– Врач хорошая, она всей душой болеет за Катю. – Как говорила Фаина Раневская, если пациент очень хочет жить, то врачи бессильны, – сказала Марина с ухмылкой, – кто ей давал право кричать на тебя? Тебе и так тяжело! – Марина стала возмущаться все больше. – Что у нас за врачи такие? Они считают, что имеют право кричать на родителей, трепать им нервы… Вам такие испытания выпали и без их криков! И потом, она, может, просто не знает, как ее правильно лечить. Очень много у нас, особенно в наших небольших городах, врачей, которые попросту не помнят ничего из того, что проходили в академиях. – Да что ты такое говоришь, – возразила Юля, – все другие матери в отделении ее хвалят. – У них, наверное, не такие тяжелые болезни? – Ну, – неохотно согласилась Юля, – не такие. – Слушай! – осенило вдруг Марину. – У меня ведь тетя в Германии живет – работает в больнице. Давай я ей отправлю ваши бумаги, пусть посмотрит. – Ты вроде говорила, что она медсестра? – недоверчиво спросила Юля. – Мама, – послышался голос Кати. Она заняла весь дверной проем кухни. – Я есть хочу, ну скоро уже? – спросила девочка крайне недовольно. – Да, конечно, Катенька, садись за стол, – сказала Юля и торопливо стала накладывать ей овощи в тарелку. – Мама, я хлеб хочу, – застонала Катя. – Милая, уже девять часов вечера, уже спать пора, – ласково отвечала Юля, – на ночь нельзя так много кушать, помнишь? – У меня после этих овощей потом всю ночь от голода желудок сводит. Картошечки бы жареной сейчас, жареные окорочка… – вздохнула Катя. Юля уже не знала, что ответить. Ей было жаль дочь, по-настоящему, по-матерински, с присущим только матери чувством вины перед ребенком за любую невозможность угодить ему, но и она исчерпала свои силы. Она тихонько шепнула Марине, даже как-то равнодушно: – Кричать на детей нельзя, на преднизолоне они и без того нервные. Катя может перестать спать по ночам. Нам только этого не хватало. Закатит истерику, а я молчу, все проглатываю, пытаюсь успокоить всеми способами, лишь бы не слишком много нервничала. – Силы небесные, как ты справляешься? А Антон, я погляжу, что есть, что нет! – Мужчины, – пожала плечами Юля. – Он ведет себя так, как будто ничего не случилось. Она тут же замолкла, как будто обожглась: ведь она давно дала зарок себе не обсуждать мужа ни с кем. Юля точно теряла контроль над собой: обида за дочь, что ее трагедия никак не отразилась на отце, будто он совсем не переживал за нее, крепла с каждым днем. Но она все-таки собралась и не сказала более ни слова про него. – Так вот, моя тетя, – продолжила Марина, когда Катя поела, помыла тарелку и ушла из кухни, – она-то медсестра, но ты прикинь, сколько лет она работает в той больнице уже! Она там всех знает. Пойдет к врачу и покажет твою историю. А он пусть скажет, правильно вас лечат или нет. Вот клянусь, если неправильно, прибью твою докторшу: мало того что не лечит, так еще тебя виноватой делает! – Прибивать никого не надо, – спокойно отвечала Юля, – не она виновата, что у нас в стране разваливается все: и медицина, и промышленность, и так далее. Был бы должный контроль сверху, была бы мотивация – врачи были бы более квалифицированными. Но в глубине души Юля сильно сомневалась в том, что врач могла не знать, как лечить Катю. Во-первых, это было бы слишком просто, а она уже привыкла к тому, что в их диагнозе не было ничего простого и очевидного, были только черные дыры и огромные неисследованные куски загадок. Во-вторых, зачем-то ведь врач упоминала постоянно международные протоколы, значит, она делала все так же, как и другие нефрологи во всем мире. – Ты всегда всех оправдаешь, даже собственных мучителей, – махнула рукой Марина. – Давай неси сюда все выписки и анализы. Я сфоткаю. – Прямо сейчас? – почему-то Юля не собиралась ничего пока