— Три дозы, — сообщает незнакомый голос, и Рид видит, как из-за одной машины выходит человек в балаклаве, а из-за другой появляется держащийся за окровавленный бок Лукман. — Я всегда знал, что он мутант. Ты в порядке? — Я в норме. — Лукман смотрит на валяющегося на земле Девантору скорее устало, чем с ненавистью. — Прошла навылет. За первым появляются трое других — точно такие же, в балаклавах и с оружием, — и Рид не спешит подниматься на ноги. На самом деле план все тот же: надо уползать, пока он из одной задницы не попал в другую. — Заберите его, — Лукман кивает на бесчувственное тело. Да, думает Рид, заберите его! И отпинайте хорошенько! — Нужно уезжать, план обсудим позже. Где Гема? — Сейчас подгонит фургон. Кто они, думает Рид, на хер, такие? Вслух он ничего не говорит, только медленно, стараясь не привлекать внимания, поднимается с земли. Бочком, бочком. Ему нужно две вещи: забрать из багажника оттиски и свалить отсюда. Одним глазом он наблюдает за странными парнями. Лукман кивает на горящую Хамайма-Тауэр. — Что тут произошло? Да, спасибо, Риду тоже интересно. — Выясняем, — отвечает все тот же, пока остальные цепляют на Девантору наручники и поднимают с земли. — Напали где-то полчаса назад. Врубили тревогу заранее, началась эвакуация, так что погибших среди гражданских вроде нет. А потом появились армейские фургоны. С турелями, — качает головой. — Они там все разнесли, шеф. Вообще все. И Рид с невероятной радостью понимает, что, кажется, узнает этот почерк. — Басиру придется переезжать. Боюсь, башню после такого только сносить. — Кто это был, опознали? Кто-то из большой тройки? — Хуже. Это… Его прерывает выкрик прохожего на другой стороне улицы: — Мать твою! И не существует вербального описания, более точного, чем «мать твою», для медленно, но непреклонно пробирающегося к ним монструозного бронированного «Хаммера-Альфа». О том, кто за рулем, можно догадаться уже по марке машины. Она едет прямо по разделительной полосе, мощными боками расталкивая пробку. Водители сами пытаются прижаться ближе к тротуару, но помогает слабо — большая часть авто все равно лишается боковых зеркал, зато приобретает вмятины на дверцах. — Кто это? — оборачивается на своих Лукман. — Диего Боргес! Рид, наплевав на скрытность, порывисто открывает багажник. В багажнике — действительно сумка-саквояж. В сумке, надеется Рид, скрижали. Он захлопывает крышку и видит, что на него направлено несколько стволов. — Я это возьму, — поднимает Рид сумку и добавляет улыбочку. — Вы ж не против? — А с этим что делать? — спрашивает один из парней. Лукман пару секунд раздумывает, а потом коротко, по-приказному кивает: — Оставьте. Уходим. А потом — потом они действительно уходят. Быстро и слаженно. Даже фургон уезжает так, будто на улице не полно кинутых машин, — моргнул, и нет его. Рид решает, что подумает об этом потом, когда сам будет в безопасности, и потому закидывает сумку на плечо и, хромая, отправляется навстречу «Хаммеру». * * * — Боргес! — выходя наконец на середину проезжей части, орет Рид. Ребра надсадно ноют от усилий, и он обхватывает себя поперек живота. «Хаммер» едет прямо на него, за «Хаммером» — горящая Хамайма-Тауэр, над которой кружат вертолеты. — Бо! «Хаммер» решительно едет вперед. Будет смешно, если приехавший его спасать Боргес сам его и раздавит. Окна машины закрыты, голоса Рида наверняка не слышно, но он надеется, что Картель не избил его до неузнаваемости. Он останавливается машинах в пяти впереди: между ними несколько цветных крыш и еще нетронутых блестящих капотов. За рулем — правда Боргес. Как бы ни угрожали Басир и Девантора — живой и всех заставивший об этом пожалеть. Он открывает дверцу «Хаммера», оставляя вмятину в блестящем оранжевом кабриолете, спрыгивает на асфальт. Разворачивается. Смотрит. И тут же срывается с места. — Козел! — орет он, ломясь между машинами. — Живучий ты козел! Рид поджимает губы и улыбается. Ощущение, что на него несется две с половиной тонны железа. Только сейчас это сто кило мышц, и, в отличие от «Хаммера», эти сто кило, кажется, намерены повалить Рида наземь. — Бо, пожалуйста, только не… — Он не успевает договорить, как его сгребают в охапку и стискивают в смертоносных заботливых тисках каждое треснувшее ребро. Рид орет не своим голосом. — Блин, друг, прости. — Боргес отодвигается, оценивая масштаб повреждений, а потом протягивает руку и аккуратно, кончиками пальцев, хлопает по плечу. — Я думал, Картель тебя… Повисает пауза. На заднем плане раздаются взрыв и крещендо воющих пожарных сирен. — Нужно нечто большее, чем Картель, чтобы меня убить, — тянет Рид, а потом вспоминает. Он уже думал что-то в этом духе, только не о себе, а о Салиме. Спрашивать страшно. Рид жует во рту вопрос, сглатывает слюну, смотрит на Боргеса, возможно его последнего живого друга. — Пойдем, пора сваливать. — Боргес хмурится, оглядываясь в сторону факела Хамайма-Тауэр. — Кто-нибудь выжил? — заставляет себя спросить Рид, когда они садятся в машину и Боргес трогается с места. Тот смотрит на него пару секунд, и Рид решает уточнить: — Ну, если Салим… — Он сбивается. Произнести это вслух невозможно. — Если Салим что? — нетерпеливо переспрашивает Боргес. Так, думает Рид. Но, думает Рид. — …Мертв? — заканчивает Рид. — В смысле? — Боргес хмурится. — Не, Салим, конечно, инвалид и герой-инвалид, который принял на себя удар, пока остальные удирали, но ты же знаешь — убить его можно только криптонитом. — Он жив? — на всякий случай переспрашивает Рид, пока не позволяя тугому узлу в груди развязаться. Боргес хлопает себя по колену: — Да всех нас переживет! Они не так много людей потеряли при налете. Вот мы думали, что тебя, — лицо его становится жестче, — того, а Салим как орал на всех, так и орет, чего ему будет. С Садаф срется только так, ты ж его знаешь. И — да, вот в этот момент Рид отпускает веревку, и узел начинает тихонько ползти, становясь свободнее. Он глубоко вздыхает, позволяя напряжению стекать с плеч. Жив. А потом резко оборачивается: — C Cадаф? Подожди, Диего, — он поворачивается к нему всем корпусом, преодолевая сопротивление боли, — куда мы едем? И Боргес широко ухмыляется: — К Старшим Сестричкам. Глава 12 Как это было: Эйдан Рид — живой и невредимый — обеими руками распахивает двустворчатые двери и, пройдя несколько шагов, останавливается. — Салим… Салим, брат! Я думал… я думал, ты мертв! Как это было на самом деле: Эйдан Рид — избитый, окровавленный, но живой — обеими руками распахивает двустворчатые двери и вваливается в комнату, чуть не пропахав носом деревянный пол со словами: — Один тут зависаешь?