Марина знала на форуме таких мам, которые много деток с диагнозами набирали, открывали семейные детские дома, жили на пособия, зато занимались любимым делом – детьми. Мужества у таких женщин было не отнимать, но это все было не про нее, совсем не про нее. Еще одна мысль не давала ей покоя: она знала о судьбе детей с отклонениями – их всех переводили в детские дома инвалидов. Во многих из них отношение к малышам было сравнимо по бесчеловечности разве что с лагерями, она знала наверняка и видела фото, что там детей могли привязывать к кроватям, чтобы они «не мешали», и так проходила вся их жизнь. Кажется, и в тюрьме условия лучше. А по достижении восемнадцати лет их переводили в дома инвалидов, чтобы общество никогда не узнало об их существовании. Пережитки советской эпохи, дабы работающие мамы не уходили в вечный декретный отпуск и не жили на пособия, как трутни, а вкалывали по три смены на заводах. Именно поэтому издавна в роддомах и больницах уговаривали сразу оставлять всех особенных детей прямо там. А ведь и без них, судя по статистике, в России было очень много брошенных детей. Если все будут брать здоровых детей, то кто же возьмет таких? Голос разума подсказывал ей, что, если каждый хороший человек заберет из детского дома по более-менее здоровому ребенку, то останутся только дети с особенностями, и тогда на них резко вырастет спрос, как на Западе, а значит, детские дома в России смогут наконец закрыться. Но в постсоветском пространстве по-прежнему было не принято усыновлять детей, гнилые ценности Запада переняли быстро, а положительные – нет… На следующих выходных Марина попросила Юлину маму посидеть с Катей, готовить для нее весь день, чтобы они вдвоем могли сходить куда-нибудь. Для Юли это стало совершенным сюрпризом. Мать с подругой заявились к ней, когда Антон был в очередной командировке, а она с Катей занималась вышиванием: в последнее время они часто вышивали, ведь монотонные стежки так успокаивали нервы девочки, вконец расстроенные приемом преднизолона. – У тебя сегодня выходной, – заявила Марина Юле, пока ее мама разговаривала с Катей в детской. – Пора расслабиться. – Какой расслабиться, я с ума сойду скоро! – стоя в коридоре, говорила Юля. Она даже и не думала куда-то отправляться. – Уже месяц прошел, а из больницы обещанного вызова нет. В день по два раза почтовый ящик проверяю. – С этим разберемся, еще раз съездим в Москву, хоть в понедельник. Может, потеряли твое заявление. – А смысл? Еще месяц ждать? Не хочу зря ездить. – Милая моя, но сейчас-то ты ничего не можешь сделать, – уговаривала Марина, которой почему-то непременно нужна была ее компания. – Утро вечера мудренее! В понедельник и решим, что к чему. Ты за полгода никуда дальше кухни не выходила, тебе нужно развеяться. – А Катя? А ей не нужно развеяться? – говорила Юля с некоторой злобой, словно любое упоминание о ее собственных интересах сильно ее раздражало. Как окружающие могли не понимать, что сейчас было важно только положение Кати, и оно было плохим во всех смыслах. – Она в школу не ходит, в секции нельзя, на кружки нельзя. Детей не видела несколько месяцев, разве что издалека, во дворе. Смотрела, как они играют на детской площадке, а сама и подойти к ним не может, они ведь ее заразят чем-нибудь, – Юлин голос становился все более дребезжащим, он разрезал тишину на осколки. – И можно было бы подумать, что, раз мы соблюдаем все рекомендации врача, так она и болеть не будет, но нет! Мы слишком многого захотели! Она все равно болеет, только ее не дети заражают, а сама постоянно простывает. То без носков посидела, то форточку приоткрыла. Ведь она же преднизолон принимает, значит, будет простывать минимум раз в месяц. Даже сидя дома, понимаешь, дома простывает! Ей кто-то дал передых, я спрашиваю? Когда она сможет жить по-человечески и перестанет быть изгоем? Юля так резко махала руками, будто она сама уже стала такой же нервной, как дочь, словно сама уже давно принимает кортикостероиды вместе с ней. – Меня все это уже достало, – заговорила она внезапно тихим голосом, будто сама испугалась своих криков, – как