делать, думала, это разговор про будущее. – Нет, блин, давай еще полгода подождем! – возмутилась Марина и продолжила ворчливо: – Конечно, сейчас! Я сегодня же все отправлю. Пусть с утра сходит к врачу, если у нее смена завтра. Глядишь, и до конца недели ответ получим. Юля побежала в зал, где пришлось помешать Антону, доставать выписку из ящика, загораживая ему телевизор. – Ты что, не могла другое время придумать? Не видишь, я футбол смотрю, – недовольно стал высказывать ей Антон. – Я всего две секунды, – ответила Юля, но от волнения она с трудом могла сообразить, в каком именно файле были выписки. Наконец она нашла их. Антон все это время пыхтел и смотрел на нее рассерженно. Не сказав больше ни слова, лишь по-детски закусив губу, Юля побежала на кухню. Марина быстро сделала фотографии и тут же стала набирать тете. – Ты что, звонишь ей в Германию? Это же дорого! – Успокойся ты, я по Ватсап, – ответила Марина, закатив глаза. – Она обычно не слышит никогда. Но попробовать стоит. А то сообщение прочитает через несколько дней еще. Но тетя упорно не отвечала, ведь, как и многие пожилые люди, не познавшие зависимости от гаджетов, она могла спокойно обходиться без телефона часами, а то и весь день. Катя, поев, ушла в спальню. – Что за напасть такая, – качала головой Марина, провожая тучную фигуру Кати взглядом, – такая девчонка тонкая была. – Если бы полнота была единственным побочным эффектом, – вздохнула опять Юля. – Вам бы хорошо на море съездить, – сказала вдруг Марина, – вон Алина сейчас с детьми на Канарах. – Да, только мы не миллионеры, сама знаешь, чтобы на Тенерифе ехать. – Алина вроде говорила, что там и дешево снять можно. Билеты заранее купить. – Что в понимании Алины «дешево»? – усмехнулась Юля, уверенная, что «дешево», по словам обеспеченной подруги, на самом деле для нее означало «очень дорого». – Вроде в районе шестисот евро в месяц стоит квартира у моря, комнату в доме можно дешевле. – Не верится мне что-то, – с большим сомнением произнесла Юля. – Тогда хоть на наш юг. – Сейчас никуда не поедем, что толку говорить об этом. Мы без анализов, без врача – никуда. – Глядишь, осенью поправится. Тогда бы поехать. – Тогда везде уже холодно будет, а в Таиланды всякие не повезу – боюсь инфекций. Это уже следующего лета ждать. Да и вообще – даже просто самолета боюсь. Вдруг заразится там от кого. – Ну, вот на Тенерифе как в раз в ноябре красота, – ответила Марина, не слушая про инфекции. – И тепло, и купаться можно. Катя поправит здоровье, вот увидишь. Иммунитет укрепит. А вам что нужно, чтобы справиться с болезнью? Иммунитет. Он должен прийти в равновесие. В голове у Юли невольно начали рождаться крамольные мысли о том, что Марина была отчасти права и что действительно после моря Катя в раннем детстве становилась намного крепче. Заболевание их было связано с неправильной работой иммунитета, поэтому нужно было его укреплять. Но реальность разрывала любую, самую зыбкую надежду. Где были они, а где Тенерифе? Даже смешно думать об этом. Смешно и самонадеянно. Им оставалось только одно – молиться, ничего больше. У Марины внезапно зазвонил телефон. Она быстро перевернула его и покраснела, уверенная, что звонит Роман. Но звонил не он, а, к ее удивлению, перезванивала тетя. – Да, тетя Галя, здравствуйте, как вы там? – заговорила Марина, вскочив от волнения со стула. Она подошла к окну и стала рассказывать немного о своем житье-бытье, расспросила тетю про здоровье, про двоюродных сестер своих. А затем перешла к делу: – Помните Катеньку, дочку моей подруги Юли? Она уже большая, девятый год. Да, умница, красавица. Только заболела. Нет, серьезно. Здесь вот уже долго лечат, несколько месяцев, а ей лучше не становится, не знаем, что и думать… может, ее здесь неправильно лечат? Вашим