В этот момент заплакал младший сын. Женя соскочила с дивана и побежала к нему. Ему еще не было двух, и по ночам его донимали зубы. Женя покачала его и снова пошла в зал, где ее ждал Эдуард, почти заснувший за эти десять минут на диване. – Так о чем мы говорили? – она разбудила его сердито. Он улыбнулся ей: – Тебе нужно пойти на работу, вернуться к твоей профессии. Тебе нужно дело помимо дома. Дети будут в саду. Они такие хулиганы, я просто не представляю, как ты с ними здесь. Они тебя с ума сведут скоро. – Ты думаешь, в саду будут меньше хулиганить? Потом только штрафы будем платить. – Там будут лучше себя вести, они будут смотреть на других детей во-первых, а во-вторых, там, как ты говоришь, «чужая тетя», и они уже не будут такими легкомысленными. – Да ну, ерунда это все. Я избавляться от своих детей не собираюсь, – махнула устало рукой Женя. – Сама справлюсь. – Ну, вот ты опять за свое. Очень многое в диалоге и в отношении к жизни зависит от того, какие мы подбираем слова. – Слова – всего лишь оболочки! – с усмешкой возразила Женя. – Да, оболочки. Но из них складывается смысл. Ты употребляешь слово «избавиться» применительно к саду – и уже получается, что я изверг, заставляющий тебя отказаться от своих детей и идти работать на чужого дядю. Но на деле я лишь предложил дать детям возможность социализироваться, общаться и играть с другими детьми под присмотром воспитателя. Это всего лишь пять дней в неделю, и по утрам-вечерам они все равно будут с тобой. Зато у тебя будет разрядка. Ты очень устала и выглядишь так, словно не отдыхаешь совсем. – Когда мне отдыхать-то? – возразила Женя, но уже не столь сердито. Давно они не общались так подолгу, и сейчас, в процессе их ссоры и спора, она начала вспоминать, как это – общаться с мужем на темы, отличные от детских умений и пеленок. Словно они вернулись в прошлое и она была молодой и не поглупевшей, как ей в последнее время казалось, от быта. И вот каким-то чудным образом получалось, что умный и красноречивый муж опять обыграл ее в словесном диспуте. Ей было нечего возразить, но и проблема была не решена: она не собиралась прекращать беременеть и на сад тоже была не согласна. В итоге Женя одна выходила виноватой в сложившейся ситуации и сама должна была нести ответственность за нее. А Эдуард так и оставался ни при чем. Между Мариной и Романом существовала договоренность, что они не переписывались и не созванивались в то время, когда она находилась дома. Вечером после ссоры с Романом она очень сильно пожалела об этом: умом понимала, что не сможет ответить на звонок, но все равно сердце сжималось всякий раз, как она проверяла телефон. Однако напрасно: он не звонил, не писал ни вечером, ни утром. Даже днем он не объявился. И хотя Марина понимала, что одного дня недостаточно для принятия решения, – а ей ведь именно решение его нужно было, а не пустые извинения и признания в любви, – что-то глубоко эмоциональное и иррациональное в ней ждало сиюминутного разрешения конфликта. И все-таки на следующий день это случилось: он позвонил ей. В первую секунду что-то внутри нее прокричало, что нельзя брать трубку, нужно держать оборону, но каждая вибрация телефона была словно мольба, потому она сжалилась и все-таки сняла трубку и заговорила как ни в чем не бывало. – Привет, – она быстро вышла из кабинета на лестничную площадку. – Ты приедешь сегодня? – спросил Роман. – Я очень соскучился. – Ну, это зависит от многих обстоятельств, – вздохнула Марина, с трудом подбирая слова, чтобы выразить мучивший ее вопрос. – Ты подумал над тем, что я сказала? – Конечно, подумал. Мне бы очень хотелось, чтобы ты ко мне переехала. Но прошу, не дави на меня с разводом. Я сам решу, когда и что делать. Марина опешила от его внезапного заявления. Что же, она всегда мечтала влюбиться в сильного мужчину, себе на уме. Вот, наконец, это случилось. Давить на него было бессмысленно, закатывать истерику тем более, обижаться, видимо, тоже не получится. Она пыталась поставить ему ультиматум, а в итоге, пусть в скрытой форме, но ультиматум получила она сама. Она должна была либо принять предложение жить с ним вместе, либо, по всей видимости, расстаться с ним. – Так, послушай. Наверное, я не понимаю, к чему ты ведешь. В чем смысл? – как можно вежливее отвечала Марина, которая боялась теперь