Вдруг Юля увидела соседку по палате, женщину ее возраста. Она лежала с мальчиком четырех лет. – Ты тоже не спишь? – спросила Юля и села рядом. Она тут же стала делиться своими переживаниями, которые копились в ней целыми днями и наконец нашли выход: – Как же так, столько детей кашляет, сопливится. Катя уже один раз здесь заразилась и переболела. Но сейчас ее переводят на новый препарат, а преднизолон отменяют. Поскорее бы выписаться, чтобы она ничем не заразилась. Ведь дозировка будет снижаться! Женщина вытащила наушники из ушей. У нее было простое лицо, без косметики, но оно сразу запоминалось: яркие брови, вечная насмешливая улыбка. Она производила впечатление человека, не привыкшего переживать за других, да и вообще переживать. Жизнь словно неслась мимо нее со своим дурдомом, а она осталась в самой себе. Казалось, даже собственный сын ее не волновал, его судьба. А ведь ее ребенок лежал с тем же диагнозом. Чему было радоваться, спрашивала себя Юля. – Ты паникер еще тот, – улыбнулась женщина. – Вас скоро выпишут. На такой дозировке преднизолона, как сейчас, вы пока застрахованы от инфекций. Не переживай из-за ерунды. И потом, если что-то случится, то какая разница: здесь или дома? Вы же не сможете 2 года без инфекций. Так не лучше ли сейчас узнать, подошел вам препарат или нет? – Как у тебя все легко и просто, Лен, – сказала Юля. Ее задело, что соседка по палате назвала ее паникером. – Скажи, ну неужели можно не переживать, не паниковать, когда все так идет? – Юля, я первое время тоже сходила с ума, не поверишь. Была как ты. Но человек должен надеяться на лучшее. – Как можно надеяться, когда тут такие страшные истории рассказывают? То один, то второй пациент под пересадку попадает… А пересадка имеет шанс всего 50 %. И как тогда жить дальше? – Есть такое. Но есть и чудесные случаи исцеления. У Юли мурашки пошли по телу. Она вспомнила Надежду. – Знаешь, что считается главным при исцелении? – спросила Лена. Юля помотала головой. – Нужно убить свой страх. Его вообще не должно быть. Когда мы боимся, мы посылаем запрос во Вселенную, просим преподнести нам урок, чтобы отработать его и перестать бояться. Мы сами навлекаем на себя беды, когда боимся. – Допустим, – сказала Юля. – Это похоже на правду. Но почему не со всеми это происходит? Неужели другие люди, у кого все хорошо, не боятся? – Потому что такие, как мы с тобой, кто переживает по любому поводу, такие впечатлительные и ранимые люди… имеем связь со Вселенной намного более тесную. Она сразу слышит нас, напрямую. Поэтому нам с тобой и нужно быть очень осторожными в мыслях и желаниях. Мы слишком тонко чувствуем этот мир. – Но как, как убить в себе этот чертов страх? Мне кажется, я вся соткана из него. Он неотделим от меня. Как можно не бояться, когда на кону вся жизнь дочери? – Да, я понимаю, это кажется… невероятным, – согласилась Лена. – Но чтобы убить в себе страх, мы должны смириться со своей участью. Принять нашу болезнь и ее самый плохой исход. Сказать мысленно: «Мне все равно, даже если это произойдет». Понимаешь, мы все время думаем, что настоящая жизнь – вот она за углом, сейчас начнется, как только исцелится наш ребенок. Так? – Ну да, конечно, а как же еще? – сказала Юля. – Но все не так! Жизнь не имеет хеппи-энда. В любой момент может что-то случиться, даже когда мы исцелились. Может заболеть кто-то еще: наши родители, мы сами. И что, опять мы будем несчастны, опять страдать целыми днями? Да так вся жизнь пройдет! Все, так до самой смерти! Счастье должно быть не потому что выполнены какие-то условия, а потому что оно есть в нас – само по себе. Однажды, в первую нашу госпитализацию сюда, я встретила у лифта женщину с ребенком-олигофреном. Девочке было лет четырнадцать. Так ее мать мило общалась с подругой, между делом играя в «ку-ку» со