будто никто ничего не понимает вокруг, не видят, что за беда случилась с нами. Нормальная жизнь закончилась, возврата к прошлому больше нет. – Тише, тише, – успокаивала ее Марина, – не кричи при Кате, она не должна видеть твоих переживаний. Если она заподозрит, что ты раскисла, каково тогда ей будет? Ты должна держаться ради Катюши. А для этого мы сейчас съездим, развеемся, и ты мне выскажешь все, что у тебя накопилось, глядишь, станет чуть легче. Остыв, Юля нехотя согласилась. Катя осталась с бабушкой, а они вдвоем поехали в их давнее кафе, где по вечерам была живая музыка и можно было даже петь караоке на сцене. Юле не очень нравилось это заведение из-за шумных людей, которые сюда приходили. Посетители быстро пьянели и начинали что-то громко выкрикивать из-за столиков. Однако кафе было очень бюджетным и там можно было недорого выпить, поэтому в былые времена они частенько здесь бывали. – Уже месяц прошел, месяц, – твердила Юля, сидя за столиком, – как они могли потерять мое заявление? Ведь речь шла о ребенке, больном ребенке! Что за курицы там работают? – У нас везде одни курицы работают на государственных должностях. По блату пристраиваются. – Неужели Катина судьба теперь всецело в руках этих халтурщиков? Как бы пожаловаться на них, чтобы все быстрее заработало? – Может, есть какие-то другие способы получить направление в эту больницу? – начала гадать Марина. – Может, приехать туда и попросить сделать вызов? Давай поищем в интернете специальные форумы, там могут подсказать. Или, еще лучше, эту тему могли уже обсуждать, наверняка уже есть готовые ответы. – Есть там один специализированный форум по нефрологии, по гемодиализу, – замявшись, призналась Юля, – но он очень страшный, я как-то зашла, начала читать, а потом наткнулась на информацию о недавно умершей женщине… Ей было всего пятьдесят… Люди с больными почками долго не живут. – Ну, ты сравнила! Всякое бывает в жизни, – попыталась отмахнуться Марина. – В смысле сравнила? – резко ответила Юля, усомнившись в том, что Марина хотя бы отчасти понимает, насколько все серьезно для Кати, – это то, что ждет детей в будущем. Если эта болезнь сама не пройдет до восемнадцати лет, они так же будут жить по больницам, в ожидании трансплантации. А это либо дорого, либо невозможно: очередь слишком большая. Вот так и эта женщина ждала и не дождалась. Но самое печальное то, что после трансплантации человек не может жить так же полноценно, как со своими почками. Там тоже масса проблем, вечный прием иммуносупрессантов, в огромных дозах. Да и болезнь возвращается, даже с новой почкой. Юля совсем раскисла, ее руки уже подобрались к шее и лицу и стали ковырять и теребить кожу. – Так, девка, не для этого мы сюда пришли, – бодро заговорила Марина, – чтобы ты распустилась совсем. Ничего этого не будет с Катей. Это не про нее. – Как ты можешь знать? – Просто знаю, и все! Нужно верить! Без веры ничего не получится. Есть дети, которые с рождения болеют еще более страшными вещами, представь, каково им, если ты даже при менее пакостной хвори так поникла. Мы должны поставить тактическую задачу – на данный момент попасть в московский НИИ. Все! Больше не думай ни о чем! Что толку загадывать? Будущее сокрыто. Может, нас всех еще раньше не станет: авария, самолет, теракт. А может, через десять лет изобретут лекарство от этой болезни, и все будет зашибись. И что тогда было сейчас убиваться? Ну? – Ты права, – Юля отняла руки от лица, прижала их к столу и нашла в себе силы улыбнуться, правда, улыбка все равно вышла кисловатой, а лицо выглядело как будто побитым, до того несчастным, – за сорок лет медицина и фармацевтика могут такие открытия сделать. – Так я и говорю, а ты заладила! У страха глаза что плошки, а не видят ни крошки. В понедельник мы поедем в Москву и еще жалобу на сайте Минздрава напишем, чтобы они быстрее отреагировали. В это время на сцене началось движение, и подруги повернулись, чтобы посмотреть. Пришли наконец музыканты, они стали расставлять оборудование, подключать его. Раздался резкий высокий звук при проверке микрофона. Музыканты были