Юля остановилась. Ей нестерпимо захотелось обратно, к нему. Снова взять его за руку и услышать свое имя хриплым от долгого молчания шепотом. Она даже сделала несколько шагов назад, но быстро сообразила, что ее никто не пустит в реанимацию в такое позднее время. Ей не надо было сбегать, но она, как всегда впрочем, сначала сделала, а потом подумала. И почему рядом с этим противным брюнетом, ее мозги отключаются напрочь? Дома Юля всю ночь проворочалась на ставшей вдруг неудобной постели. И в конце-концов не выдержала и набрала Свету. Ей нужно было с кем-то поделиться всем, что произошло в этот кошмарный день. — Алло, — отозвалась Света сонным голосом, а Юля вдруг опомнилась, что подруга спит. Ведь ночь на дворе и положила трубку, так и не сказав ни слова. Телефон практически сразу зазвонил: — Юля, что случилось? — голос Светы звучал тревожно. — Свет, прости, что я тебя разбудила, я забыла сколько сейчас времени. — Ерунда, — подруга зевнула прямо в трубку, — говори, что случилось. — Свет... я такая дура... я кажется влюбилась... — Да ты что? — фыркнула Света на том конце провода, — рассказывай, кто этот несчастный... Они проболтали больше часа, пока Юля делилась длинной и запутанной историей своей любви. Рассказала о страшных событиях, которые привели к тому, что она осознала свои чувства. И о том что завтра с утра первым делом рванет в больницу, чтобы снова увидеть несносного брюнета. Но утром Юля проспала и едва успела прибежать на работу вовремя. А там ее уже ждал Алексей Михайлович... — Доброе утро, Юля, нам надо поговорить. Пройдем в кабинет. — Здравствуйте, — тихо ответила Юля, по выражению лица отца брюнета, что разговор будет не самый приятный. Но послушно направилась в кабинет директора. — Юля, — Алексей Михайлович, сел в кресло за столом, и кивнул Юльке на стул для посетителей, — Сережа просил тебя не приходить к нему больше. Он не хочет тебя видеть. Прости. Я с ним не согласен, но, — он развел руками, — таково решение моего сына. — Что? — Юля замерла оглушенная таким известием... Алексей Михайлович вздохнул и пояснил: — Юля, Сережа ослеп. И сколько это продлиться неизвестно. Он не хочет, чтобы ты видела его в таком состоянии. — Но... — она жалобно посмотрела на своего собеседника, — мне все равно... это ничего не изменит... — Это хорошо, — улыбнулся Алексей Михайлович, — думаю, все со временем наладится. Но пока... пока не стоит нервировать Сережу. Юля кивнула. Сердце жгло от боли, и слезы обиды просились наружу. Но она глубоко вдохнула, кивнула, стараясь не показать своих чувств и ответила: — Я поняла, Алексей Михайлович. Хорошо. Я понимаю, как сильно виновата перед ним, и сделаю так, как он говорит. Но, я очень прошу вас, скажите ему, что я очень сожалею о своих поступках и словах. И буду ждать, когда он передумает... Встала и на странно одеревеневших ногах вышла из кабинета. Алексей Михайлович вышел следом. Он тяжело вздохнул, виновато посмотрел на девочку, сидевшую за рабочим столом. Как воробышек. Какие же они оба глупые. И эта бестолковая девчонка, которая полоскала мозг его сыну столько времени. И он, вдруг решивший, что с таким увечьем принесет ей только несчастье и боль. И она будет жалеть его, а не любить. Хотя может быть что-то разумное в этой разлуке. Зато проверят оба, настоящие их чувства или нет. А зрение, дай Бог, восстановится. Глава 43 Неделя с хвостиком до нового года тянулись как резина. Юлька старалась держаться и не показывать никому, как тяжело у нее на сердце. Но если днем у нее это получалось, то по вечерам, дома слезы сами лились из глаз в подушку. Новости о Сереже она узнавала у Андрея Викторовича, и они радовали. Ему с каждым днем становилось лучше, хотя зрение так и не вернулось. Но, как только состояние брюнета улучшилось настолько, что его стало можно перевозить, родители отправили сына в какую-то московскую клинику. С одной стороны Юлька радовалась, ведь там шанс восстановить зрение, наверняка, намного выше, а с другой сердце замирало в ужасе, от того, что он может теперь и не вернуться. Она скучала по несносному брюнету. И каждый умирающий, несмотря на все усилия, букет причинял невыносимую боль. Скоро у нее не останется ничего, кроме воспоминаний. Тридцать первое декабря был рабочим днем, причем последним на должности секретаря, а потому затянулся у нее до самого вечера, хотя остальные сотрудники начали уходить с обеда. Ей надо было передать дела девушке, которую Викторович нанял на ее место. Юля собиралась праздновать новый год со Светой и Глебом в их обновленной квартире, а потому не переживала по поводу готовки и всего прочего и могла спокойно задержаться на работе. Домой она вернулась уже около семи вечера. Торопливо переоделась, сложила в пакет купленные накануне деликатесы для новогоднего стола, и уже выключила свет, собираясь уходить, как раздался звонок домофона. Сосед, местный алкаш Валера, частенько забывал ключи и звонил ей, поэтому ничего не спросив, она просто нажала на кнопку, впуская его в дом. Хорошо, не надо будет ждать лифт. Схватив пакет с продуктами, вышла и повернувшись спиной к гудящему лифту, принялась закрывать