— Ну, тогда придется нам поговорить с ним о наболевшем, милый. — Она низко смеется, но в этом смехе больше угрозы, чем веселья. — В последнее время он и без того сильно злоупотребляет нашим терпением. Ты слышал? В апреле он попытался вытеснить нас с юга. Показательно убил нескольких моих девочек, — на ее лице отражается эхо ненависти, — и думает, что ему за это ничего не будет. Он ошибается. Я умею выжидать момент. Темные тугие волосы и густые брови делали облик Садаф выразительным — и опасным. — Так что не волнуйся. Я чую перемены в этом городе, и Басиру пора почуять их тоже. Кстати, дорогой, не хотела быть невежливой, но, — она берет Рида под руку, ведя в сторону трапезной, — что с твоими волосами? * * * А в трапезной начинается долбаный цирк. Трапезная — самая большая комната в этом доме — выходит панорамными окнами на крыши домов и силуэты многоэтажек других районов. Не слишком живописно, но в Джакарте вообще мало живописных мест. Рид бросает взгляд на сытый, круглый бок луны, заглядывающей в окно, и внезапно понимает, как же он устал. Не сходя с места, он оценивает застолье — традиционный длинный низкий стол с подушками вместо стульев, — а также всех за ним сидящих и объявляет: — Добрейшего денечка, малыши. — И добавляет: — Рад видеть вас в здравии, ваше преосвященство. Епископ, сидящий на другом конце стола в неизменной алой сутане, такой яркой, будто только что выданной ему папой римским, оглядывает его как нелюбимого сына, который пришел испортить праздник, а потом улыбается — и от этого делается жутко. — И вас, э-э, — боже, дай памяти, — Хосе, Сантьяго, э-э-э… Пабло? Эдуардо? Прости, парень, вот тебя не помню, как зовут, Гильермо и… м-м-м… Хьюго? Боливийский «эскадрон смерти» выглядит уже порядком захмелевшим и встречает попытки Рида опознать их по именам дружным гоготом и приветственными выкриками на испанском. Тот поднимает руку и заканчивает: — И вас, Лопес, Нирмана, Мо. А вот тебя, Зандли, не очень. И идет прямо по направлению к епископу, через силу перебирая ногами. Хочется уже лечь на круглые мягкие кровати Старших Сестричек — и можно даже без самих Сестричек под боком, потому что у Рида сейчас хватит сил только на то, чтобы положить голову на подушку и усну… Осознание добирается до нужных долей мозга, злобно похихикивая. Рид запинается нога об ногу и чуть не летит вниз, на расшитые тиграми, львами и павлинами подушки. Но удерживается на ногах. И не удерживается от восклицания: — Да какого же черта, мать твою! Салим, на которого он чуть не упал, даже не бьет его: только ухмыляется себе под нос, потому что ему, видать, смешно. — Ты! — возмущенно тычет он пальцем в живого, невредимого и попивающего бамбузе из бамбуковой толстой плошки Хитреца Мо. — Ты! — Какой ты наблюдательный, — с кислой рожей отвечает Хитрец Мо. — Да это же и вправду я. Он все тот же: мышиного цвета волосы, уложенные на один бок, проколотые с двух сторон уши, узкое лицо, еще больше сужающееся к подбородку, хитровыебанное выражение, будто он здесь знает больше всех. В девяноста девяти случаях из ста это неправда. И он — ну… Живой. — Я тебе врежу, — тут же сообщает Рид, выпрямляясь. — Не врежешь, — показывает ему средний палец Мо. Три года вообще никак не отразились ни на гладком лице, ни на гадком характере. Характер этот, считал Рид, можно было описать простым девизом: «Сделай все назло Эйдану Риду». — Врежу! — Не врежешь. — Да врежу я! — психует Рид, откидывая его блюдце, — то катится по столу, расплескивая содержимое, и докатывается почти до ребят Боргеса. Они пару секунд пьяно смотрят на него, а потом взрываются хохотом. И на самом деле, на Мо с Ридом никто даже внимания не обращает: Салим только наблюдает, епископ изредка бросает на них взгляд и разговаривает с Нирманой, за его спиной привычно возвышается молчаливый Лестари, Садаф пьет с боливийцами, усадив рядом с собой Андрея и Алису. Ну, значит, никто особо и не обратит внимания, если на одного человека за столом станет меньше, верно? — Ты больной? — хватает придурка за ворот футболки Рид, потянув наверх и намотав себе на кулак, — тонкая цыплячья шейка Мо совсем скрывается в горловине, а сам он злобно шипит: «Отпусти меня немедленно!» Как будто кто-то собирается его слушать. — Триада? Триада, Мо? Рид чувствует