задеть его мужскую гордость. – Ты хочешь, чтобы я жила с тобой, но не хочешь официально развестись. Я бы поняла, если бы ты хотел жить с семьей, а со мной встречаться по праздникам – в этом было бы намного больше логики. Почему так? – Марина, я ведь не говорил, что не хочу разводиться. Я не отрицаю такой возможности в принципе. Уже больше полугода прошло, как мы не вместе. Только я с тобой не делился тем, как тяжело я переношу эту разлуку. – С женой или детьми? – недоверчиво спросила Марина. – С детьми, конечно! По жене как-то не очень скучаю. Потому я не могу за один день обрубить все мосты, мне нужно больше времени, чтобы все обдумать, чтобы понять, как дальше строить свою жизнь без них. – Еще два месяца назад ты говорил, что хочешь развестись, а теперь ты весь в сомнениях. Что изменилось с тех пор? Сдается мне, ты все равно вернешься в семью. Между тем, в недружной семье-то добра не бывает. – Марина, не говори так, ведь я совершенно ни к чему не пришел еще. Давай пока закроем эту тему. Я должен сам сделать выбор, чтобы никто на меня не давил извне. Так ты приедешь сегодня? – Не смогу сегодня, – она сумела выдавить из себя ответ. Марина зажмурилась от отчаяния; ничего вразумительного она придумать не смогла, чтобы объяснить свое нежелание ехать. Он должен был понять, что и на нее нельзя было давить, что и она тоже имела гордость. В девять часов вечера, когда Марина с Виталием смотрели фильм, ее телефон завибрировал. Она вскочила с дивана, на котором сидела в обнимку с мужем, подбежала быстро к телефону и взглянула на него, краснея от волнения. Но это был не Роман – конечно же, он не стал бы звонить, когда она дома. То через Ватсап звонила ее тетя из Германии. Марина уже успела позабыть о том, что сама же просила ее все разузнать для Юли. – Тетя Галя, как вы там? – спросила она еще немного взбудораженно. – Маришечка, я показала сегодня вашу историю болезни нашему нефрологу. – Он русский? – Он немец, но врач нашего отделения русский. Мы вместе с ним перевели и вместе ходили в нефрологию. Там немецкий врач все внимательно изучил, не за пять минут, а именно попросил через два часа к нему зайти, чтобы было время все прочитать. – И? – воскликнула Марина, уже теребящая кожу на шее от нетерпения. – В общем, он сказал следующее: сначала лечение было правильным. А сейчас уже нет. Уже давно нужно было назначить девочке другие препараты. Сейчас ее лечат не по протоколам. – Так и что это значит? Как их заставить лечить по протоколам? Искать другого врача здесь? – Мариша, искать врача у вас в городе бессмысленно. У вас в городе лучшие врачи в стационаре работают, и, как видишь, даже они не справляются. Это очень сложное заболевание, многолетнее, Катю нужно отправить в Москву. Там есть научные институты, которые только этим заболеванием занимаются. – Но как же туда попасть? – Обычно доктора, если не справляются, сами дают направление на обследование в Москву. И ваша врач давно должна была вас направить. Поэтому выход какой: ехать в Москву, в приемную Минздрава. Привезите ксерокопии ваших выписных эпикризов, назначений. Напишите заявление с просьбой направить вас на обследование в НИИ. – Слава богу, не нужно хоть вымаливать у этой врачихи. А они точно рассмотрят заявление? – Рассмотрят, конечно! Сейчас в Москве, я знаю, с этим строго. Есть даже электронные приемные, куда можно писать обращения и жалобы. – Спасибо вам большое, тетя Галя! Я прямо сейчас организую Юлю, чтобы до выходных съездить, чего тянуть-то. Марина сразу же позвонила Юле. Окрыленная, Юля почти не спала ночью, только ворочалась в кровати и вздыхала от волнения. Рано утром она написала руководителю, что берет отгул по семейным обстоятельствам. Та ответила в Ватсап: «Конечно, берите. Вот я же говорила, сейчас у вас должны быть другие приоритеты». Последнюю шпильку Юля проглотила, потому что слишком серьезные вещи теперь решались, чтобы переживать из-за работы. Задолго до рассвета Юля поехала на автобусе на вокзал, где встретилась с Мариной. Вместе они поехали на поезде в Москву, благо ехать было всего четыре часа. В одиннадцать с копейками они прибыли в огромный город, в котором бывали крайне редко, и сразу обе стушевались немного от суеты, толп людей, обутых исключительно только в кеды. Все они, словно спортсмены, не ходили, а бегали, в