. — Но какова вероятность, что Девантора поймет именно то, что вы хотите, чтобы он понял, и передаст Басиру именно то, что вы хотите, чтобы он передал? — уточняет Кирихара. — Ты сомневаешься в моем навыке ведения переговоров, Эллиот? — от смущения его спасает только то, что Бирч слегка усмехается. Она выглядит такой спокойной и уверенной, будто бы уже знает, чем все закончится. Возможно, это то, что называется опытом. У Кирихары такого нет. Кирихара мало что видел на этой работе — возможно, именно поэтому вся эта ситуация ему кажется неисчислимым набором неизвестных переменных. — Нет, мэм. Я сомневаюсь в адекватности Деванторы. Он мало что видел на этой работе, зато видел Девантору в порту, и тот… произвел на него некоторое впечатление. Такое прям «я буду мучить тебя во время сонного паралича еще лет пятнадцать» впечатление. — Он работает на Басира почти пятнадцать лет. В криминальной области мало какие межличностные отношения могут исчисляться таким сроком. Да, судя по информации из досье, Девантора эксцентричен, но он полностью устраивает Басира на своем месте. В ее словах есть смысл, но Кирихара все равно считает, что коэффициент опасности намного превышает желаемый (и тот, который ему обещали, когда он сюда отправлялся). — А если он будет не в духе? — интересуется он. — А с чего ему быть не в духе? — в обычно лишенном эмоций голосе Бирч угадывается хмык. — Оттиски у Басира, они победили. Наоборот, думаю, сейчас самое подходящее время, чтобы навестить их, — она говорит это так, будто собирается на ланч к старому знакомому. Кирихара качает головой. Она паркует машину в двух кварталах, и Кирихара ничего не может с собой поделать, но чувствует волнение и вину, когда она отстегивает ремень безопасности и открывает дверцу, чтобы выйти. — Если вдруг что-то пойдет не так, я дам знать, — говорит она, заглядывая в салон, и захлопывает дверцу автомобиля. Какое-то время Кирихара провожает взглядом ее изящный силуэт, затянутый в темную блузку с коротким рукавом и тонкие льняные брюки, а потом откидывается на сиденье, немного опуская спинку. Позвоночник ломит, голова гудит: слишком много всего произошло за эту ночь. Он думает про пули, свистящие в сантиметре от лица, твердость стены под лопатками, когда тот яванец приказывает им встать в ряд, и дуло чужого пистолета, направленное ему в подбородок. Какие-то воспоминания хочется просто вычеркнуть — от стыда за свою неумелость, от неловкости, от раздражения. Кирихара хмыкает, склоняя голову набок и прикрывая уставшие глаза. Что оказывается удивительно, так это то, что почти все три эмоции он испытывал в основном, когда открывал рот — Кирихара морщится с закрытыми глазами — Эйдан Рид. Кирихара знает, что он производит впечатление сдержанного и рационального человека (и сам старается о себе так думать), однако он знает и то, что, несмотря на «сдержанность» и «рассудительность», его симпатии и антипатии всегда вспыхивают стихийно: он редко когда может их спрогнозировать, хотя и может назвать качества, которые в людях ему импонируют и которые раздражают. Николас — неуверенный в себе и поддакивающий тем, кто выше по статусу или берет на себя доминирующую над ним роль, — вызывает желание сказать «слушай, расслабься», хотя все эти качества в других людях выводят его из себя. Может быть, дело в уме: Кирихаре импонирует интеллект, каким бы характером он ни был прикрыт. А Эйдан Рид умен. У него хорошо поставлена речь, он мастер провокаций и с первого взгляда способен вычислить, на чем можно сыграть: недаром он сцепился языками именно с Кирихарой и использовал его раздражительность. Он выбрал именно ту мишень, которая потребовала наименьших затрат ресурсов и времени. — Черт! — Кирихара шипит себе под нос, открывая глаза. Осознавать себя самой легкой для провокаций мишенью (особенно когда выбирают между тобой и, например, Николасом) — не то чувство, которое хочется испытать однажды на пороге нового прекрасного дня. Ты совсем молодой, сколько тебе? Лет двадцать с лишним? Ты плохо стреляешь, весьма никчемно пытался заползти под кровать. Личико у тебя симпатичное, да только в бою от этого пользы никакой. Так.