Дома Алина очень обрадовалась, что Костя пришел пораньше, а он даже смутился. Но тут же сказал, что почувствовал себя плохо на тренировке, вот и поехал домой. Она ничего не ответила, лишь вдруг страстно обняла его. Поздно вечером, когда дети спали, Алина подсела к нему в коротком обтягивающем платье, подчеркивающем мягкие изгибы ее всегда сексуального тела, но он вынужден был отстраниться, вспомнив о том, что ему никак нельзя было заразить жену, ведь тогда все вскроется. Этой ночью он опять не спал, ворочался, ему снились сны – но совершенно внезапно, как это ни странно, в них он видел свою Алину, столь недоступную теперь, но вдруг вновь желанную. Марина и Женя встретились по-летнему жарким субботним днем на остановке перед больницей и пошли вместе к корпусу, в котором располагалось отделение нефрологии. Сначала они шли молча, но Марина не выдержала и заговорила: – Нигде обшарпанный совок не вызывает такое уныние, как в наших больницах. – Уныние – один из семи страшных грехов, – Женя глянула на подругу многозначительно, но больше ничего не произнесла. – Да я не об этом, – та словно не заметила шпильки в свой адрес. – Разруха у нас такая, в самом главном – разруха. Добивают нашу медицину. Огромного советского зверя. Издыхает он. Медленно идет еще, по инерции. Волочит лапы. Они и раньше друг друга не понимали, недолюбливали, но после того, как Женя залезла в грязное белье Марины, узнала о ее похождениях, казалось, теперь они были по разные стороны фантастической пропасти. Теперь, пожалуй, только и было общего между ними, что беспокойство об их общих друзьях. В коридоре отделения они встретили Юлю и Катю, разговаривающих на лавочке. Было очень жарко, Катя была в одной футболке, и на руках ее виднелись огромные заживающие синяки от катетеров и бесчисленных заборов крови. Женя смущалась, как случалось с ней при каждом посещении, видно было, что она еще не успела привыкнуть к столь резкому изменению во внешности девочки. Та превращалась в большой, круглый пончик, с настолько пухлыми щеками, что ее глаза казались щелочками. Юля не улыбалась. – Вот они, красотки, – сказала Марина, словно не замечая никаких печальных перемен. Она принесла Кате новые раскраски с Барби и книгу с рассказами. – Когда выпишут, еще неизвестно? – поинтересовалась тихо Женя. – Не спрашивай, – Юля поморщилась. – Отчего это все началось? – спросила Женя. – Врач говорит, что после инфекций и прививок такое бывает. А мы как раз переболели ОРВИ. – Все дети болеют постоянно, но не у всех осложнения на почки, – заметила Женя. – Значит, нам просто не повезло. – А у вас точно врач-то хороший? – вдруг задала вопрос Марина, которая до этого беседовала с Катей и, казалось, не слушала их. – Это самый опытный в нашем отделении врач, – ответила Юля без интереса. – А лечение правильное хоть? – вновь спросила Марина. – Что-то уж больно долго лечат, а все не вылечат. – Вообще-то при таком заболевании всегда долгая терапия, – Юля снова поморщилась от всех этих назойливых вопросов. Ее раздражала необходимость отвечать людям, ничего не понимающим в их диагнозе, но все-таки с видом знатоков допытывающих ее. – Даже если белка в моче нет, все равно несколько месяцев нужно пить преднизолон. Вообще, другого лечения, кроме него, нет. Нам вот сказали, что если через месяц белок не начнет уходить, нам увеличат дозировку. Неделя прошла, осталось еще три. – Как на работе? – спросила Женя, меняя тему. – Да вроде начальница с пониманием относится, отпускает пораньше часто. Но я ничего не успеваю из-за этого, все время все в запарке. Я особо никому не рассказываю, что с нами. Просто – почки и все. Не хочу, чтобы кто-то знал. Все это кармически неправильно, когда чужие люди лезут к тебе в жизнь, завидуют. Было бы чему завидовать, конечно. Единственный повод для гордости – то, что Катя учится лучше всех в школе. Мне иногда кажется, что меня многие родители недолюбливают из-за этого. – Правда, что ли? – невольно улыбнулась Марина. – Ну да, все делают уроки с детьми каждый день, а Катя все сама, и получается все равно лучше. – А как сейчас со школой? – Когда выпишут – выполнит контрольные, вроде как экзамены. А в следующем году, скорее всего, придется на домашнее обучение