Замолчала она, прикусив язык. — Марья Ивановна, — не выдержала Юля, — как вы могли?! Я думала мы с вами друзья, а вы?! Вы за мной следили! И все докладывали ему! А я вам верила! И еще приходила и сама все рассказывала! А вы смеялись надо мной! — Да что ты такое говоришь? — Марья Ивановна огорченно заморгала ресницами, словно пытаясь сдержать слезы. Она либо хорошая актриса, либо действительно не понимает, что сделала. И следующие слова только подтвердили это, — я же для тебя старалась. — Марья Ивановна, а вы меня спросили? — Юля изо всех сил старалась быть вежливой. Все же эта женщина по возрасту годилась ей в матери. — А что спрашивать-то? Я же видал, как тебе было плохо, как ты плакала. А вы с Сережей такая красивая пара. Вы подходите друг к другу, как ключик и замочек. Я же это видела... — Но вы знали, как он поступил со мной?! И неужели вы думали, что я смогу простить такое? — Юля уже практически кричала. Кажется, Марья Ивановна так и не поняла, как была не права. -Ох, Юля-Юля, — покачала она головой, — да, Сережа ошибся. Но ты бы видела его тогда... Я ведь в тот вечер здесь была. Срочный отчет доделывала. Не знала, что у вас там происходит, но как Сережа убивался — видела. На нем лица не было. Я даже спросила у него, что случилось. А он, посмотрел мимо меня, словно призрак я какой, и не ответил. А потом и не вспомнил даже... Юля молчала. Не потому что ей нечего было ответить, а потому что вдруг перехватило горло. Она словно снова лежала связанная, не видя и не слыша. И умоляла брюнета прекратить... А он... не останавливался... Ее затошнило. А Марья Ивановна, ободренная ее молчанием, продолжала: — Я же Сережу с малолетства знаю. Соседи они наши. Я намного его старше, но все же помню, о чем соседи во дворе говорили. Его мать нагуляла еще до брака, неизвестно от кого. А отец ее замуж беременной взял, признал ребеночка-то. И все вроде хорошо, любил он и ее, и ребенка, да померла мать, когда Сереже года три было. Полгода не прошло, как отец на другой женился. Не по любви, а чтоб ребенок под присмотром был. А девица эта возьми, да забеременей. И как только свой родился, охладел отец к приемышу сразу. А мальчонка-то не знал, отчего папка теперь не любит его. Старался изо всех сил. И учился на отлично, и медали-грамоты спортивные приносил. Все надеялся, что отец похвалит его. Но у того своя забота была уже. Младший-то бестолковый оказался. Да на фоне Сережиных-то успехов. Вот и начал отец втолковывать мальчишке, что никчемный он. И чем больше старался Сережа, тем больше отец недоволен был. А как школу закончил и в институт на бюджет поступил, так отец сказал, что больше кормить его не собирается. Мол, все равно дурак-дураком. Зачем в институте штаны протирать, иди работать да на жизнь зарабатывать. Тогда-то я Сережу к нам и устроила. Я-то сюда сразу после института пришла курьером, и к тому времени уже в отделе кадров сидела. Та что Сережа начинал с самых низов. Кирпичи носил, раствор мешал, работал и учился. К концу пятого курса уже главный инженер с ним за руку здоровался. А как диплом получил, так бригадиром его поставили. А через год до прораба повысили. Марья Ивановна вздохнула и, не давая вставить ни единого словечка, продолжила: — Отец-то его от зависти к успехам пасынка, почернел весь. Свой-то у него платно едва-едва через каждую сессию переваливал. Не совсем дурак, но ленивый. Всеми правдами и неправдами после института его в министерство сунули. И надо же, он там ко двору пришелся. Да так быстро вверх пошел. Отец гоголем ходил. Сереже-то каждый раз этим тыкал. Вот мальчишка и не выдержал. Есть в его жизни поступки, которыми гордиться нельзя... Но ведь добился своего. Директором стал. Самым молодым среди всех филиалов. А потом тебя встретил. Ты же его, Юленька, не знала раньше, поэтому и не видела, как он с тобой изменился. А я так радовалась. Думала, вот, наконец-то, счастлив Сережа. Забыл про свои обиды. У него рядом с тобой и взгляд-то менялся, Юленька... Марья Ивановна давно плакала промокая слезы платочком. И даже Юля невольно шмыгала носом, думая, что для Марии Ивановны Сергей Николаевич был совсем другим