себя мамашей, которая застала сына с наркотиками. Мо, правда, не успевает ничего сказать в свое оправдание, потому что Рид резко дергает его за ворот и прикладывает головой о стол. Очень агрессивной мамашей КМС по боксу. — Ты охренел! — вскакивает Мо, держась за левую сторону лица. — Серьезно? — переспрашивает Рид еще раз, разводя руками: мол, сначала «Серьезно? Триада?», потом «Серьезно? Это я-то охренел?». Им за тридцать, и диалоги у них всегда взрослые и конструктивные. Видеть его живым — приятный сюрприз. Не то чтобы Рид счастлив до звезд в глазах и ничего ему в жизни больше не надо, но они столько лет знакомы и Мо столько времени ведет себя как идиот с самоубийственными замашками, что находить его каждый раз одушевленным и шевелящимся — именно приятный и крайне неожиданный сюрприз. Рид стопроцентно уверен, что о нем Мо думает так же. — Что ты вообще здесь делаешь? — Рид задает вопрос ему, затем поворачивается и требует ответа: — Садаф, что он тут делает? Садаф отвлекается от распития чего-то на пару с Боргесом, несколько секунд смотрит на Мо взглядом «кто это вообще» и весело отвечает: — Ну, он прибился к воротам. Сказал, что твой друг. — Рид давится воздухом и непонимающе смотрит на Мо; вот стоило столько лет враждовать, чтобы в итоге узнать, что они, оказывается, дружат. — В этом городе такими заявлениями не разбрасываются, знаешь ли. Рид на секунду думает довольно приосаниться и только позже понимает, что это был скорее камень в его огород, чем комплимент. — Ага, ясно, — он кивает благодарно, мол, спасибо, что друга приютила, разворачивается ко все еще трущему скулу Мо и растягивает губы в улыбке. — Ну, дружище… — дружище красочно кривится, — рассказывай. Что вообще произошло? Каким придурком вообще нужно быть, чтобы вляпаться в такое дерьмище? Тот открывает рот, чтобы ответить, но Рид рукой показывает, что не закончил: — Триада, Мо. Черт побери, Триада. Ты никогда не был особо умным, но это апогей твоего идиотизма. У меня это прямо в голове не укладывается, ну ты и… — Да прекрати ты уже. — Мо пихает его острым локтем под ребра, прямо в одну из свеженьких трещин. Рид шипит, хватается за грудь и пихает его в ответ. — Что у тебя вообще произошло? — требовательно спрашивает он, рассеянно кивая, когда то ли Гильермо, то ли Хьюго жестами предлагает ему налить. — Не твое дело, — шипит Мо, кивая тоже. Рид раздраженно отмахивается: — Ага, храни секреты, крутой парень. — Да пошел ты… — И тут тот свирепеет, будто что-то вспоминает. — Ты ввалился в мой дом, напугал Диан и размахивал перед ней оружием! Совсем сбрендил?! Гильермо-Хьюго ставит перед ними блюдца с бамбузе, индонезийской бамбуковой водкой, и Мо с Ридом синхронно складывают руки в благодарственном жесте и синхронно же прерываются на то, чтобы их опустошить. Алкоголь обжигает желудок, и Рид морщится — кроме фруктов и рыбных закусок он так ничего и не поел. Оставалось надеяться, что в Раанде все так же тщательно подходили к фильтрации водки, потому что плохо дистиллированный бамбузе на голодный желудок мог вызвать потерю зрения, галлюцинации и форматирование воспоминаний о следующих трех сутках. — Это твоя Диан махала передо мной битой! — возмущается Рид, поднимая бутылку и разливая им еще по одной. Вот так всегда, стоит им встретиться — и понеслась. Вспоминая, кто кому что сделал, они могли дойти и до злополучного уха в шестнадцать лет. Но Рид осекается. — Погоди, а ты откуда знаешь? Салим рассказал? — Нет, — недовольно бурчит Мо, складывая тощие руки на столе. Среди всех значимых знакомцев и недругов Рида он как был, так и остался самым несуразным: с пальцами-пауками, невысокий и такой тщедушный, что должно было унести ближайшим по расписанию муссоном. Из таких тощих людей Рид в последнее время встречал только Кириха… Вспышка мыслей об этом парне заставляет Рида скривиться. Он сам себе дает внутренний подзатыльник и сосредоточивается на разговоре: — Так, я знаю ту часть истории, где ты решил надуть Чопинга… — Да ну, он тебя самого всегда бесил, — закатывает глаза Мо. — Попытался кинуть «Желтых Тигров»… — А они разве не Красные? Или это другая банда? — Потом решил надуть своих же боссов… — Ты можешь не говорить это таким тоном? — И нашел себе Арктику в качестве покупателя. Из всех людей! Арктику!