перейти. Будет приходить преподаватель из школы. – А зачем в следующем году? К тому моменту ведь выпишут? – спросила обеспокоенно Женя. – Выпишут, скорее всего. Но лечение все равно по несколько месяцев. Нельзя болеть, так как любая болезнь может вызвать обострение. А болеть теперь Катя будет сразу, потому что она принимает иммунодепрессанты. – Это что такое? – спросила Женя. – Это все тот же преднизолон, он подавляет иммунитет, – ответила Юля. – Какая-то палка о двух концах, получается! – воскликнула Женя. – Так и есть, – вздохнула Юля. – Папа приезжает? – спросила Марина у Кати. – Приезжает, но редко, – ответила девочка, – у него работа, командировки частые. – Ты говори ему, чтобы почаще приезжал все равно, – подмигнула ей Марина. – Мне, честно говоря, больше нравится, когда бабушка приезжает. Я ее все время прошу почаще приезжать. Она и булочки вкусные иногда готовит. Только она так редко бывает. Все переглянулись и посмотрели вопросительно на Юлю. – Бабушка наша пожилая, ей тяжело мотаться в такую даль, – пояснила Юля. – Плюс, – шепотом продолжила она, – мама моя начинает так вздыхать и слезу пускать всякий раз, как приезжает, что я ей редко разрешаю навещать Катю. – Переживает, – заметила Женя. – А переживать нечего теперь, – оборвала ее Юля, – все уже позади, все эти страшные отеки, переливание крови. Теперь мы идем на поправку. Вся эта жалость, слезы – все ни к месту, только карму ребенку портит. Помолчав, Женя заметила: – Ты молодец, хорошо держишься. Юля глянула на подругу, дивясь такому отсутствию проницательности. Ей самой казалось, что она держалась скверно и что она совершенно не умела это скрыть: все дороги даже к сиюминутной радости были перекрыты. Вся суть ее существования теперь сводилась только к одному: судьбе дочери. Как будто произошедшие недавние события перечеркнули значимость всего, что было до этого. Рассудок пытался привести какие-то хилые аргументы, что так не могло быть, что для чего-то ведь они раньше жили, что умели радоваться мелочам. Но все было тщетно. – С Алиной давно общались? – поинтересовалась Женя. – Давно, – сказала сухо Юля, – она в курсе нашей ситуации. – Алина сейчас борется с соперницей, выдавливает ее, – засмеялась Марина, – ей не до чего. В семье разлад, так и дому не рад. – Какой бред! Она так и не поговорила с мужем? – воскликнула Женя. – Нет, он в неведении, – ответила Марина. – Они решили, что так лучше. А та с маманькой сейчас жмут Костика, чтобы он им квартиру прикупил. – Не хочу ничего слышать об этих делишках, – перебила ее Юля с особенным раздражением, – вот проблемы у людей, просто катастрофа! Обе подруги переглянулись и замолчали. Юля не могла не прочесть их взгляды, но ее смутил не их немой укор, а возмущение внутри себя, поднимающееся вдруг из ниоткуда. Она завидовала успешной подруге. Выходит, всегда завидовала, но раньше умела подавлять в себе это разлагающее чувство, чувство, которое – она знала – может только мешать жить. А сейчас не могла. Подсознание брало вверх. Собственное бессилие казалось и мерзким, и противным. Внутренне она ослабляла тормоза, позволяя себе чуть опуститься… Тут Юля усмехнулась про себя и с горечью подумала, что будет даже интересно узнать, насколько низко болезнь заставит ее опуститься. А она заставит. Все основное было впереди. Очень скоро Женя побежала к своим детям, а Марина еще долго оставалась в больнице, торопиться ей было некуда. Потом они вместе с Юлей поехали по домам. Когда расстались, Юле стало совсем тоскливо: возвращаться домой, где никого нет, Антон в командировке, думать о Кате, переживать, что она совсем одна в больнице, вечно голодная, нервная, напряженная, слабенькая от лекарств, пытается делать уроки и подолгу спит между упражнениями. В уютном цветочном магазине работали две девушки. Одна, не очень опрятная и полноватая, сидела за прилавком подарков и игрушек. Круглое ее лицо с сильно выпученными наивными глазами было совершенно беззлобным, словно она от природы была не способной ни на критику, ни на анализ происходящего вокруг. Вторая девушка соответствовала всем современным стандартам красоты, а главное, у нее были длинные тонкие ноги в грубоватых голубых джинсах со стразами и плоский живот, торчащий из-под