своей дочерью-подростком. Тогда я увидела, что эта мать, у которой вся жизнь положена на служение ребенку, у которой ситуация еще хуже, чем у меня… Но она спокойна, она счастлива. Она – нормальная. Как такое возможно? Да потому что счастье должно быть внутри человека. Все у нас в голове. – Но как? Как она этого добилась? Как научиться счастью? Это все слова… – Юля, пойми, что ребенок существует вне тебя. Он – не ты. Ты и без того жертвуешь всем ради него. Никуда не ездишь, нигде не бываешь, не можешь строить карьеру. Подумай только, вот ты хоть раз говорила себе, что все, теперь, когда дочь заболела, ты должна быть идеальной мамой? Этаким ангелом с крыльями? – О чем ты говоришь? – не поняла Юля. – Вот ты кричишь на дочь? – Что ты! Разве что иногда… Но я стараюсь изо всех сил… – Вот! – воскликнула Лена. – Об этом я и говорю! Мы все пытаемся отрастить себе крылья, стараемся контролировать себя. Этого от нас все и ждут. Но мы не ангелы, мы простые люди, Юль. Вот и весь секрет. И иногда – нет, часто! – мы выходим из себя, кричим на детей. И даже чаще именно на таких детей, на бешеных, на истеричных, которые сидят на преднизолоне. А окружающие, кто не знает, смотрят на нас, как на демонов. До пофиг, что смотрят! Их бы в нашу шкуру… Все это вранье, когда кто-то дает интервью и рассказывает, какой он чудо-родитель для своего ребенка. Я раньше верила всему, когда читала. Сейчас – нет, – Лена горько усмехнулась, сказав это. – Все-таки мы существуем отдельно от наших детей, они – сами по себе, мы – сами по себе. Мы только помогаем им расти и выздоравливать. К тому же страх портит качество нашей жизни. Он съедает нашу жизнь за нас. С ним мы не живем, а существуем, а ведь жизнь проходит. Так оставь хотя бы маленькую часть для себя – внутри себя, – этот мир пусть будет только твоим, не ребенка. Там, в себе – будь счастлива. Юля хотела спорить, хотела не соглашаться. Столько эгоизма было в словах этой матери, что она, быть может, никогда не согласится с ней. Но против воли Юли что-то в душе откликнулось на слова Лены. Та словно заставила ее чуть приоткрыть футляр, в который Юлю с Катей загнала болезнь, и выглянуть наружу. И она увидела окружающие предметы: деревья, дома, улицы, города, страны, – уже без ярлыков «запретно». Весь прошедший опыт Юли, вся ее жизнь предстала перед глазами совсем в другом свете, и ощущения, неясные, опять тревожные, восстали внутри нее не только против Лены, но и против себя самой. Но одна идея пульсировала, одна выделялась среди других. Так вот что это было! Лена, беспечная Лена, которая раздражала ее все эти дни, как бельмо на глазу, своим счастьем, – эта самая Лена не была равнодушной себялюбкой. Она была точно таким же человеком, как и она, Юля. На следующий день к ним в палату заглянула преподаватель по английскому и обратилась к Юле: – Вы мама Кати? Катя даже вздрогнула, боясь, что та пожалуется, что дочь не справляется с программой удаленно. – Я хотела отметить, что у Кати очень большие способности к английскому. Для девочки ее возраста и на удаленном обучении это просто феноменально. Вы где-то еще занимаетесь? – Катя села обратно за стол и продолжила делать домашнее задание, зардевшись. – Вы знаете, – начала оправдываться Юля, – я просто сама закончила иняз и занимаюсь с ней периодически английским. Школьная программа мало что дает. Ну и она еще сама находит в интернете иностранные сообщества, заводит себе друзей по переписке. Даже по Ватсап потом общается с ними. В наше бы время такое подспорье в обучении! – Это очень хорошо, продолжайте заниматься. Катя продвинутый ребенок. Успехов вам. Юля кивнула в благодарность головой, слушая ее, как в тумане. Преподаватель ушла. Вскоре телефон стал разрываться от сообщений в Ватсап. Просматривая их, Юля стала вся чесаться от волнения. Антон