Так мы петляли довольно долго, при этом не сбавляя скорости. За Дока я не переживал. Эта скользкая бесцветная скотина выживет в любом случае, даже если все подконтрольные Рэйдзё наемники застигнут его на месте преступления, в чем я сильно сомневался. Окраину я знаю плохо, но на любой городской территории работает «принцип лабиринта»: стены сами по себе не имеют значения. Их задача — направлять, показывать дорогу вперед, прямо или в обход. Ты либо петляешь, следуя направлению, либо срезаешь — всегда есть проходы, лазы и дырки в заборе. Согласно этому принципу любой выбор рано или поздно неминуемо приведет тебя к центру лабиринта, который и является настоящим тупиком. Центром Окраины была телевизионная башня. Ее монументальное сооружение не смогли разобрать и утилизировать в годы смуты, да и теперь она готова была защищать свою целостность смонтированными металлическими листами, прикрученными у основания, из-за которых в любой момент можно получить пулю промеж глаз. Под прикрытием башни в свое время обосновалась хорошо организованная банда узкоглазых головорезов, ставшая в последствии основой для корпорации Рэйдзё. Наш путь вывел правее, к заброшенному подземному депо, о существовании которого еще намекали не до конца утилизированные рельсовые покрытия. Бомжи не рисковали близко подходить к башне Рэйдзё. Здесь чаще всего находили голые трупы. Это только звери не гадят рядом с жилищем, к людям правило не относится. Дальше идти я не рискнул. Остановился, осматривая щербатую стену. Поставил Рут на ноги. Всмотрелся в ее лицо. Нет. Рут Стоун здесь уже не было. Спокойное выражение без эмоций. Пристальный, колкий взгляд. «Здравствуй», — я растерялся. Слова застряли в горле. Сердце зашлось, заколотилось с удвоенной силой, словно компенсируя прошлое затишье. Время поскакало вперед рывками. Что сказать? Что сделать? Опомниться не успел, как Док оказался рядом. Легко и привычно подхватил девушку на руки и пошел вперед. Словно был тут все это время, ждал возможности забрать… Быстро же он нашел нас! Шпиль башни всегда служил мне ориентиром на Окраине — так или иначе я выходил к ее основанию. Но чтобы вычислить точное местоположение надо было бы сделать крюк… Внутри меня шевельнулась Ненависть. Дыхание снова непроизвольно замедлилось. Сердце перестало биться. Ненависть переполняла и отрезвляла одновременно. Я знал это чувство: «Мое». «Кто-то посмел забрать мое». Хотелось схватить, отнять, вернуть утраченное, здесь и сейчас. И пока я стоял столбом, решая — противостоять внезапному порыву или, наконец, поддаться искушению, качался буквально на грани, Док обернулся. Посмотрел прямо в глаза, словно читая мысли. В уши потек мед его вкрадчивого голоса. — Все, Ван. Дальше мы одни. Уходи. «Это моя территория», — осталось недосказанным. Ненависть зашипела моими губами. Я всегда лучше контролировал внутреннего зверя. Когда Соло становился Яростью, он полностью сливался с новой сущностью, впадал в бешенство, становился неуправляемым. Я же всегда находился рядом, чуть-чуть в стороне, придерживая Ненависть за хвост. Не давая себе потерять самообладание. Но и мой контроль не бесконечен. — Уходи, Ван. Я стиснул кулаки. Разум вкрадчивым голосом, похожим одновременно на голос доктора, куратора Синдиката и Соло в его нормальном состоянии, шептал, что Док прав. «Ты увидел развязку. Узнал, что хотел. Работа закончена. Уходи». Черно-белый обруч последний раз свернулся и распался. Аноним О камере, установленной на потолке курятника не знал никто. Принц периодически жарил курочек. Я сливал его и другие видео-ролики желающим. Клиенты передергивали на молодых неопытных девчонок, про пакетики Акуторы все дружно молчали и всем было