У Левши на плече сумка, в руке — телефон, и он говорит: — Правша, ты припарковался? Отлично, а теперь давай обратно. Здесь, — за спинами раздается звон битого стекла, — Эйдан Рид. Ага, тот самый, — коротко хмыкает Левша, прощается и прячет телефон. Его интонации абсолютно противоположны тому, как обычно говорят про знаменитостей, — только нервная насмешка и скепсис, но для Рида — в самый раз. Левша поправляет сумку с оттисками. Вот она — только руку протяни. А потом беги, потому что сзади стреляют, впереди ждут, но это первый и последний шанс Кирихары вернуть свое. Дальше будет машина, где толком не развернешься. У Кирихары появляется идея. Плохая, если быть честным. До Джакарты он никогда бы так не поступил, но в месте, где тебе все время приходится плясать на раскаленных углях, выбор небольшой. Ему совестно, хотя он и может разложить свой план на плюсы и минусы. На чаше весов с недостатками окажется: • он будет неблагодарной свиньей; • Левша, скорее всего, дерется лучше него; • чтобы выбраться отсюда целым, придется уповать на чудо; • кого еще в этом городе ему придется обмануть, чтобы получить желаемое? На чаше с плюсами — призрачная возможность забрать оттиски и выбраться. Итак. Оглушить и вырубить. Кирихара вздыхает, разминает подрагивающие пальцы — и с силой бьет Левшу по ушам. Видимо, техника исполнения оставляет желать лучшего, потому что тот только оборачивается, морщась, удивленно раскрывает глаза. Сделать еще что-то Кирихара не успевает, потому что получает под дых. — Несмешно, — звучит над ним Левша. — Кто твой работодатель, что ты так пытаешь… У Кирихары свой стиль боя — «бей и беги». Полное название: «бей с закрытыми глазами туда, куда дотянешься, и беги так, что пятки сверкают». Он вмазывает Левше по колену, но хруста не раздается. — Вот же ублюдок неблагодарный. — Левша тянется рукой к кобуре на поясе. А вот это плохо. Кирихара ударяет его кулаком по руке, локтем — по ребрам и стягивает с плеча сумку. Но Левша успевает зацепиться. Кирихара дергает на себя — намертво. Дергает еще раз, бьет со всей дури по колену и, когда Левша оступается от боли, выдергивает сумку и бежит. Бежать вперед — не вариант, там ждет Правша, проскользнуть мимо которого незаметно теперь точно не получится. Поэтому Кирихара бежит обратно. Скорее всего, Голландец, Арктика и Рид сейчас ведут светские беседы в чилауте, возможно, с элементами стрельбы по одушевленным мишеням. У Кирихары есть два варианта, и оба в одинаковой степени отвратительные: он может где-то спрятаться от палящего ему в спину Левши, а потом тихо выкатиться из клуба; а еще он может выкатиться из клуба сразу, но это только если перестрелка на первом этаже выкосила всю охрану и выгнала посетителей. Но… Не зря существует столько поговорок о том, как смеются боги над всякими хитрыми планами. На выходе в чилаут лежит тело — охранник-крепыш, без крови и дыр в теле, но и без сознания. Кирихара резко сворачивает вправо и оказывается на винтовой лестнице, ведущей вниз. — Да стой же ты! — кричит ему в спину Левша. Каждый шаг по металлическим ступенькам отзывается звоном. За полтора витка Кирихара оказывается на первом этаже и принимается бежать. Битое стекло скрипит под ногами, он перескакивает лежащее тело в черном костюме и приземляется на голубоватую лужу коктейля. Ботинки едут вперед, тяжелая сумка тянет влево, и Кирихара тратит все силы, чтобы не упасть. Впереди появляется перевернутый барный табурет — Кирихара перепрыгивает через него тоже. И врезается в забинтованную руку, лежащую в цветастом платке. — Господи, блять, боже! — взвывает Рид. «Господи, блять, боже», — мысленно вторит ему Кирихара. — Господи… — окончание фразы Арктика бормочет себе под нос. Тут все: сама Арктика с одной рукой на поясе и с пистолетом в другой, Голландец, держащий на мушке Рида, и сам Рид, держащий на мушке кого-то из них, но из-за Кирихары убравший руку в сторону, чтобы удержать равновесие. К тому времени к ним уже добегает Левша и останавливается на расстоянии вытянутой с пистолетом руки. — Что здесь происходит? — Голландец