совсем еще молодые, видимо студенты, с длинными спутанными волосами, в очках с огромными черными оправами, в рваных джинсах и с высоко поднятыми муссом волосами. – Нынешние парни перед зеркалом проводят времени не меньше девиц, – сказала Марина, усмехаясь. Однако лишь только музыка заиграла, ухмылка на ее лице исчезла. На сцене показалась тоненькая девушка, которая запела немного хриплым голосом песню Бонни Тайлер «It’s a heartache», – и это в кафе, не знавшем музыки другой, кроме российской эстрады. Юля начала немного расслабляться и стала пить свой коктейль. Марина не могла оторвать глаз от сцены. Однако взгляд ее был пустой, словно она не музыкантов рассматривала, а что-то позади них, обивку стен или провода от техники. Юля впервые заметила, что с ней было что-то не то. Всегда жизнерадостная и энергичная, теперь она была сутулой, под веками сильно проступили лучи морщин, а уголки губ безнадежно висели, создавая мешки под щеками в области подбородка. Возраст был не только неумолим, но и совсем жаден до ее лет: она теперь казалась старше, чем была на самом деле. – У тебя все в порядке, Мариш? – спросила Юля осторожно. Юлю на мгновение что-то кольнуло; показалось, что взгляд Марины был как у раненого зверя; та отвела глаза и снова стала смотреть на сцену. – Марина, – вновь позвала Юля, – что тебя беспокоит? Что случилось? Вы с Виталиком поссорились? – Если бы, – вздохнула та. – Ты не хочешь говорить об этом? Марина снова бросила на нее тот же немного жалобный взгляд, губы приоткрылись и снова закрылись, не проронив ни звука. Ее раздирало давнее желание высказаться хоть кому-то, но разум протестовал, не предвидя ничего хорошего. – Я скажу тебе, – наконец выдавила из себя Марина, – но только ты обещай одно: что не будешь осуждать, ругать меня, даже если я это заслужила, а я заслужила. Мне и так плохо, пожалуйста, просто выслушай. Если ничего хорошего сказать не сможешь, то лучше промолчи. – Ладно, – удивившись, ответила Юля. Когда Марина ей все рассказала, Юля вздохнула с небольшим облегчением. – Меня теперь только один вопрос мучает: вот если бы я не стала ссориться с ним, если бы переехала к нему и порвала с Виталиком, он бы ведь не вернулся в семью, ведь так? Я сама во всем виновата. Сама дала ему время остыть, взять паузу, помириться с женой. Я толкнула его на этот шаг. – Да ну брось ты! Это все равно бы рано или поздно произошло, – возразила Юля, – и чем раньше, тем лучше. Наоборот, хорошо, что ты не порвала с мужем. Иначе все было бы намного болезненнее. – С чего ты так решила? – Судя по тому, какой этот Роман совестливый и порядочный человек, он бы не расстался с детьми. – А со мной разойтись – это порядочно? – возмутилась Марина. – Это по совести? И потом, кто бы его заставлял с ними расставаться? Я бы не была против его встреч с ними. – Это тебе так кажется, что он бы с ними виделся, и все было бы отлично. Мужчина вдали от детей перестает быть отцом. Есть большая разница, видеть их каждое утро, вечер, выходные, выполнять все обязанности по их воспитанию – и видеться раз в месяц. Совершенно не одно и то же. – Отец всегда будет отцом, какие глупости ты говоришь. – Глупости? Ты сама без отца росла, но делаешь вид, что не понимаешь! – воскликнула Юля уже немного раздраженно. Хотя она и обещала не осуждать, но вот уже давила на подругу. – Мне он не очень-то и нужен был, – ответила Марина сухо. – Потому что у тебя его никогда не было! А если бы был, весь такой любящий и неповторимый, а потом бы переехал жить к чужой тете и стал видеться с тобой раз в месяц, а то и год, тогда бы ты ощутила разницу. – Ну что ж, ему теперь из-за детей нужно обязательно жизнь и себе, и мне ломать? Они вырастут, а мы станем старыми, жизнь наша пройдет. А он ради них все оставшиеся годы будет мучиться со своей стервой. – Да, так и будет. Он будет мучиться. Потому что он настоящий человек, настоящий мужчина. – Да брось ты, разве настоящий мужчина будет так убиваться по детям? – Марина, казалось, не верила ни единому ее слову. – Конечно! Именно в этом и предназначение настоящего мужчины – в заботе о