писал ей: – Привет. Моя новая жена (мы расписались) хочет, чтобы мы поскорее поделили квартиру. Ей скоро рожать. Нужна определенность с жильем. – Ок, но на тех условиях, что я озвучивала. – Да нет, давай по справедливости. Поделим пополам. – Это не по справедливости. – Будешь судиться теперь? Тебе заняться нечем? У тебя ребенок больной, а ты воевать собралась. – Судиться ты собрался, а не я. Ребенок мой вполне здоров. И спасибо, что напомнил, без тебя бы забыла. Переписка продолжалась еще долго, по ходу нее мысли их блуждали, путались, они уходили от темы, переходили к взаимным обвинениям, ругались. Антон первым не выдержал и стал обзывать ее последними словами. Юля подумала, что сама виновата, что продолжила разговор, нужно было давно перестать отвечать. Она отбросила телефон и откинулась назад, прислонившись спиной к холодной стене. Большую часть дня она сидела на кровати, потому что в палате не хватало стульев даже для детей, не то что для взрослых. Юля вновь с отчаянием подумала о том, что не сможет ничего сделать для дочери – не отвезет ее на море, где она могла бы окрепнуть, перестать так часто болеть, поднять иммунитет, найти силы бороться с болезнью. С этим дележом имущества Антон оставит их голыми, какое тут море, какой отпуск, в самом деле, мечты эти были еще наивнее, чем мечты о том, что Антон отступится от половины квартиры, согласившись на свою изначальную долю. После всех тех оскорбительных слов, что Юля услышала в свой адрес от Антона, она уставилась в окно, глядела на бывшие заводские здания вдали, теперь использовавшиеся, очевидно, как офисы класса С. Серые, с маленькими окнами, без какого-то намека на архитектуру или дизайн, они напоминали тюрьмы. Вся ее жизнь стала такой темницей, из которой не было выхода ни в дверь, ни в окно. Этот чужой ненавистный город, Москва, эта страна – все было темницей; выбраться было невозможно. Да будь у нее нужные средства, даже тогда она не сможет отвезти дочь в тепло: слишком рискованно это пока что было – и смена климата, и отсутствие медицинской помощи московского уровня, и опасное снижение дозировки преднизолона. Ее желание, пусть и сильное, отвезти дочь на Тенерифе было несбыточным. Юля не осознавала этого, но она внушила себе мысль о том, что, стоит им только добраться до острова, как все проблемы Кати уйдут, словно сама вулканическая земля этого острова исцелит ее. Тут она вспомнила про фильм с Рейчел Вайс, который смотрела несколько лет назад, не подозревая о грядущей собственной беде: главный герой был одержим тем, чтобы дописать книгу об исцеляющем древе жизни, ему казалось, что если он успеет закончить ее, то его жена выздоровеет. Его желание было столь же наивным, сколь и потрясающе мощным. Так и они с дочерью: словно лишь на магическом исцеляющем острове Тенерифе могли скрыться от преследовавшего их рока. Звук вибрирующего телефона заставил Юлю вздрогнуть. Она неспешно повернулась и взяла трубку, немного озадаченно: номер был заграничным – похоже, звонили по работе. Однако на том конце прозвучал приятный знакомый голос, голос Йохана. – Это Йохан, если ты еще помнишь меня, – сказал он по-английски. – Конечно же, я помню тебя, – торопливо ответила Юля. – Как у тебя дела? – Ты, наверное, догадалась, что я в Москве, – он замолчал на мгновение, словно переводя дух. – Я бы хотел поехать к тебе, чтобы встретиться еще раз. – Йохан, но я не думаю, что это хорошая идея, – замялась Юля, а потом вспомнила, что вряд ли кто-то в палате поймет английскую речь, потому продолжила: – Я тебя уже совсем не понимаю. Я думала, что после нашей последней встречи ты решил оборвать все контакты со мной. А теперь спустя месяц ты объявляешься, словно все это время мы общались. – Юлия, но это не совсем так. Я пытался забыть тебя весь этот месяц, но не