Нет. Пошло оно — ему надо просто пережить здесь несколько ужасных дней, думает Кирихара, заставляя себя прикрыть глаза. Незаметно для себя он засыпает, привалившись лбом к перекладине между передней и задней дверью. * * * — Что, так и сказал? — трет переносицу Арройо. Они с Бирч разговаривают у дальнего стола в крошечной кухне. — Вполне возможно, это лучшее, что я смогла для нас выбить. — Давай начнем с того, что ты вышла оттуда живой. Кухня размером два на два, разлагающийся гарнитур и качающийся на тонких ножках стол. Кирихара слушает их, умостившись на табуретке в смежной комнате. Утренний свет режет уставшие глаза, утренний Эйс действует на нервы: кажется, стресс. Он стоит, прислонившись к двери, внимательно следит за разговором и то и дело громко вставляет комментарии. — …Естественно, Картель не окажет нам содействия, — подчеркивает Бирч. — Но если мы не будем претендовать на оттиски, то можем делать что пожелаем. У них нет к нам претензий. — Но… — упирается Эйс, скрещивая руки на груди, — мы ведь будем. Наша цель — изъять оттиски с рынка и не допустить производство. В самолете Вашингтон — Бангкок Кирихара тоже знакомится с делом: запустив массовую печать идеальных оттисков Гринберга, Басир может сильно дестабилизировать ситуацию в регионе. Планы у него наполеоновские: даже сам Гринберг никогда не стремился к таким тиражам. Ему всегда было нужно ровно столько, чтобы ни в чем себе не отказывать. Он никогда не собирался разрушать экономику целых стран. В отличие от Басира. — Я посчитала, — тон у Бирч успокаивающий, — что Басиру это знать необязательно. Арройо поднимается, разминая конечности, устало проводит руками по волосам, направляясь в общую комнату. — Ник, ты что-нибудь нашел? — он склоняется над плечом Николаса. Тот бегает пальцами по клавишам так быстро, что перестук сливается в монотонный шум. На мониторе на черном фоне бегут матрицы белых строчек — знакомая картина перекрестного поиска. После того как закончились визиты гостей, Арройо завел тему о том, что первые визитеры, индонезийцы, его напрягли; Кирихара бы удивился, если бы было по-другому, да и у инспектора были вполне веские аргументы. «Ты бы видела, как они держались, — рассказывал он Бирч, выдыхая сигаретный дым. — Сдержанно, по-деловому, четко». Пока Кирихара и Бирч ездили к Картелю, они перевезли вещи в безопасное место и начали пробивать по базе своих местных недоброжелателей. Безопасное место — съемную квартиру в Бекаси — Кирихара видит впервые, когда они с (живой) Бирч возвращаются от Картеля, то есть около получаса назад. Из плюсов этой квартиры — часы в середине комнаты. Прямо над побитой жизнью и прошлыми жильцами софой с опасно выпирающими пружинами, на стене с подтеками ржавчины. Если повезет, это все-таки ржавчина. Из минусов этой квартиры — все остальное. Кирихара не без внутренней претензии признается себе же: он сибарит. Ему противно здесь спать, ходить и сидеть на всем, кроме этого замечательного деревянного табурета — только без мягкой сидушки, в которой тоже может что-то водиться. Кирихара поднимается, переступает через клубок зарядников, часть из которых тянется к разветвителям, а часть — намертво запуталась, поэтому просто лежит на полу и мешает ходить (кому-то не хватает организованности, да, Николас?), подхватывает одной рукой табурет и переносит к столу. Николас сидит в такой позе — сгорбив спину, склонив голову, — наверное, с тех пор, как приехал. Кирихара чувствует себя счастливчиком, раз ему удалось прикорнуть в машине: вряд ли у кого-то из ребят была такая возможность. — Я почти уверен, что у них ненастоящие