короткой майки. Светлые тонкие и редкие волосы были всегда распущены и доходили до плеч. Это была Тоня. Со своей коллегой она делилась всем, что происходило в ее жизни, потому что у них не было общих знакомых, помимо работы, а значит, коллега была как черная дыра, ей можно было говорить все, что вздумается. – Вот мужики козлы такие! – жаловалась Тоня. – Мой опять мне строчит в телефоне, что так хочет меня, так любит, так скучает. Мне че до его хотелок-то? Есть дело? Как о хате зашла речь, так и слился. Тоже мне жених. И вообще, он обещал, что разведется. А вместо этого купил жене квартиру на Канарах. На Канарах! Мне в Мухосранске не купил, а ей на Канарах! Вторая продавщица похихикивала над грязным юмором подруги. – Явилась тут к нам в магазин, открытку и подарок кому-то покупала, в меховом жилете, бриллианты изо всех мест торчат! А мне какую-то сраную цепочку с кулоном привез тогда из Испании! – Да жлоб он, че, непонятно, что ли, – посмеивалась ее собеседница. – И при этом все на секс какой-то рассчитывает! Я ему четко сказала при последней встрече: в новой квартире сексом будем заниматься. Жду теперь. Он как помешанный теперь, и днем и ночью звонит-пишет. Все скучает. Влюблен по уши. Должно сработать на этот раз. – Да, Алевтина тогда круто провернула, помнишь? Только получила собственность на руки, сразу ему и сказала: «Прощай, старый хрыч, – говорит, – я с тобой только ради квартиры спала». – Да хватит про свою Алевтинку трындеть! – зло оборвала ее Тоня, протерев все прилавки и бросив грязную тряпку в угол на пол, не помыв и не повесив ее. – Надоела уже. В глубине души она равнялась на эту мифическую Алевтину и страстно хотела переплюнуть ее подвиг, не ограничившись лишь квартирой в их городе (как минимум квартирой на Канарах), но всякое упоминание про нее было как соль на рану, ведь она сама еще толком не добилась ничего. Они закрыли дверь и стали вместе убирать цветы в холодильную камеру. Коллега всегда помогала ей, хотя и не обязана была, а Тоня никогда не говорила ей слова «спасибо», будучи уверенной, что добрые люди не заслуживают благодарности, так как это их сознательный выбор – распыляться для других. Тоня никогда не была на Канарских островах, да и вообще за границу не выезжала. Она могла бы мечтать о жизни в любой стране и на любом острове, но зациклилась именно на Тенерифе, потому что была не сильна в географии, а раз Костя там купил квартиру для своей семьи, то остров этот автоматически стал и ее целью. Погасив везде свет и включив сигнализацию, они накинули ветровки, закрыли магазин и пошли к остановке. Первым пришел автобус Тони. Она бодро заскочила в него, бросив подруге: – Ну все! Одновременно с этим с парковки, располагавшейся не так далеко, отъехал темный автомобиль. Он последовал аккуратно за автобусом, не давая никому вклиниться. За рулем сидел мужчина в солнечных очках, хотя был уже вечер и низкое солнце не слепило глаза. Когда Тоня выскочила из автобуса и пошла домой, автомобиль поехал вслед за ней, держась поодаль, сильно замедлив ход. Но вот Тоня повернула во двор, и автомобиль проехал за ней, не доезжая до ее подъезда, словно водитель хорошо знал, где живет девушка. Тоня скрылась в старой, потрепанной хрущевке. В ее квартире зажглись огни в спальне. Она всегда после работы валялась на кровати и слушала музыку через плеер, пока мать готовила ей ужин. Минут через пять отец вышел из дома и пошел в соседний магазин. Чуть позже он вернулся домой с хлебом. Константин, который все это время сидел в своей машине и пристально следил за подъездом и окнами квартиры, облегченно вздохнул. Темные очки скрывали не только его личность, но и глаза болезненного красного цвета. Дома были родители. Вряд ли они куда-то уедут теперь, ведь уже поздно. Значит, очередная его вылазка ничего не дала. Он, тем не менее, еще долго не трогался с места, не веря своему счастью. И все-таки, когда Константин отъехал от пятиэтажки и направился домой, загорелись фары у другого автомобиля, стоявшего в том же дворе. В нем сидел мужчина средних лет. Он быстро набрал в телефоне кого-то. – Алина, добрый вечер, – сказал он, отчеканивая каждое слово, – он опять сегодня следил за ней до дома. К ней не заходил. Сейчас уехал.