Юля в этот момент читала занудливые наставления о том, что ей нужно в своей больнице получить направления на обследование в НИИ, что сам лечащий врач связывается с НИИ и организует все. Но ведь этот вариант был совершенно неприемлем для них. Юля недовольно скрежетала зубами. – Да что с тобой? С кем ты там переписываешься? – не вытерпела Марина. – Стой! – взвизгнула Юля, делая ей знак рукой подождать. Она быстро пробежала глазами по новому комментарию. – Это гениально! Тут пишут, что самый простой способ получить вызов, это приехать на платный прием в НИИ к нефрологу, а он уже на приеме все оформит! – Ну-ка дай посмотрю, – Марина уставилась в телефон пьяными глазами, – а что, они в НИИ так нас и ждут, что прямо на приеме вызов сделают? – Люди точно так же из глубинки попали туда, зачем им врать? – недовольно накричала Юля на подругу. Понедельник! Юля откинулась в кресле и закрыла глаза. Теперь она будет умирать по понедельнику, считать часы до этого дня, сходить с ума от неизвестности. Приступы волнующей радости будут сменяться приступами уныния и апатии, когда ей вновь будет казаться, что ничего не решится на приеме. Как же невыносимо долог воскресный день, когда тебе нужно сделать что-то жизненно важное, решающее всю твою судьбу, в понедельник! Ранним утром в понедельник Юле удалось сразу же дозвониться до НИИ, и они стали предлагать время к разным нефрологам на сегодня. – Есть запись на 10 утра, есть на 10-30. Вам на какое время лучше? – Ой, я не успею к 10. А какое самое позднее время? – 12-30. Записать вас? – Да, давайте, – выпалила Юля, сама понимая, что никакими силами не успеет на восьмичасовую электричку. А если бы и успела, то за полчаса по Москве она бы не добралась до клиники. – Запись произвела, учтите только, что у нас строго за наличный расчет, карточки не принимаем. С собой иметь паспорт, свидетельство о рождении ребенка и историю болезни. Юля положила трубку, и у нее перехватило дыхание, в животе все скрутило. Тут же раздался звонок на сотовый. Это была Марина. – Записалась? – спросила она. – Как же мы успеем к 12-30? – Я поеду на машине с Катей, – ответила вдруг Юля. – Ты уверена? Ты же никогда еще в Москву не ездила на машине, – засомневалась Марина. – А что делать-то? Это единственный шанс. – Тогда заезжай за мной. – Нет времени, нужно уже выходить, а мы еще не собраны! – почти взвизгнула Юля и бросила трубку. Она побежала будить Катю, которая ничего не поняла от неожиданности. – Даю тебе десять минут на то, чтобы собраться и сесть в машину! – Мама, я кушать хочу, – застонала как обычно Катя, и не думавшая собираться. – В Макдоналдс авто заедем по пути. – Ты что? Правда, что ли?! – Катя даже подпрыгнула в постели: она уже почти полгода не ела не то что еды из фастфуда, а вообще ничего мясного или жареного. Мечты о картошке фри заставили ее собраться за пять минут. Антон вышел в коридор, чтобы их проводить. Он уже давно смирился с тем, что их дочь больна, что это как-то влияло на ее дальнейшую жизнь, но он быстро забыл, как именно. Он стер из памяти, словно нарочно, что ее болезнь могла иметь драматический исход, и очень скоро. Он внушил себе, что все идет как надо, ведь Юля, ответственная мать, которую нельзя было ни в чем упрекнуть, занималась вопросом Кати. А раз она занималась им, то это означало, что он мог расслабиться и не морочить себе лишний раз голову. Это была удобная позиция, чересчур удобная, но Антон никогда не отличался проницательностью, потому не мог проникнуть вглубь своего собственного сознания и увидеть, сколь удобной его позиция была. Он был не из тех людей, которые, когда смотрят в зеркало, видят себя со стороны и критикуют себя. Нет, такого недостатка за ним не водилось. – Вы на электричку? – спросил он, сонно зевая. – Нет, на машине, иначе не успеем, – ответила Юля, накидывая плащ и хватая сумку с документами Кати. – Ты с ума сошла! – закричал Антон вслед. – Побьешь машину мне! Ты же никогда в Москву не ездила сама! Но Юля с Катей бегом бежали по лестнице, не слушая его. Юля спешила как могла, часто превышая скорость. Но если до города они долетели, то в самой столице начались невыносимо долгие пробки, и очень скоро время было на исходе. Юля уже начала ругаться на медлительных водителей автомобилей впереди и до скрежета сжимала руль. И все-таки они успели приехать до начала приема, бросив машину во дворах. Перед тем как зайти в кабинет врача, они осмотрелись и поняли, что врач принимает прямо в стационаре, где ходят в домашней одежде мамы и дети. В отличие от городской больницы, здесь почти не было