— Останетесь лежать тут — вас убьют, — делится с ним наблюдениями Кирихара, поднимаясь на колени и пытаясь сориентироваться в пространстве. Откуда стреляют? Стреляют отовсюду. Рид — вот неубиваемая бестолочь — тут же прекращает ныть и рывком поднимается обратно, но, прежде чем полететь куда-то за угол, говорит: — Чтоб ты знал, убьют меня — убьют нас обоих. Ты ж беспомощный, как котенок. — И уходит от выстрелов вправо. Кирихаре приходится откатываться влево, но выходит совсем не так ловко, как у Рида, и даже не из-за сумки в руках. Так что, возможно, тот в чем-то прав. Оглядываясь, Кирихара решает добраться до другого зала и поднимается на ноги, стараясь бежать, чтобы не попасть под пули. Он не знает, как Рид собирается искать выход из этой ситуации. Возможно, он его найдет — Рид выглядит человеком, который выскользнет из рук старухи с косой и подмигнет ей напоследок, — но Кирихара сомневается, что в такой ситуации удачи Рида хватит и на него самого. Пули свистят вокруг, и Кирихаре — стоило ему снова остаться одному, без чужой легкомысленности и уверенности, — Кирихаре становится страшно. Только отбитые бандиты Джакарты здесь не боятся умереть. Кирихара — обычный человек. Чья-то пуля обжигает по касательной икру, Кирихара падает на одно колено, а локтями — в битое стекло. Поднимайся, говорит он себе. Оглянись, найди Рида, поднимайся! Рид оказывается где-то около лестницы, зажатый сразу тремя солдатами Картеля. Слишком далеко. Надо добраться. Надо… А потом сумку дергают с плеча — сам он с силой летит назад, спотыкается обо что-то и грохается на пол. Что-то оказывается трупом, прошитым несколькими пулями, — Кирихара шумно и почти истерично втягивает ртом воздух. Следующим телом, видимо, станет он. Человек над ним держит в одной руке сумку, а в другой — ствол. Направленный прямо на него, Кирихару. — Бонжур, — скалит страшную улыбку Девантора, — voudriez-vous mourir un peu?[8] Тело само приходит в движение за секунду до того, как Девантора нажимает на спуск. Кирихара перекатывается, а потом ныряет за перевернутый стол: кровь и алкоголь под ним скользят, ноги разъезжаются, но успевает он вовремя. Слева — пустота. Справа — пустота. Позади — Девантора. Не имя, а дыхание смерти прямо в ухо. Он заставляет свои мозги — недюжинные, как ему всегда говорили, ну так где польза? — работать. Далеко справа, за барной стойкой, перестреливается с кем-то Рид. Слева Голландец кого-то добивает стулом. Арктики не видно, но она последняя, кого Кирихара решил бы позвать на помощь. Никто тут не согласится помочь ему забрать оттиски просто так, верно? Кирихара вынимает из рук ближайшего трупа пистолет, но сделать ничего не успевает. Внезапно пуля врезается в край металлического стола: тот весь вибрирует, а Кирихара поворачивает голову и видит маленькую вмятину. Он понимает, что от такой же пули его отделяет тонкий металлический лист в железной окантовке. — Кто не спрятался, — напевает Девантора, — я не виноват! Пуля врезается в пол в сантиметре от руки Кирихары. Он не хочет умирать. Эта мысль вырубает предохранители — страх вытесняет любые мысли, — и Кирихара слепо бросается вперед. Он не готов расставаться с жизнью из-за сумки даже с самыми идеальными денежными клише, он просто — просто не готов. Как там было? «Бей и беги»? Ну «просто беги» тоже подойдет. — Эй! Куда же ты! Тебе не понравился мой французский? — кричит Девантора ему в спину, но Кирихара не слышит его и делает еще один рывок — до следующей двери. Здесь жертв становится меньше, все успели покинуть клуб до того, как пришел Картель. Пули все еще свистят над головой, одна снова царапает ему ногу. Но даже если бы и не слегка, вряд ли бы он сейчас заметил. Чертов город. Чертова неделя. Чертов день. Он даже не запоминает, как именно ему удается сбежать от Деванторы. Он просто бежит. Не так, как утром: он бежит, не обращая внимания на происходящее, не замечая криков и воя сирен, не замечая выстрелов. Он просто хочет вырваться отсюда. Бег выводит его на улицы, но он продолжает нестись, как сумасшедший, пока не вылетает на проезжую часть. И то ли судьба решила наконец немного сжалиться над ним, то ли это начало еще больших злоключений: второй раз за эти сутки он, окровавленный и мокрый с ног до головы, с лету запрыгивает в такси. * * * А через полтора часа ему почти хочется умереть. Лечь, скончаться и чтоб его нашли под кроватью спустя три дня, потому что какому-нибудь мужику, вбивающему в матрас проститутку, показалось бы, что в номере воняет мертвечиной. Вместо этого Кирихара льет в порезы антисептик и лепит хлопками большие пластыри. Китаянка на ресепшене выдает ему содержимое аптечки с неохотой: сначала