буквальном смысле сбивая с ног тех, кто был не столь расторопным. – Смотри, вот хоть одна девица на шпильках идет, – кивнула головой Марина в сторону прошедшей мимо девушки. – Ага, и в трениках, – заметила Юля. Они переглянулись и нервно засмеялись. Сначала подруги не сразу сообразили по схеме метро, как доехать до нужной станции. Юле казалось, что люди вокруг оглядывались на них, – слишком долго они стояли перед картой и размышляли вслух. Затем, наконец разобравшись, они приехали на нужную станцию. Там, уже на поверхности, пришлось несколько раз обращаться к прохожим, чтобы им подсказали, как найти нужную улицу и дом. Центр Москвы представлял собой затейливое сочетание элитных новостроек и старинных зданий, в которых расположились различные муниципальные и государственные структуры. Улицы были кривыми, отчего поиск нужного дома был особенно непростым. Перед тем как зайти в дом, они увидели подвал, где делали ксерокопии. Юля вспомнила, что с утра не успела сделать ксерокопии документов. Услужливый молодой человек быстро сделал копии всех страниц, но когда он озвучил стоимость, Юля растерялась: – Сколько-сколько? А почему так дорого? – Десять рублей/страница, – пожал плечами молодой человек. – Вот это цены! – воскликнула Марина. Юля не задавала больше вопросов, быстро достала деньги и рассчиталась. В приемной была небольшая очередь, которая быстро рассосалась, так как работало очень много специалистов в окнах. И вот она села перед немолодой женщиной в дорогих фиолетовых очках. Юле казалось, что ее развернут, будут придираться к документам, не поймут, зачем ее дочери требуется какая-то дополнительная помощь, ведь у нее уже есть врач и больница. Все время, пока она пробыла у специалиста, у нее колени дрожали от волнения. Но процедура оказалась совсем не такой, как она представляла себе: специалист приняла все копии и скрепила их. Дала ей форму, которую Юля быстро заполнила и вернула в окошко, а женщина в очках с красивой фиолетовой оправой отдала ей в обмен бумагу с номером ее обращения. Юля продолжила смотреть в окошко, ожидая дальнейших расспросов. – Это все, ваше обращение будет обработано, и в течение месяца ждите вызов в указанное медицинское учреждение. – А как я его получу? – Придет по почте. – Спасибо вам большое! Юля вскочила со стула, и они с Мариной отправились домой. Оказалось, все было так просто: даже помощь подруги не пригодилась совсем. И как это ей раньше не пришло в голову усомниться в лечении Кати? Марина всю дорогу проверяла телефон, все ждала, что Роман напишет ей что-то в Ватсап. Голова кружилась от волнующего ожидания. Она не могла представить себе, что он исчезнет из ее жизни и все будет так же серо, мрачно, скупо-бедно, как до его появления. Ей нестерпимо хотелось поделиться с Юлей своими переживаниями – хотя бы только с ней, – но она не могла. Та осудит, непременно осудит. И потом, Юле не было дела до нее сейчас; даже она, человек, у которого не было своих детей, понимала, что, когда болеет ребенок, все остальное кажется мелким, пустым, не стоящим никакого внимания. Юля все равно не даст теперь совета и тем более не пожалеет ее. Последняя мысль особенно остужала ее пыл, заставляя молчать. Чем дальше поезд отъезжал от Москвы, тем более несбыточной казалась Юле ее цель. Когда они проехали несколько часов, небывалый душевный подъем в ней успел смениться унынием. Ей стало мерещиться, что она зря поверила в существование альтернативного лечения, ведь Надежда Максимовна всегда говорила, что есть только одно лекарство при гломерулонефрите – преднизолон. Если бы были другие схемы лечения, верно, врач бы знала о них? Нервный ум ее уже рисовал картины того, как Катя пробудет в Москве совершенно одна в чужой больнице, и ее отправят домой, так ничего и не поменяв в курсе лечения. Зачем только она будет мучить дочь ненужными обследованиями, непонятно. Спонтанная поездка теперь казалась не только бессмысленной, но и вредительской. И все же было поздно что-то менять. Поезд отстукивал монотонную, неменяющуюся дробь, и Юля чувствовала, что вся ее жизнь уже давно, как этот поезд, неслась по рельсам в одну сторону, без возможности свернуть или сойти с дистанции, чтобы дать ей передых. «Все будет так, как будет, и никак иначе», – пронеслись слова смирения в ее голове. Глава шестая