врачам, наверное, виднее. Диагноз? Сейчас. Юль, какой? Гламуро… нет, гломеру-ло-нефрит. Да-да, нефрология, почки. У вас там есть русские врачи? Выписка на русском просто, переводить не знаю как. А! Русские есть! Это хорошо, это отлично. Вы и сами переведете без проблем, да, точно, я забыла уже, что вы же хорошо говорите по-немецки. Ну, тогда вообще здорово. Когда вы сможете обсудить с ними? Послезавтра попробуете, супер, просто супер. Вы нас спасете, даже не знаю, как отблагодарить вас. Давайте я вам сейчас в Ватсап сброшу выписку, только вы напишите, что все получили, хорошо? Отлично! Сестренкам привет! Дяде тоже! Вы лучшие, спасибо вам еще раз! У самой Марины от радости глаза стали мокрые. Повернувшись к Юле, она сказала нарочито сердито: – Тьфу, ты чего, расцелуешь меня сейчас, что ли? Ничего еще не сделали, целоваться будем, когда Катя поправится. – Это точно, – ответила Юля, все же вытирая глаза руками. Марина стала быстро отмечать галочками фотографии в Ватсап, чтобы сразу отправить тете все страницы выписных эпикризов. Юля смотрела на Марину, уткнувшуюся в телефон, и внезапно осознала, что ее приход был как просветление: в их темную неуютную депрессивную квартиру она вошла, и сразу все вокруг преобразилось, все преисполнилось надеждой. Теплая легкость расползлась по душным, мало проветриваемым комнатам, чуть отнимая Юлину память, а вместе с ней и мучение. Бывают моменты, когда каждому из нас жизненно необходим человек-праздник, хотя бы несколько мгновений его целебного внимания. Но поздно вечером она вынуждена была отвезти Марину домой, а затем вернуться в дом, где Катя уже спала, а Антон задремал под звуки телевизора. Банки пива валялись на полу. В это время на другом конце города Женя ругалась с мужем. Эдуард, так звали ее супруга, работал в политехническом университете, который когда-то сам закончил с красным дипломом. Невероятно умный и талантливый, он знал, что никогда не сможет найти лучшего применения своему таланту, чем в науке. Поэтому, даже за чрезмерно скромную зарплату, готов был трудиться там день и ночь. Приходилось и правда задерживаться после пар, чтобы писать диссертацию: дома три мальчика-сорванца, к тому же все погодки, не давали и двух слов связать в голове, не то что работать. Женя не так давно сообразила, что отец ее детей уклонялся от своих родительских обязанностей, прячась на работе, и стала понемногу высказывать ему свое недовольство. Однако это не возымело действия, и вот сегодня они уже по-настоящему ругались. – Ты приходишь в девять часов вечера! В девять! – кричала она. – Когда им уже спать надо ложиться. Здорово, конечно, что ты читаешь сказку на ночь старшим, и они засыпают. Но разве пятнадцать минут в день – это то, что нужно детям? Как они вырастут мужчинами, если отца не видят? – Женя, ты забываешь, что мне нужно работать, я не могу не работать, – оправдывался Эдуард, – если я не буду корпеть над диссертацией, то никогда ее не закончу. Какой же из меня научный сотрудник, если я не получу ученую степень, не буду развиваться? – Может быть, сейчас стоит отложить твою диссертацию, пока дети маленькие? – говорила Женя. – Я все понимаю, все терплю, и что на мне весь быт, дети, ничего у тебя не прошу. Просто уделяй им чуть больше времени, ведь это твои сыновья, они скучают по тебе. Сейчас не будешь заниматься – так ведь они вырастут, и им не будет до тебя дела. С твоим умом и эрудицией как ты это не понимаешь, такую простую вещь, как?! – Я согласен, в твоих словах есть зерно истины, – уступал Эдуард, – но и ты меня пойми: мы не предохраняемся, значит, в любой момент ты снова забеременеешь, и у нас будет еще больше малышей. И я так до бесконечности буду откладывать свою работу? Мы ведь договаривались, что воспитаем столько детей, сколько Бог пошлет, только домашний очаг