хорошо. Но сегодня в объектив камеры попало зрелище для клиентов не предназначенное. То, что творилось в курятнике, следовало изучить и обдумать. И понять: как использовать. Ван Хэвен Человек — раб привычек. Стоит утратить контроль, потерять опору под ногами — и он поплывет по ранее знакомому маршруту. Сегодня я привычно заливал шары в «Оазисе». Сам не понял, как там оказался. Хотелось напиться так, чтобы забыть всё и всех. Док когда-то сказал, что невиновных не убивают. Что каждый убитый чем-то заслужил наказание. Что наша задача проста — нужно лишь узнать правду. Как говорится: «Наше дело — прокукарекал. А рассвело — не рассвело, дело житейское». — Ненавижу Сити. Ненавижу Окраину. — Сам не заметил, как начал говорить вслух. Хотелось добавить пару ласковых еще и про всех врачевателей. А уж про конкретного… — Что-то случилось? — Уже знакомый бармен участливо улыбается и ставит передо мной новую пинту пива. Кажется, это шестая. Хорошо пошла, почти залпом. Вперемешку с чем покрепче уже тюкает в виски. Но пока мало. — Просто ненавижу. — Отвернулся. Развивать тему не хотелось. Однако парнишка попался приставучий. — Говорят, Дриада введет чип-контроль на вход-выход из Окраины. Слыхал? — Да? — Мне на миг показалось, что в животе свернулся полосатый обруч. Свернулся и встал поперек ребер. Как под дых ударили. — Кто говорит? — Да так… ходят слухи… — Парень отвел глаза. — Так что вырваться за пределы Окраины будет куда сложнее. Всяким… там… Занимательная информация. Надо предупредить Дока, чтоб ему пусто было. Оба близнеца без идентификационных чипов. Если Дриада осуществит задуманное, наши планы пойдут прахом. Даже напиться не получается. Чертов Сити. [1] Слова песни «Aerials» (исп. System of Down) 011 Эпилог Акутора Я открыл глаза, привыкая к свету. Прижал подбородок к груди. Посмотрел на руки, закрепленные вдоль тела полосками стальных браслетов. Непривычно светлые, тонкие, без татуировок. Женские? Зашелся каркающим смехом. — Докторишка не обманул! Ха-ха. Я жив! Жив! Мазафака! Голос тоже писклявый, женский. Осмотрелся по сторонам. Совершенно пустая комната, белые стены. Только стол с инструментами — будто орудия пыток на поднос выкатили, и кушетка на которой лежу. — Память возвращается к объекту максимум на три дня. Покрутил головой. Тело намертво зафиксировано в неудобном положении, а доктор все время норовил встать так, чтобы я его не видел. Это бесило. Наконец, он подошел ближе. Вколол что-то в плечо. Кажется, поставил капельницу. — Насрать! Главное я ощущаю себя живым! Живым, мазафака! Но за беспредел ответишь, да! Ты меня завалил! Втёр по ушам по-черному и грохнул! — Носителя памяти объекта тридцать четыре убила Рут Стоун — объект тридцать три. Рут Стоун мертва. — Какая еще Рут?.. Ах, та девка! Так она была… — Вы подтверждаете данную информацию? — Да! К черту Рут Стоун! Она мертва. Я мертв. Плевать! Но я вернулся как обещал! И заберу с собой всех! Всех этих галош, что не уважали меня! Эй! Что за черт? Какого дьявола? Доктор улыбнулся одной из своих вежливых лживых улыбок и направился к двери. — Эй! Отцепи меня! Мазафака, я не за это тебе заплатил! Эй! Вернись, глина позорная, дешевка окраинская! На винт наверчу… Эрих Сумире Он закрыл дверь, отсекая неприятные звуки. Снял перчатки. Оттер и без того чистые руки салфеткой и выкинул ее в утилизатор. В который раз взял бумаги, еще раз пробежался по сухим строчкам. «Заказчик подтверждает, что процедура возвращения памяти необходима объекту тридцать четыре (является заказчиком) для осуществления мести за неправомерные действия насильственного характера, повлекшие смерть носителя тридцать четыре. После чего обязательства Исполнителя считаются