человеком... — Прости, Юленька, может и не права я была, но и сейчас так же поступила бы. Заслуживает этот мальчик счастья. Простила бы ты его... а, Юль? — Нет, — она покачала головой — не прощу. Такое нельзя простить. Каким бы он не был хорошим для вас, со мной он поступил подло. Она не хотела больше оставаться здесь. Слишком тяжелой оказалась правда. — Юля, ты все же подумай. Второй Сережа, конечно, тоже хороший мальчик... Но Сергей Николаевич... он же так тебя любит... — Себя он любит, Марья Ивановна, — упрямо повторила Юля, — себя... Глава 61 Несколько дней прошли относительно спокойно. Юля ходила на работу. Вечерами навещала в больнице Сережу, которому становилось все лучше и лучше. Его родители настойчиво зазывали будущую невестку к себе. Здесь, в городе у них был довольно большой дом, в котором они теперь жили только вдвоем. Юля так же настойчиво отказывалась. Ей не хотелось быть приживалкой в чужом доме. Ладно еще, если бы Сережа был с ней. А вот так, одна, нет. К такому она не готова. Она даже от услуг Павла она отказалась, и ездила на привычном общественном транспорте. Может быть Алексей Михайлович и рубанул бы с плеча, все же это даже как-то не прилично, что невеста его сына ездит в троллейбусе, но Сережа всегда был на ее стороне. Он защищал право Юли быть самой собой. А в этих баталиях между отцом и сыном, мама всегда была на стороне сына. Потому то мальчику нельзя волноваться. Алексей Михайлович вынужден был сдаться, и только тихо вздыхал, когда видел мать своего будущего внука, а в своих мечтах он уже воспитал из него наследника, в убогом пуховичке и разбитых сапожках, спешащую с остановки в больницу. Вот только пусть поженятся, тогда он скажет свое веское слово. А пока были более важные проблемы... Сережу вот-вот должны были выписать, но он категорически отказывался уезжать из города без Юли. Даже в санаторий, который был ему просто необходим. Так что хорошие отношения с будущей невесткой, способной повлиять на взбалмошного сына и заставить его лечиться, были важнее приличий. И, вообще, Алексей Михайлович тяжело вздыхал и думал, что надо уволить ее что ли... Пусть едет с Сережей. Присмотрит за ним. Поухаживает. Макса он самолично выгнал. А начальнику службы безопасности сделал внушение. Это же надо было так проколоться. И Серега этот, белобрысый. Алексей Михайлович ему и деньги предлагал. И очередное повышение... Не повелся. Уволил бы совсем, да жаль. Пацан головастый. Управленец умелый. Филиал поднял. Ошибок, конечно, наделал... Но кто же без ошибок работает? Только тот, кто ничего не делает. Так что личная жизнь личной жизнью, а бизнес есть бизнес. Тем более, ничего у него не вышло. Не переманил Юлю-то... Он вздохнул и скосил глаза на сидевшую рядом с сыном девчонку. Повезло сыну. Хотя, конечно, другие планы у него были на женитьбу единственного ребенка. — Алексей Михайлович, — шепот будущей невестки прервал размышления, — я пойду. Поздно уже. Сережа спит, вы его не будите. Лекарства вечером он уже принял. Пусть отдыхает. До свидания. Юля вскочила на улицу и помчалась на остановку. Конец января выдался неожиданно холодным, и она зябко передернула плечами, старый пуховичок отказывался служить четвертую зиму. Она его купила еще на втором курсе, и сейчас он доживал свой последний срок. Сережа предлагал ей деньги на новый, но она отказалась. Нет уж, хватит. У одного уже брала. Лучше уж сама как-нибудь. Сейчас у нее долгов нет, за кредит на мамин санаторий рассчиталась. Так что со следующей зарплаты можно будет порадовать себя обновкой. И для Сережи купить что-нибудь. Четырнадцатое февраля же скоро... Вот забота, что купить любимому мужчине, у которого все есть? А чего нет, но очень надо, она дать не в силах. Могла бы, отсыпала бы ему немного здоровья. Чтобы видеть стал... -Юлия? — ее размышления прервал незнакомый голос, — это вы, Юлия? — Да, — Юля вопросительно посмотрела на незнакомую, но весьма эффектную девушку, которая поджидала ее рядом с небольшой красной машинкой возле дома, — а вы кто? — Я сразу тебя узнала, — хмыкнула высокая фигуристая брюнетка, — Макс тебя очень ярко описал. Я — Василиса. Юля побледнела и сделала