детей, которые бы выглядели здоровыми: даже с первого взгляда было видно, что многие дети с генетическими заболеваниями и с набором отклонений, помимо нефрологических. Где-то вдалеке мальчики лет двенадцати по-отечески развлекали отекшего до невозможности годовалого малыша. Одуревшая от пережитого мать малыша сидела рядом и наслаждалась несколькими минутами передыха. Глаза ее смотрели куда-то вдаль. И тут Юлино внимание привлекло следующее обстоятельство. В усталых глазах женщины не было тоски, не было бескрайней грусти, не было обреченности, которая непременно должна быть в каждой матери, в конце концов. Юля не поняла этого и сидела какое-то время, пытливо размышляя над тем, почему так. Но тут дверь открылась, и из кабинета вышли пациенты. Тогда Юля с Катей зашли. Вместо положенного получаса доктор принимала их полтора часа, из-за чего под дверью скопились пациенты. Ухоженная женщина, немногим старше самой Юли, с невероятно добрым лучистым взглядом, внимательно изучала историю их болезни, записывала к себе в компьютер, задавала уточняющие вопросы о здоровье дочери почти с самого ее рождения. Затем, наконец закончив запись, она повернулась к Юле и сказала: – Сейчас посмотрю ребенка. В ближайшее время вам необходимо лечь к нам на обследование и смену терапии. Скорее всего, понадобится биопсия, – у Юли расширились глаза при этих словах, – для уточнения диагноза. После обследования на консилиуме решается, какой препарат Кате назначить, чтобы вывести ее в ремиссию без преднизолона. – То есть нам нужно менять терапию? – Давно бы пора. – А почему же нам в больнице не говорили ничего об этом? – Затрудняюсь ответить. В таких случаях, как ваш, когда у ребенка стероид-резистентность, с нами обычно связываются из региональных больниц и договариваются о переводе. Почему ваша врач этого не сделала, не могу сказать. Но вам обязательно нужно к нам, потому что здесь вам помогут так, как нигде. Терапия у вас была последние месяцы неправильная, и предписания некоторые тоже некорректные, например, уже давно установлено, что употребление белков не влияет на течение болезни, поэтому детям не нужно запрещать есть мясо. Наоборот, если исключить мясо, это сказывается на задержке роста, которая и так происходит из-за преднизолона. Юля раскрыла было рот, но совсем растерялась, не знала, что промолвить, хотя она и приехала сюда с надеждой, что именно это им и скажут. Сейчас, когда так и произошло, она не могла понять, почему все это время их лечение было столь непрофессиональным. Что двигало врачом, которая должна была знать, что она не умеет и не вправе лечить особо тяжелые случаи, что она должна была давно направить их в Москву, но не направляла? Выходит, Марина все это время была права: нельзя было слепо верить их доктору. Даже их диагноз здесь называли по-другому: не «гломерулонефрит», а «нефротический синдром». Последний факт тоже свидетельствовал об отсталости их региональной больницы. – И, честно говоря, вам назначили слишком много ненужных лекарств, курантил, к примеру. В нем нет необходимости, зачем его прописали? Глюконат кальция уже давно признан неэффективным ввиду того, что он плохо усваивается. – Что же тогда вместо него? – Намного лучше усваивается карбонад кальция, например, Кальций Д3 Никомед. Затем доктор провела осмотр Кати, послушала легкие, посмотрела горло, пощупала живот, голени и руки. После этого она ушла вместе с распечатками своих записей, а ссутулившаяся от напряжения Юля откинулась наконец на стуле и закрыла глаза. Она все еще не могла поверить, что все происходит в действительности. Но тут послышались Катины стоны: – Мама, долго еще? Я так есть хочу! Мне сейчас таблетки нужно принимать, их же нельзя на голодный желудок. Юля вздрогнула, очнувшись внезапно от мечтаний. – Да, заедем куда-нибудь, поедим, там выпьешь лекарства. Ты взяла их с собой? – Конечно. Юля сама не ожидала, что дочь окажется более подготовленной, чем она – она же совсем забыла про прием таблеток. Через двадцать минут пришла врач и принесла направление на квоту: – Сейчас пройдите на административный этаж, там поставят печать. С этим документом и паспортами, полисами, свидетельствами о рождении вы должны как можно раньше поехать в отделение Минздрава по вашей области. Подадите заявление на квоту. К назначенному времени приезжаете к нам со всеми документами и вещами. Вот список анализов, которые вам нужно обеим сдать перед госпитализацией. Не тяните, прямо завтра подайте документы. Юля торопливо просматривала огромные списки анализов, пока вдруг не взглянула на квоту – вызов стоял на