будет полностью на тебе. Так все-таки, может быть, нам стоит остановиться на троих? – Что?! – испуганно закричала Женя. – Теперь ты еще хочешь ограничить нас по рождению детей? Нет, вообще, это уже слишком, – она присела на диван и обхватила руками колени. – Слышать такое! Это ведь противоестественно! И потом, тебе не кажется, что взвалить весь быт и детей на меня – это наглость? Вон у Алины двое детей, так у нее домработница, детские сады, няни. – Ну, я хочу сказать, это не совсем удачный пример, – возмутился Эдуард, – твоя Алина жуткая лентяйка. Домработница, няня, детский сад! Ты тоже так хочешь? Она ведь вообще ничего не делает. – Да, но муж ей сразу сказал, что оплатит ей любую помощь, чтобы она не уставала. Он ее бережет. А тебе все равно, что со мной. – Мне не все равно. Я много раз предлагал тебе отдать детей в детский сад, благо у нас преимущество по очереди. Но ты ведь отказываешься. А няню, домработницу, к сожалению, оплатить не могу. – Отдать в сад, нанять няню! – воскликнула Женя. Ее затрясло. Он перевирал ее мысли. – Садик – зло! Так даже священник на телепередаче сказал во всеуслышание. В садике чужие тети, которым совершенно плевать на твоего ребенка. Детям нужна мать, нужен отец, нужен семейный очаг. Мать и отца не заменит никто. – Тогда я просто не вижу никакого выхода из данной ситуации. Эдуард и Женя долгое время жили в общежитии, там институт им выделял комнату. Там и рожали первых детей. Они были верующими православными людьми, и как-то так получилось, что при знакомстве раз и навсегда решили, что у них будет много малышей, Эдуард посвятит себя науке, а Женя – детям. Но годы шли, и они начали уставать и от тоски крохотной комнаты, в которой ютились все вместе с детьми, от общей ванны и туалета на этаже, и от невозможности накопить хоть на что-то, хоть на комнату в коммуналке, где был бы хотя бы свой санузел. Не было в отношениях уже былой нежности, заботы, что уж говорить о каких-то доверительных беседах, в которые они погружались в юности часами, – и пару слов друг другу некогда было сказать теперь. Все между делом, все на ходу. Духовность их отношений теперь как будто сосредоточилась на том, что они делали, но каждый сам по себе: он – хранил эту духовность в работе, она – в заботе о детях. Потом Женя забеременела третьим мальчиком, и тогда Эдуард стал настойчивее пробивать в университете жилье. На этот раз у него получилось: им дали трехкомнатную квартиру по социальной программе. Они сделали там недорогой, но свежий ремонт, поклеили обои, повесили шторы, купили мебель, большей частью подержанную, и переехали прямо перед родами. Жизнь, казалось, налаживалась. Но вот незаметно они пришли к тому, что, оказывается, дело было не в квартирном вопросе, просто у каждого давно были свои цели и приоритеты. Близости не было. И все-таки Жене казалось, что так и должно быть, что это типично для любой многодетной семьи и что святые узы православия не позволят им еще больше отдалиться друг от друга. Поэтому не было нужды паниковать, «реанимировать» отношения, устраивать свидания с мужем. Он и сам должен был это понять и принять, как верующий человек. Но только выходило, что она сама себе придумала, что вера сделает его совершенным мужем, который без слов обо всем догадается. Теперь же она видела, что он и со словами ничего не понимал. – Ты хочешь от меня, чтобы я соответствовал твоему идеалу мужа и отца, – вдруг заговорил Эдуард, словно читая ее мысли, – у тебя есть некий образ, некое представление. Но я не совершенный человек, я устаю, не успеваю многое на работе. А мне нужен простор для самореализации – моя научная деятельность. Я не могу ее оставить и не оставлю, как бы ты ни просила. Поэтому давай мыслить конструктивно: я давно тебе говорил, что детям нужно ходить в сад.