шаг назад. Она ведь так и не узнала, что было правдой, а что нет, предпочтя забыть об этой ужасной истории. — Не бойся, — рассмеялась Василиса, — поговорить нам с тобой надо бы... пригласишь в гости? — О чем? — нахмурилась Юля, ей совсем не хотелось общаться с девицей по поводу ее претензий на Сережу. А она явно хочет вернуть его себе. И у нее, у Юли, нет ни единого шанса против этой красотки. — А то ты не знаешь, — еще один смешок, — Макс же растрепал тебе все... про беременность... только братец мой, как всегда, все напутал. Вот и надо поговорить... Так что? Пустишь? А то я задубела уже пока тебя ждала. Чай попьем, поболтаем. У меня тортик с собой... И вино... — Х-хорошо — неуверенно ответила Юля. Она окончательно перестала что либо понимать, — пойдем... — Ты, Юль, не жмись, — Василиса хлопнула ее по плечу, — мне Сережка про тебя рассказывал. Знала я, как любит он тебя. Макс дурак просто. И меня в городе не было, чтоб по мозгам ему настучать. Я вчера только приехала. Летали с моим папиком в Париж на целый месяц. И новый год там справляли. Это было круто. Василиса болтала без умолку, рассказывая про Париж, про новый год, про рестораны и ночные клубы и даже про своего папика, а Юля никак не могла понять, что же в конце-концов происходит? И только дома, когда они уже сели пить чай, Василиса перешла к делу: — Слушай, Юль. Я ведь что к тебе пришла. Понимаешь, мне Макс рассказал про то, как спасал мою честь,- она расхохоталась, — вот я и решила, что должна все исправить. Я ведь не стерва какая-нибудь. Не буду дорогу чужому счастью переходить. Юля молчала, помешивая чай ложечкой. Есть не хотелось. И, вообще, ситуация была страннее некуда. Но Василиса не нуждалась в ответах. — Мы с Сережкой давно знакомы, пару лет уже. Гуляли бывало вместе... спали.. А что такого? Мужчина богатый, не жадный, молодой, свободный и веселый... Что еще нужно? Но ничего особого между нами не было. Не в моем вкусе он. Так, приятно время провести. А потом он вдруг пропал из тусовки. В клубах перестал появляться. Работать стал. Ну как бы, пропал и пропал. Какая разница. И как раз папик на меня клюнул, мне, вообще, ни до кого было. И вот в начале декабря встретились мы в торговом центре случайно. Ну, слово за слово. В бар зашли. Там он мне про тебя и рассказал. Встретил, мол, девчонку, жить без нее не могу, а она нос воротит. Я еще думала, что за дура такая... Ой, ну прости, — извинилась Василиса, но никакого раскаяния она точно не чувствовала, — прости... Сережка не жадный, так что угостилась я до упаду. Не то что доехать, до машины дойти бы не смогла. Вот он меня и отвез. А дома Макс был, там они и познакомились. Василиса достала пачку, привычным движением выщелкнула сигарету и, с сомнением посмотрев на Юлю, замершую от услышанных откровений, покрутила на пальцах тонкую трубочку. Она явно начала нервничать. Пальцы дрожали, а голос стал подрагивать. — В общем, ничего у нас не было, Юль, давно уже. А залетела я от папика своего. Он, знаешь, резинки не любит, говорит, не те ощущения. Я предохранялась, конечно, но вот как-то так вышло у нас. Я в тот вечер в таком ужасе была. Сразу же хотела аборт сделать. А папик мой как раз жену повез на отдых, и трубку не брал. И денег мне на аборт дать не мог, сама понимаешь. Вот я Сережке и позвонила... Знала, что не откажет. Он и не отказал. Приехал, дал мне денег. Мы возле бара встретились в моем районе. А на обратном пути... — Василиса гулко сглотнула и доломала сигарету, которую все это время неосознанно сминала пальцами, — а Макс решил, что я от него... Юля молчала... — Юль, — Василиса подняла на нее глаза, в которых стояли слезы, — я не знала же про аварию! Я только вчера узнала. Что мне делать-то теперь, а? Это же я виновата! Из-за меня он... ослеп... Глава 62 — Нет, — Юля тяжело вздохнула. Искренняя боль в словах Василисы, вызвала сочувствие, — не из-за тебя. Это он из-за меня так напился на корпоративе, что неадекватный был. Я его так мучила... И в тот вечер такого ему наговорила. А он напился и решил ко мне ехать, прощения просить. — Я тоже удивилась тогда, — Василиса вытерла слезы и улыбнулась, — он ведь раньше пить