дверь. Лифт поднялся и замер. Двери со скрипом открылись, и... — Привет, Юленька, — там оказался вовсе не Валера. От неожиданности она подпрыгнула и выронила ключи. Неловко повернулась... — П-привет... — машинально прошептала она, глядя на Сережу... Сердце совершило кульбит и замерло, перестав биться. — Здравствуйте, Сергей Николаевич. Откуда вы знаете мой адрес? — Мне Марья Ивановна дала, — он улыбнулся той самой улыбкой, от которой у нее всегда уходила почва из-под ног. — А еще она сказала, что ты все еще ждешь меня. Плачешь, — он сделал шаг навстречу и протянул руки, чтобы обнять ее. Она отпрянула. Слова застряли в горле противным комом. — Зачем ты съехала? Я же оплачивал ту квартиру для тебя все это время. А вчера приехал, мне хозяйка говорит, что ты давно там не живешь. — Сергей Николаевич, — Судорожно вдохнув, холодно ответила она. Так холодно, что даже сама была удивлена. — прошу вас уйти и оставить меня в покое. И вынуждена вас разочаровать, я жду не вас, и плачу не по вам. Вы поступили со мной низко и подло, и я перестала вас ждать именно в тот момент, когда узнала про вашу подлость. — Юленька, — Сережа сделал вид, что ничего не услышал. Молниеносным рывком схватил ее и прижал к себе, не обращая внимания на яростное сопротивление, — а вот я очень скучал... — Так скучал, что даже занес в черный список? — злясь на него и на себя, спросила она, замерев в его руках. — Увы, Юленька, — Сергей Николаевич тяжело вздохнул, — я пытался тебя забыть, но у меня ничего не получалось. Я каждый день думал о тебе. Вспоминал наши ночи... твою страсть... твою любовь ко мне... — Это ты меня бросил! Ты! Уехал, даже ничего не сказал! А я как дура, как полная дура, верила тебе! — выкрикнула она, желая сбежать. Но непослушное тело продолжало греться в его объятиях. И млеть от желания. — Прости, Юленька, — Сережа перешел на шепот. Он словно знал, как она реагирует на его уловки и пользовался ими, чтобы заставить ее делать то, что хочет он. Снова. — Прости меня. Я правда, скучал. Очень. Я каждый день мучился от желания позвонить тебе. Услышать твой голос. Увидеть тебя. Обнять. Поцеловать. — Я тебе не верю! — снова выкрикнула она, понимая, что проигрывает. Вопреки всему ей было тело и уютно в его руках. — Хочешь, я буду просить у тебя прощения каждый день? — прошептал Сережа на ушко. От его дыхания мурашки разбегались по всему телу, как круги на воде. — Ты меня бросил, — повторила она тише, — я тебе не верю... Она хотела сказать, что ей известно, чем он заплатил за свое повышение. И что это низко, подло и грязно, что с теми, кого любят так не поступают. Но не могла. Она забыла все слова, кроме тех, которые твердила как мантру: — Я тебе не верю... Ты меня бросил... А Сережа, чувствуя, что почти победил, что еще чуть-чуть и она не сможет сопротивляться, прижимал ее к себе все сильнее, все жарче... — Юленька, — прошептал он, — девочка моя любимая, прости меня... От этого признания, от этой мягкости и нежности в голосе того, кого она Юлька, любила всей душой, вдруг защипало в носу, а на глаза навернулись слезы. А он наклонился и поцеловал ее. Так как раньше. Нежно, мягко, так что колени снова, как тогда подогнулись, словно сдаваясь на милость победителя, а в низу живота мгновенно скрутился тугой узел. Юля не хотела, но против ее воли губы шевельнулись, отвечая на Сережин поцелуй, руки взметнулись вверх, обнимая его за шею, а тело, предавая хозяйку, само вжалось как можно сильнее в знакомое до мельчайших подробностей тело мужчины. Реальность поплыла, время сместилось, словно не было этих четырех месяцев, словно не было той подлой игры, словно не было ничего. — Сережа, — выдохнула Юля, когда он разорвал поцелуй и потянулась за вторым сама, — Сережа... Она не слышала, как загудел лифт, поднимая кого-то на этаж, она забыла, что собиралась к Свете... Она прижимал к желанному мужчине и хотела большего, чем объятия в зимней одежде на лестничной площадке. Она давно затащила бы его домой, но дверь была закрыта, ключи валялись на полу, и чтобы их достать надо было разомкнуть объятия. Внезапно двери лифта разъехались прямо перед ними. И знакомый голос удивленно произнес: — Юля? Глава 44 — Юля? — Из лифта вышел сосед-алкоголик Валера, — Я эта... я че хотел-то... долг хотел отдать... новый год же... нельзя в новый год с долгами... — В-валера? — Юля пришла в себя и оттолкнула Сережу. Дурман схлынул, щеки опалил стыд. — Не надо, — ответила она соседу, — оставь себе, как подарок... — Спасибо, соседка, — заулыбался Валера и, насторожено посмотрев на Сергея Николаевича, замершего с протянутыми к ней руками и довольной улыбкой, добавил, — ты эта... зови... если че... Он зашел в свою квартиру, хлопнув дверью, а Сережа, улыбнувшись, снова попытался схватить Юлю, желая продолжить с того момента, когда их прервали. Но она шарахнулась от него в сторону и прижалась к стене: — Нет! — В отчаянии она выставила руки ладонями вперед. — Не подходи. Ненавижу тебя! Ненавижу! — кричала она, вкладывая в эти слова все свою чувства, — ну почему ты так?! Почему не оставишь меня в покое! Уходи! Ненавижу! Зачем ты пришел! Зачем?!