смотрит на него как на больного извращенца, и приходится покрутить перед ее лицом распоротой рукой — более весомого аргумента Кирихара не находит. В номере он сначала долго вымывает грязь и кровь из-под ногтей. Дверца от душевой кабинки приставлена к стенке у умывальника, на раковине от крана до стока — ржавый подтек. Кирихара старается думать о мелочах, чтобы не думать о том, в каком же он все-таки дерьме. Он вспоминает выглаженные костюмы, которые ему приходилось носить в Майами, начищенные ботинки, биржевые сводки и отделения банков. Затем смотрит на свое отражение в зеркале: синяк на скуле, запекшаяся кровь на лбу, ссадина на подбородке. Вместо наглаженного костюма — футболка с разорванным, перепачканным засохшей кровью рукавом и коричневым от бренди воротником. Все деньги, которые у него остаются, он выкладывает за номер в лав-отеле. Сменной одежды нет. Завтра ему нужно сматываться отсюда, если он переживет сегодня. Все это похоже на олимпийский забег, где часть дистанции заминирована. Кирихара умывает лицо, растирает воду к вискам, брезгуя пользоваться здешними полотенцами. Сегодня он не уснет: ему было страшно даже идти в душ, потому что шум воды скроет посторонние звуки, когда в комнату вломятся. У Кирихары из оружия — один пистолет. В магазине — три патрона. Слишком мало, чтобы отбиться от неубиваемого Эйдана Рида. То, что Рид придет за ним, — очевидно. Возможно, у Кирихары развивается интуиция жертвы, инстинкт гонимой по лесу дичи, но он очень ясно ощущает: Рид найдет его где угодно. Последнее, чего сейчас Кирихаре хочется, — это иметь с ним дело после того, как он сбежал из клуба. Сбежал снова. И да, он смывается из клуба достаточно быстро, но вообще вся последняя неделя его жизни — это история о том, как у него плохо с уходом от преследования. Так что то, появится ли Эйдан Рид в этом номере этой ночью, — только вопрос времени. Когда он выходит из ванной, спальня встречает его блестящим атласным покрывалом на огромной кровати и красной неоновой лампой на стене в форме женских губ. Так отвратительно, что даже смешно. Из плюсов — сегодня он выжил. Из минусов — все остальное. Оттиски сейчас, скорее всего, у Картеля. Не муляжи, которые ему вручили в Вашингтоне, а настоящие, идеальные долларовые клише Карла Гринберга. Кирихара все испортил. Нашли кого послать на серьезное задание. Кирихара не говорил, что у него не получится: ситуация не позволяла, — но очень выразительно на это намекал. Завтра он чистосердечно признается, что все просрал. Послезавтра — либо будет дрейфовать лицом вниз в Яванском море, либо будет уже в Штатах, подальше от бандитских разборок, перестрелок, драк, ударов прикладом по лицу, искренности в подворотнях, краденых пистолетов, самонадеянных идиотов, прыгающих с небоскреба, и вот этого саднящего чувства, такого жаркого, что аж гарью воняет. Кирихара проклинает эти эмоциональные качели: от желания, через страх, до ненависти. Такое ощущение, что это у них игра — ненавидеть друг друга по очереди. Он садится на кровать — та пружинит вверх. Заниматься на ней любовью — это, наверное, как родео. Если бы Кирихара не выстрелил в Рида, если бы не Хамайма-Тауэр, если бы, если бы, если бы, то… «То» поглощается головной болью и самообманом. Он смотрит на свою тень — ссутулившийся, вырезанный в полу силуэт на фоне неоново-розового света, падающего со спины. Проигравший, побитый как собака. Выпрямись. Возьми пистолет. Жди. * * * Возможно, проходит десять минут. Или час. В какой-то момент он, кажется, впадает в дрему с открытыми глазами: размеренное тиканье часов, духота и приглушенные звуки телевизора за стеной превращают время в вязкую бесконечность. Он трет лицо, пытаясь избавиться от ватного состояния, когда дверь содрогается от стука. Если где-то существует свод правил выживания в Джакарте, то о недоверии к ночным гостям наверняка будет написано в одном из первых пунктов золотистым шрифтом с тиснением. — Обслуживание номеров! Ну да, в половине первого ночи. Голосом Эйдана Рида. Глава 17 — Обслуживание номеров! Кирихара не отвечает ни вздохом, ни несмешным «войдите». Он продолжает сидеть на кровати, прямо напротив входа, и крепко сжимать пистолет. Он не знает, чему верить. Можно верить беспристрастной логике, и тогда Рид — человек епископа Эчизена, Рид считается с интересами Церкви, а благополучие Кирихары — один из церковных интересов, и Рид Кирихаре не навредит. А можно верить поскрипывающей в костях тревоге: зачем Эчизену сохранять Кирихаре жизнь, если у него нет оттисков? Зачем Риду поступать адекватно, если можно поступить так, как он поступает всегда — как долбаный холерик, падкий на скорые решения? Зачем…