пил, но никогда в таком состоянии за руль не садился. Но я так рада была, что от проблемы избавлюсь, что и не сказала ему ничего. Но если бы он к тебе поехал, то может и не было бы ничего. До меня-то он нормально доехал. И как мне теперь с этим жить, а? Прости меня, Юль... я же ему... Вам обоим всю жизнь испортила. Мне Макс сказал, что все плохо с ним... Как ты думаешь, он меня простит. А? И Василиса разрыдалась навзрыд, положив голову на скрещенные на столе руки. — Простит, — Юля вытерла слезы, которые навернулись на глазах против ее воли, — Сережа очень добрый. Они с Василисой расстались далеко за полночь, и если не подругами, то хорошими знакомыми. Васька уехала на такси, потому что они выпили и ту бутылку вина, которую принесла она, и еще парочку, за которыми сходили в ближайший магазин. Вволю наревелись, обсудив Сережу, папика и Сергея Николаевича в частности и всех мужчин, вообще. Как-то вышло, что Юля рассказала своей новой знакомой всю свою печальную историю любви и предательства. Утром Юля с большим трудом встала на работу. Голова гудела, во рту пересохло а на языке был противный вкус кошачьего туалета. Проклиная про себя и Василису, собралась на работу. Идти туда не хотелось. Хотелось лечь и лежать дома, дожидаясь, когда пройдет противный гул в голове. До обеда Юля дожила с трудом. И когда, заварив себе огромную кружку крепкого черного чая, собралась было перекусить прямо за рабочим столом бутербродами, наспех наструганными дома, в кабинет ворвалась неугомонная, свежая и полностью готовая к выходу в свет Василиса: — Юль, привет! — завопила она во весь голос, привлекая к ним внимание всего отдела, — ты была права! Я сегодня с утра съездила к Сережке. Он на меня не сердится, говорит, что сам виноват, не надо было в таком состоянии за руль. Надо было на такси ехать. А-а! Я так рада! Прямо гора с плеч! — Привет, — пробормотала Юля, в голове от такого крика загудело снова, — не кричи так, пожалуйста. — Ой, прости, — перешла на свистящий от эмоций шепот Василиса, — голова болит после вчерашнего? Да, ты вчера совсем пьяненькая была. А ведь выпили-то всего ничего... Она все щебетала и щебетала, Юля морщилась и тяжело вздыхала, жизнерадостность новой знакомой напрягала. И, вообще, в желудке уже урчало от голода, а есть бутерброд во время разговора не прилично. В конце-концов Юля на выдержала. Лучше быть неприличной, чем голодной. — Юль, — шустрая Василиса вырвала треклятый бутерброд прямо изо рта так, что Юля щелкнула челюстями, не успев остановиться, — ты что? Не слушаешь?! Я же говорю, сейчас мы идем в ресторан, отмечать это дело, а потом по магазинам. Хватит тебе в этом тряпье ходить. Ты же красотка, и такую красоту надо подчеркивать. И Сережка нам с тобой денег дал. Так что отказ не принимается. — Но я не могу, — ошеломленная Юля даже не смогла возмутиться таким произволом, — я же на работе... — А! Сережка уже позвонил твоему директору, так что тебя отпустили с обеда. Давай быстрее времени-то мало. О-о-о! Представляю, как вечером Сережка ахнет, когда тебя увидит. Это будет покруче, чем в телеке. Давай быстрее! Ты что, еще не одета? Где твой ужасно-страшный пуховик? Ты его у мамы что ли взяла? Давай-давай. Быстрее, Юлька! Времени в обрез. Напористая Василиса практически против воли, выволокла вяло сопротивляющуюся Юлю из офиса. Она тараторила без умолку, поэтому у Юли не было ни единого шанса вставить слово и возмутиться происходящим. Столик в любимом ресторане Василисы, где ее знает даже последняя собака, был уже накрыт. Она сделала заказ до того, как поехала за подружкой. После непродолжительного обеда с бокалом вина для здоровья, неугомонная Василиса потащила Юлю в торговый центр. Остаток дня прошел в тумане бесконечных примерок. Юля перемерила огромные горы одежды. Она даже не всегда успевала увидеть себя в зеркале, до того, Василиса выносила приговор очередному платью или костюму. Она чувствовала себя куклой с огромным гардеробом, попавшей в руки ребенка. Надеть-снять, надеть-снять... белье, брюки, юбки, костюмы, свитеры, кофты, туфли, сапоги, куртки, шубы — все слилось лились в единое серо-буро-малиновое пятно шмоток.