дату через полторы недели. – А я успею квоту получить за это время? – Конечно! Главное, не тяните, прямо завтра подайте документы. Они вообще за два дня уже утверждают квоту. И начинайте сдавать анализы, некоторые из них делают по десять дней. Они сами не успели понять, как оказались обе в машине, безмерно довольные, каждая в предвкушении чего-то особенного: Катя – вкусного обеда, а Юля – госпитализации дочери. Все-таки их медицина не была еще совсем мертва. Да, в регионах при обращении в больницу ты играл в русскую рулетку. Но здесь, в Москве, в федеральной больнице все было не так. По инерции здесь еще работали люди с честью, совестью и достоинством ученых, а не бизнесменов или просто уставших от кризисов пенсионеров в халатах врачей. У Юли дух перехватывало от мыслей, роящихся у нее после встречи. Ей хотелось упорядочить их и придать им форму. Она знала, что соприкоснулась с чем-то поистине важным, важным даже по сравнению со своей большой проблемой. А на самом деле – по сравнению со своей маленькой жизнью. Для этих докторов их профессия, открытия в науке, исследования – все было призванием, а финансовое положение – чем-то второстепенным. И они сохраняли в себе это чувство собственного достоинства, истинное, безусловное, несмотря на политику государства в отношении медицины, несмотря на сокращения, низкие оклады, недостаток в финансировании, нехватку порой элементарных вещей в больнице. Потому что они знали, что все статусы, чины, виллы за границей – все это закончится с последним телесным вздохом, ничего за собой не утащишь туда, во тьму. А наука, вклад в нее, вклад в жизни детей – останется на века, а вместе с ним и доброе имя доктора. Удивительно, но сегодняшний день, явившийся логическим завершением кошмарного этапа Юлиной судьбы, показался ей счастливейшим за всю ее жизнь. Даже день, когда она узнала, что ждет ребенка, померк в сравнении с ним, столь безгранична была ее радость. Они ехали по еще зеленой Москве, и сквозь серые облака внезапно вышло солнце, яркими лучами осветив черные окна офисных высоток, которые заблестели в ответ всеми цветами радуги. Сама Вселенная, а с ней и будущие, и ушедшие поколения их рода, казалось, благословили их, устремив на них свой взор, – пронеслась мысль, неизвестно откуда взявшаяся, в Юлином уме. На следующий день Юля рано утром сбегала в поликлинику к терапевту, которая выписала все необходимые анализы без лишних вопросов, услышав о диагнозе дочери. Затем она сдала кровь и остальные анализы, а потом поехала в департамент здравоохранения подавать документы на квоту. Тем временем Людмила Петровна с Катей отправились в детскую поликлинику, надев маски и помазав носы «звездочкой». Это был первый выход Кати в общественные места за последние несколько месяцев, не считая поездки в НИИ. Юля от волнения то и дело отвлекалась от работы; каким пустым казалось теперь все, что она делала! Словно для кого-то в целой Вселенной имело значение, выберет она сковородки красные или желтые, с антипригарным покрытием или керамическим, в качестве новинок ассортимента. А рядом сидел коллега, вездесущий Алексей, которому она теперь формально подчинялась. Фактически она уже которую неделю пыталась ввести его в курс дела, разжевывая ему все процессы и всякий раз поражаясь масштабам его некомпетентности. Ее преследовало навязчивое ощущение, что Алексей не просто ничего не знал о сфере, в которую попал, когда пришел к ним в компанию, а в принципе не понимал смысла работы категорийного менеджера. Он был уверен, что основное в его работе – это ответы на письма коллег, на их запросы. Всему остальному, а именно главной, созидательной части, он старался уделять минимум времени, словно боялся этой сложной, запутанной и ответственной работы по управлению ассортиментом и по его продвижению. В обед, когда Алексей спешно убежал в столовую, она сидела одна за компьютером с чашкой кофе, от волнения у нее совсем пропал аппетит. Тогда одна из ее коллег подошла к ней и стала возмущаться: – Я поражаюсь тебе, Юля! Мало того, что ты все проглотила, что юноша наш тебя «подсидел», так ты его еще и учишь с утра до вечера! У тебя своих дел, что ли, нет? – Честно говоря, из-за этого дурацкого обучения я совсем погрязла в рутине. Если бы не ассистент, то ночевать бы мне здесь. – А тебе это нужно? Ночевать-то здесь? – подначивала ее коллега. Юля посмотрела внимательно в глаза уже немолодой женщины, по возрасту ближе к ее матери. Для чего-то она подошла и теперь пыталась возмутить ее спокойствие, но с какой целью? Вряд ли из чрезмерной заботы о ней самой, Юле.