смог. Ты знаешь, что я встретился с несколькими женщинами в прошлый раз в Москве, но они мне просто не могли понравиться. Потом я решил, что мне просто нужно время. Но вот прошел месяц, и я все равно не мог не позвонить тебе. Мы могли бы хотя бы попытаться. Поверь мне, я прекрасно осознаю, что у тебя главный приоритет – это здоровье дочери, поэтому я готов помогать вам обеим любым способом. Ты же знаешь, что медицина в Германии если не лучше, то уж точно не хуже, чем в Москве. Я и сам доктор. И препараты все бесплатны при наличии рецепта. Даже не переживай из-за этого, я буду во всем помогать. – Да о чем ты говоришь? – воскликнула Юля. – Переехать в Германию? Мы даже на море не можем поехать по многим причинам. Это даже не обсуждается. Я тебе не подхожу, я точно знаю. Жены из меня точно уже не получится. Да и вообще никого не получится. Меня даже на работе не повысили из-за всех моих проблем. – Неправда, уверен, это все не так. Юля сделала глубокий вдох: каким же упрямым он был! И как же ей хотелось сказать ему, что она здесь, рядом, тоже в Москве, и что они могут увидеться очень скоро. Какое счастье было бы встретить его сегодня! Однако язык ее твердил одни и те же заученные слова. Какое право она имела сказать ему, чтобы он приехал? Она взяла очередной больничный, чтобы быть рядом с дочерью, а не заниматься своей личной жизнью. И вот разговор зашел в тупик, и они распрощались. Юля вышла в коридор, чтобы принести кипяток для чая; следом за ней вышла Надежда. – Как вы хорошо говорите по-английски, – сказала она. – Это вам из Англии звонили? – Нет, это немец один, он на самом деле звонил из Москвы, – ответила Юля. – А, здесь живет, значит, – удивилась Надежда. – Нет, – вновь покачала головой Юля, – приехал в командировку, он ученый-генетик, консультирует наших специалистов по оборудованию для генетических тестов. – Ничего себе, – глаза Надежды расширились от удивления, – как вы с ним познакомились? – Совершенно случайно, в командировке. Теперь он периодически звонит, предлагает встретиться. Надежда посмотрела на нее немного с завистью, но и с восхищением тоже. – Я очень рада за вас, – сказала она. – Да какой там! – тут же непроизвольно воскликнула Юля, стыдясь даже самой идеи о связи с ним. – Я ему сказала, что не буду с ним встречаться. – А почему? – спросила Надежда. – Какие мне сейчас мужчины, какие свидания? Вы же видите, что с нами творится. Ничего не хочу. Они шли по коридору, прошли мимо холла, где играли и резвились дети, прошли даже кухню, где Юля хотела взять кипяток, и уже словно забыли, зачем вообще вышли. Встали около пожарной лестницы и смотрели друг на друга пристально. В этой едва знакомой ей немолодой уже женщине Юля почувствовала внезапно поддержку, которой не должно было быть, ведь они были чужими людьми, но она каким-то таинственным образом исходила от нее и почему-то направлена была именно на нее, на Юлю. – Генетик, из Германии. Вам одной дочь поднимать или с помощью мужа, есть разница? Поверьте, я знаю, о чем говорю. Я пять лет сидела дома после родов, потому что невозможно было оставить дочь ни с кем. Нужна была постоянная забота. В каких она истериках билась, как бросалась на меня с кулаками. Я пряталась от нее в шкафу, а она ходила и выискивала меня по квартире, потому что ей нужно было выплеснуть на меня свой гнев, – следствие воздействия преднизолона. А кричать и ставить в угол было бесполезно, только хуже сделаешь. Столько агрессии рождает преднизолон. Но и это все прошло. А теперь ей тринадцать лет, и она сама все делает по дому и по школьное программе. Но в тот период с нами был мой муж. Он обеспечивал нас, вместе со мной мотался по всем целителям, экстрасенсам, гомеопатам. Это сейчас он ушел и даже алименты почти не платит. Но тогда без него я не знаю, как бы выдержала.