имена и поддельные личности, — качает головой Николас. Его глаза бегают по экрану так же быстро, как пальцы по клавиатуре, а веснушчатое лицо кажется бледнее обычного. — Мне нужно еще время. В академии он тоже всегда таскался с ноутбуком, Кирихара помнит. И за год, что он провел в Бангкоке, ничего не изменилось: Николас все так же выглядит куда более органично среди мониторов, чем среди людей. Кирихара бросает взгляд на раскинувшееся за окном (рама деревянная, даже не пластиковая, между внешним и внутренним стеклом лежат мертвые мухи) плато одинаковых домов, через которые вьются узкие переулки. Настоящие трущобы: грязные, шумные, мрачные. Босоногие дети, дешевые машины, нагретые на солнце, плавящийся асфальт. Время приближается к полудню, а значит, дальше станет еще жарче. Сейчас Кирихару невыносимо бесят все криминальные элементы Джакарты разом: ему нравилось жить в комнате с кондиционером. Когда через некоторое время он уходит на кухню, а возвращается к столу с двумя чашками крепкого кофе, Николас вскидывает голову, вздрагивая от неожиданности, а потом благодарно улыбается. — Что там у тебя? — интересуется Кирихара, приваливаясь к краю стола и отпивая из своей. — Тут есть кое-что. — Николас почесывает шею и выводит на экран досье на одного из их первых, будь они неладны, посетителей. — Ты сказал, что их главный крикнул ему: «Гема»? Ты уверен, Эллиот? Кирихара кивает, слегка хмурясь. Да, он очень хорошо расслышал: этот парень, главарь, был прямо напротив, между ними и трех метров не было. А отозвался тот, который до этого назвался Масао. Может быть, стрелял Кирихара и плохо, но работа с деньгами сделала из него дотошного педанта с хорошей памятью. — Просто, по данным тюрьмы в Пеканбару, где тот отсидел три года, его зовут Масао Супармана. Точнее, Супармана — это имя его отца. Не у всех индонезийцев есть фамилии, иногда легче их отследить по имени родителей. — Николас отпивает из чашки и шипит, когда обжигает язык. — Аккуратнее, — бормочет Кирихара, всматриваясь в фотографии Масао Супармана из полицейского досье. Арройо прав: что-то здесь нечисто. — Я не знаю, кличка? — Кличка? Гема — это распространенное индонезийское имя… — Николас задумчиво скребет пальцами по ноутбуку. Все компьютеры, которые Служба привезла с собой в Джакарту, массивные и тяжелые — от трех килограммов минимум. Огромные чемоданы из магниевого сплава, с резистивными экранами, поворачивающимися на сто восемьдесят градусов, — вот как выглядит техника спецслужб. — Кличка, — устало повторяет Николас, сжимая двумя пальцами переносицу под очками. Он не спит уже вторые сутки, и это заметно. — Кличка… Ну посмотрим. Давай искать дальше. * * * Им все же удается прилечь на два часа, и просыпается Кирихара со следом от подушки на лице. Тело ноет каждым сантиметром. Он не удерживается: кряхтит, потягиваясь, и бодренький Эйс выдает ему историю о том, каково спать в засаде. Он много где служил, много где спал в засаде, и Кирихара искренне сочувствует. Ему — идиоту, уверенному, что Кирихаре это интересно, но больше себе. В том числе потому, что, как оказывается через десять минут, инспектор Арройо будит его не просто так. — Вам с Эйсом надо съездить в Бантен, — объявляет он. Он сидит перед одним из компьютеров рядом с Николасом. Бирч опять нет, но Кирихара начинает к этому привыкать. Все-таки она легенда: всесильная, таинственная, и Кирихара скоро перестанет верить, что она существует. — Цель? — спрашивает Эйс. Как в кино, как в кино… Он проверяет пистолет, берет у Арройо ключи от машины, спокойно кивает, принимая от начальства указания, и показывает