своем потомстве. Тебе просто посчастливилось встретить такого. Знаешь, для чего мы заботимся о своих детях? Чтобы они заботились о нас в старости? – Марина кивнула, не задумываясь. – Нет, друг мой. Для того, чтобы они заботились о своих детях. Законы рода. Род имеет значение большее, чем что-либо на свете. Другой бы на месте твоего сбежал бы, лишь только начались проблемы со старшим сыном. А он остался, еще детей родил и поднял, и старшего поднимет. Если бы все мужчины были такими, как он, да как Виталий… Резко поднявшийся голос Юли внезапно осекся. Она замолчала и ничего больше не говорила, лишь качала головой то ли с укоризной, то ли с другой, какой-то, очевидно, не очень гуманной по отношению к подруге мыслью, пристально глядя на Марину. Та, поймав ее взгляд, отвернулась. Но затем снова посмотрела на подругу. Юлин взор не менялся. Марина поджала губы. Наконец, не выдержав, она сказала: – Я знаю, дружочек, о чем ты сейчас думаешь. Ты, верно, задаешься вопросом, чем такой распутный человек, как я, заслужила таких благородных мужчин? Юля ничего не отвечала, лишь продолжала смотреть на стол. В это время на сцене стали выступать посетители кафе, пели песни-караоке. Две пьяные полные девушки-блондинки на высоченных каблуках и в трикотажных коротких платьях, обтянувших их складки на теле, пели настолько старые песни, что Юля даже не могла вспомнить, чьи они были. Марина, однако, продолжала говорить, не давая ей угадать певицу. – А я ничем не заслужила, вот и весь ответ. Я просто не размениваюсь на ничтожных людей. У меня что подруги, что мужчины – всегда стоящие. Уметь ценить себя нужно, девочка моя, вот и все. – Я обещала не осуждать тебя, – выпалила вдруг Юля, – но скажи, разве тебя ни капли не волнует, что ты Виталика обманываешь? Ведь это человек исключительной доброты и честности. – А что я сделаю? – пожала плечами Марина, нарочито отнекиваясь от какой-либо ответственности перед мужем. Как будто чем больше она демонстрировала равнодушия на людях, тем больше его было в ней на самом деле. – К кому сердце лежит, к тому и око бежит. Но вечер на этом не закончился. Они выпили еще несколько бокалов, прежде чем Марина взошла на сцену. Юля осталась сидеть за столиком: даже захмелев, она не могла ни выйти на сцену, ни рта раскрыть на публике. Мысли, тревожные и гнетущие, потихоньку оставили ее. Она взяла в руки телефон и стала искать тот страшный форум по гемодиализу, и вот она нашла его, dr-denisov.ru, там зашла в раздел детских болезней и стала читать комментарии других родителей. Все писали о разных препаратах, которые принимают их дети: циклоспорин или сандимум, селлсепт и майфортик, програф, – от новых названий у нее пошла голова кругом. Как же Надежда Максимовна все время твердит, что есть только один препарат против гломерулонефрита – преднизолон? Она читала все диалоги не сначала, потому никак не могла понять, почему кому-то назначили одно, а кому-то другое средство. Все обсуждали преднизолон и то, как важно, чтобы ребенок ушел от него. Вот она заметила, что обсуждается наличие лекарств в разных областях России: следовательно, не только в Москве знали о других способах лечения. Юля обратила внимание, что все эти люди из регионов ездят в столицу на обследования. Значит, они должны знать, как туда проще всего попасть. Дрожащей рукой она стала вбивать свой логин и свой пароль для всех сайтов. Хоть бы сработало, хоть бы она именно тот пароль ввела при регистрации! Сайт грузился какое-то время, пока Юля ерзала на стуле. Наконец она смогла написать комментарий, краткий и ясный: – Подскажите, как попасть на обследование в НИИ из региона? После этого она от волнения постоянно обновляла страницу, как будто несколько секунд могли что-то решить, но никто ничего не писал. Шли минуты. Но вот пошли ответы. В это время Марина вернулась со сцены и села подле нее. – Ну как, под впечатлением? – спросила она несколько развязно. – От чего? – поразилась Юля, словно Марина чудом узнала, чем она сейчас занималась. – Ну, песня моя понравилась? – А, песня… Да я, честно говоря, не слушала. – Ну, ты солоха!