выполненными в полном объеме». Идея с письменным договором пришла спонтанно, что случалось с ним редко. Не совсем корректное, зато изящное решение их небольшой проблемы. Он никому не собирался показывать документ или доказывать его правомерность, нет. Ему просто было приятно, что все сделано правильно. — Все должно быть доведено до ума. Порядок — вот основа всего. Часть вторая «Темнота, сестра моя» 'Внешняя красота еще драгоценнее, когда прикрывает внутреннюю. Книга, золотые застежки которой замыкают золотое содержание, приобретает особенное уважение' (Уильям Шекспир) 012 Пролог Эрих Сумире Сотни раз он производил одну и ту же процедуру, довел ее до полного автоматизма и теперь даже не задумывался. Пальцы сами отщелкивали правильный порядок тумблеров. Нет необходимости смотреть на показатели приборов, Эрих по одному лишь слабому жужжанию слышал: как проходит запись, реагировал на малейший сбой. Раз-два-три коротких щелчка — значит, все в порядке, первая стадия успешно завершена. Четыре-пять — я иду опять — легкая дрожь, возмущенное «в-ж-ж». Видимо прибор реагирует на повышенную температуру тела, последствие горячего душа. Шесть-семь-восемь, вот и все, перезапись воспоминаний свершилась. Как же он любил и ненавидел момент, когда его и только его девочка превращалась в чужого постороннего человека. Новые привычки, предпочтения, какая-то аура, даже запах и тот менялся! Этими вот, сотни раз целованными губами напевались незнакомые песни и шептались слова на неизвестном языке. В тусклых равнодушных глазах вдруг загорался блеск, подобно рождению сверхновой звезды. Жесты, походка, голос — Эрих смотрел и не узнавал, как если бы машина выжигала в любимом теле душу, а не воспоминания. Чужеродное существо вдруг начинало крутиться перед зеркалом, морщить носик и примерять то легкомысленные цветные сарафаны, то строгие чопорные костюмы, цветные парики, туфли на высоких каблуках — в период адаптации объект возвращал себе «себя». Глядя на преображение, Эриха не оставляло ощущение нереальности происходящего. Непривычные цвета, броский макияж, словно маска на знакомом лице. Ничто не пугает так сильно, как искажение знакомых вещей до неузнаваемости. На превращение ее брата из живой куклы в человека он реагировал куда спокойнее. Впрочем, процесс от этого не менялся. Каждый раз он и пришелец играли в игру: «Я твой друг», в меню которой входило несколько стадий: «не напугай», «расскажи о том, что случилось», «подведи к проблеме» и «помоги свершиться правосудию». Аккуратно и осторожно, словно пересечение минного поля по заранее отмеченной флажками тропинке. Итак, ключ на старт. Все только начинается. Гензель Темнота… она стала привычной, родной. Люблю ли я ее? Мне не с чем сравнивать. Когда я — это я, темнота окружает меня. Шепчет на разные голоса, дарит обманчивую свободу и иллюзию защищенности. Хотя я давно не ребенок. Я знаю, что, если не видишь ты — это не значит, что не видят тебя. Эрих подарил нам еду, кров, защиту, но он отобрал взамен кое-что важное. Дыхание, объятия, теплоту твоего тела. Сестра, мне так одиноко. Раньше темнота обнимала меня твоими руками. Шептала неразборчиво, что-то успокаивающе твоим голосом. Согревала твоим теплом. Сейчас у меня осталась лишь холодная темнота. Ледяная поверхность пола. Звенящая тишина, в которой шепот голосов рождается от шороха под пальцами, от стука сердца. И дни, когда приходят воспоминания. Целый мир, наполненный красками, звуками, эмоциями. Они накатывают лавиной. Разрушают хрупкий баланс пустоты внутренней и внешней. Заполняют голову, захлестывают тело, грозя разорвать на кусочки. Чужие яркие воспоминания. Эрих дарит мне чужую жизнь… Но кто сказал, что мне это нужно?