спрашивает спокойно, но у Кирихары все равно мурашки по коже. — Ну вон, посмотри. — Левша кивает подбородком на сумку в руках Кирихары. Рид наклоняется, разглядывая черный полосатый «Адидас», и без удовольствия спрашивает у Кирихары, не глядя на него: — Там скрижали или ты с пилатеса? Кирихара ответить не успевает — вместо него отвечает Арктика: — А вот и знаменитое чувство юмора Эйдана Рида. — И сладко улыбается. — Ты правда считаешь себя остроумным? Кирихара не хочет знать, кто кого считает остроумным. Кирихара хочет выбраться отсюда живым, и как можно быстрее. Кирихара хочет знать, явился ли Рид помочь ему выпутаться или пришел на запах перестрелки (и оттисков). — Так, не сейчас, вы оба, — строго командует Голландец. Следом он смотрит на Кирихару, и в его взгляде читается явное разочарование: «Я же тебя отпустил, а ты…» Кирихара глаз не отводит, но внутри ему становится не по себе: не был он готов столкнуться с последствиями своего решения, не был. Голландец наставляет на него пистолет так, словно бы для этого ему приходится попрать их многолетнюю дружбу: — Ты, — обращается, — клади сумку на пол и уходи. Кирихара лицом сигнализирует, что с радостью согласился бы, но — при всем уважении — не может. Он очень надеется, что Голландец корректно расшифрует па его мимического балета. — А потом он снова обманет тебя и изобьет какого-то хорошего человека, — вздыхает Арктика. — Голланд, ты такой взрослый и такой доверчивый. И голосок у нее — бархат и патока, будто она анализирует жизнь своего доверчивого друга, сидя на кухне с бокалом в руке, как психотерапевт, а не отстукивает ритм музыки, доносящейся из колонок, носком туфли, а туфля стоит в луже крови на полу. Голландец ее игнорирует: — А ты, Рид, останешься. Нам нужно многое обсудить. У Тики как раз настроение поболтать. Арктика отвлекается от рисования узоров каблуком по кровавой луже и рукой без пистолета удивленно указывает себе на грудь. — У меня? Голланд, ты плохо идентифицируешь мои настроения. — И какое оно тогда у тебя? — спрашивает Левша, потому что Арктика, очевидно, ждет, чтобы ее спросили. Глядя на Рида, она отвечает: — Убийственное. Рид не обращает внимания — вместо этого он оглядывает Кирихару с ног до головы и раздосадованно вздыхает, будто ему ужасно не хочется здесь быть. В его взгляде — выразительное неудовольствие, и Кирихара от этого неожиданно чувствует себя уязвленным. Рид тем временем лениво спрашивает, продолжая разглядывать сумку в его руках: — И что же мы будем обсуждать? Голланд продолжает в него целиться, замерев, как восковая фигура в Музее мадам Тюссо: — Ты перебил всю охрану. — Они в меня стреляли, мне было обидно. — Ты распугал клиентов. — Да ладно, я сделал этому месту рекламу. — Ты разбил бар? — Арктика предлагает еще один вариант. — Ты разбил здесь вообще все, Эйдан. — И больше того, я даже не планирую говорить: «Я выпишу вам чек», — улыбнуться так мерзко, как улыбается сейчас Рид, нужно еще постараться. Но Арктика старается, и у нее получается: — Ну, в таком случае нам придется выписать тебе открыточку «скорейшего выздоровления». — А вот и знаменитое остроумие Арктики из мотоклуба «Коршуны». — О, нет, не начинай снова со мной флиртовать, ничего у тебя не выйдет. Даже своим скудным эмоциональным интеллектом Кирихара считывает, что между ними очень длинная история. И видимо, длинная история может вылиться в не менее длинную перепалку — по крайней мере, Голландец прерывает их с трескающимся по швам терпением в голосе: — Заткнулись оба. — И потом Риду: — Я озвучил наши условия. — Ну а я свои. Мы с оттисками уходим, — произносит Рид и показательно зевает. Левша подхватывает зевок: — Что, снова стреляться? Кирихаре хочется развернуться к нему и закричать: «Нет!» Кирихаре хочется развернуться к Риду и закричать: «Ты тупой?!» Кирихаре хочется спросить: «Серьезно, трое на двоих, из которых только у одного пистолет и только у одного две нормально функционирующие руки?» Кирихара смотрит на Рида. Рид косится на Кирихару, а когда ловит его взгляд, то улыбается с демонстративной неприязнью.