Кирихаре на дверь. Приказ есть приказ, и Кирихара идет за ним. Им нужно нанести визит вежливости Сиритату Чантаре по кличке Чопинг — парню, который первым получил на руки от Карла Гринберга оттиски. Бирч и Арройо ни на что, вероятно, не рассчитывают, но пытаются отработать все линии. Бантен — другой конец города, поэтому им приходится провести в машине почти пятьдесят минут, разъезжая по маленьким улочкам. По радио вещают про кортеж, который доставит некоего Гунтера Перкасу в аэропорт, откуда он на частном самолете отправится со своей невестой в свадебное путешествие. — Ты неплохо водишь праворульные, — с неохотой замечает Кирихара, косясь на Эйса вполоборота. Тот отвечает «ничего особенного» тоном: — Каждый отпуск езжу к тете в Сингапур. Они никогда тесно не общались в академии, хотя Кирихара при поступлении застал его. Если быть честным, Кирихара ни с кем там особенно не общался. Глядя на Эйса, Кирихара не мог поверить, что Эйс незначительно старше него. За ним всегда тянулся шлейф шепотков и героических историй. Все были уверены, что еще пара лет — и его позовут работать в Вашингтон, а Кирихара собирался работать исключительно в офисах поддержки. — А ты, Кирихара, — Эйс хмурится, будто пытаясь что-то припомнить, — ты откуда, из Джорджии? — Флориды, — бурчит Кирихара. — Майами. — Ну-у, меньше всего ты похож на парня из Майами, — смеется Эйс. — Я вот из Иллинойса и всегда думал, что в Майами-Бич все загорелые, накачанные и… — Высокие? — хмыкает Кирихара. Видя впереди типичную для Джакарты пробку, Эйс сверяется с навигатором и сворачивает в узкий переулок с низко висящим между домами бельем. — Мои родители переехали в Штаты из-за работы. Они из Брунея. Знаешь, где это? — Смеется. Больше всего Кирихара не любит пустые разговоры, призванные разбавить тишину, но Эйса это не заботит, поэтому он спрашивает: — А у тебя как? У тебя японская фамилия. — Не имею никакого отношения к Японии, — Кирихара в ответ пожимает плечами. Эйс прав: фамилия у Кирихары японская, и это все, что его с Японией объединяет. В Америку у него переехал еще прадед. Эйс продолжает о чем-то болтать, но ровный гул дороги и радио постепенно убаюкивают Кирихару. Он не засыпает — хватит спать в машинах, ей-богу, — но перестает отвечать. Тем более Эйсу, кажется, и не нужен собеседник. Через некоторое время — примерно десять ужасных индонезийских попсовых песен по радио — они выруливают в университетский район Бантен, где и живет Сиритат Чантара. Не успевает Кирихара удивиться (и позавидовать) тому, что здесь, по сравнению с местом их нынешнего дислоцирования, довольно прилично, как они подъезжают к самому неприличному из всех этих приличных домов. Ява — самый населенный остров в мире, и это чувствуется. Районы тут низкие, двухэтажные; дома липнут друг к другу. Маленькие улочки, крохотные парковки, щербатые крыши, отсутствие территории на участке — только дом. Почти перекрыв машиной проезжую часть, они прижимают ее к забору, выходят и направляются к крохотному дому. По последней информации, Чантара перебрался сюда после того, как его квартиру в многоэтажке разнесло трио Картель — Церковь — Боргес и Ко. Открывает им сам Чантара. Открывает и не глядя что-то болтает на индонезийском, оглядываясь внутрь дома. Потом замечает их, и по его лицу видно, что открыть он должен был кому-то другому. — А вы кто такие? — хмыкает он, без опаски распахивая дверь и упирая руку в бок. По-английски он говорит откровенно паршиво: Кирихара с трудом угадывает слова. — Обслуживание номеров, — бурчит он себе под нос, в то время как Эйс спрашивает: — Ты Сиритат Чантара?