— Юленька, — Алексей Михайлович, — положил руку ей на плечо, — тебе надо отдохнуть. Сереже бы не понравилось, что ты всю ночь просидела без сна. И дети... ты должна быть с ними. — Нет. Я не уйду. Я должна быть здесь, с Сережей. — Тебе надо отдохнуть... Но Юля упрямо помотала головой и подвинулась ближе к Сереже, словно ища у него защиту. Как обычно. Она уже не плакала, слезы иссякли и высохли, покрыв сердце сухой коркой. Вечером к ней отправили психолога. Но Юля упрямо мотала головой, не желая покинуть мужа. Единственно, психологу удалось добиться, чтобы она поела. А она даже не могла думать. В голове было пусто, не было ни мыслей, ни чувств, словно она сама лежала рядом с Сережей такая же не живая. И теплота его руки стала якорем, который удерживал сознание Юли. Вечером Алексей Михайлович силком вывел ее из палаты и передал Свете с Пашей. Света настороженно всматривалась в Юлино лицо, словно желая что-то спросить. Но молчала. Только обнимала ее и гладила по голове, как маленькую девочку. Дома ее ждала вторая лучшая подруга — Василиса. Необычно молчаливая и серьезная. Вдвоем со Светой они накормили, искупали и уложили в постель бесчувственную Юльку. Несмотря на бессонную ночь, спать ей не хотелось, но она закрыла глаза и сделала вид, что спит, лишь бы подруги ушли и оставили ее одну. Больше всего ей хотелось вернуться в больницу к Сереже. Вдруг пока она здесь, там что-то случится. Что-то нехорошее... — Думаешь, она не знает? — прошептала Василиса. — Уверена, — так же шепотом ответила Света, — Юля на такое не способна. Я знаю. — Я тоже так думаю, но как же все... странно? — Не то слово... Все очень странно. Подружки повздыхали и вышли из спальни, оставляя «спящую» Юлю одну. А она лежала, смотрела в потолок и мысленно сжимала руку Сережи, ощущая его тепло. Она даже не заметила, как заснула. Казалось только прикрыла глаза, а когда открыла, то увидела, что в комнате светло, и даже портьеры не спасают от солнца и звуков дня. Весь день она снова провела у Сережи. Изменений не было. Ни в лучшую, и не в худшую сторону. Стабильно тяжелое состояние... Слова врача стучали об корку в сердце и почти не доходили до Юли. А вечером, вечером она почувствовала, как рука Сережи дрогнула в ее руке. — Сережа? — просипела Юля. После двух дней молчания голос пропал, — Сережа? Но не успела она обрадоваться, что все хорошо, что он пришел в себя, как приборы, контролирующие состояние Сережи истерично заверещали. И мгновенно прибежавшие врачи вытолкали ее за дверь, ничего не объясняя. Снова, как вчера, замелькали одинаковые белые фигуры. И она сидела на полу, прислонившись к холодной стене, у двери в реанимацию, из-за которой не доносилась ни звука. Реанимационная медсестра то и дело бегала туда-сюда, не обращая на нее внимания. А потом суета прекратилась, все вышли, а лечащий врач присел перед ней на корточки. — Запредельные нагрузки... сердце не выдержало... мы ничего не смогли сделать... Голос доносился до нее, как сквозь слой ваты. Но Юле и не нужно было слышать, чтобы каким-то шестым чувством понять, что это конец.... Сережи больше нет. Глава 21 Корка на сердце треснула, и Юля с ужасом ждала, что хлынет кровь, превращая ее жизнь без любимого в кошмар, но нет. Боль была. Сильная. От которой тяжело дышать, от которой сами собой текли слезы... и страх. Невыносимо жгучий страх перед будущим. Как она будет жить без Сережи? Как растить его детей? Она не сможет. У нее ничего не получится. Она не умеет жить без него. — Юленька, — Алексей Михайлович обнял ее и разрыдался. Горько. Как ребенок. А она не плакала. Не могла. Хотя слезы текли и собираясь на подбородке крупными каплями скатывались вниз. — Алексей Михайлович, — прижимала его она, не зная, что сказать в утешение. Никакие слова не казались ей достаточно сильными, чтобы перебить даже ее боль. А что уж говорить о человеке, потерявшем единственного сына. И только тут Юля вспомнила про детей. И ледяная волна ужаса прокатилась по ее телу с головы до ног. Как же она могла забыть... — Дети, — прошептала она, — как же дети? Он знают... — Мы им ничего не сказала пока, — сквозь рыдания ответил свекор, — не смогли. Юленька, что же делать? — Я скажу им сама, — прошептала Юля и вытерла слезы. У нее есть дети. И ради них она должна быть сильной. Ради них она должна сейчас встать и привести себя в порядок. И ей предстоит самое трудное — рассказать малышам, что папы больше нет. — А где Анна Павловна? — она только что заметила, что Алексей Михайлович приехал один, без жены, — что случилось? — Сердце... Она осталась дома под присмотром сиделки. — Алексей Михайлович, — всхлипнула Юля, — а похороны. Что надо делать? — Сергей этим займется, Юленька. Больше некому... — Нет. Я сама, — замотала она головой, — я должна сама. Ради Сережи. Дети. Их горе и боль. Слезы и страхи, на которые Юля обязана была реагировать. И стать для них опорой в этот самый страшный момент их короткой жизни. Заботы о похоронах Сережи. Все время нужно было куда-то сходить. Позвонить. О чем-то позаботиться. Все это давало Юле силы днем. Но ночью она выла в подушку от боли и страха. Что делать дальше, как вставать по утрам, зная, что Сережи больше нет, она не знала. Хоронили Сережу теплым августовским днем. Солнце светило с самого утра, изредка прячась за облаками. А когда плачущая Юля с рыдающими детьми прошли вокруг могилы вдруг закапал дождь. И бабки, непонятно откуда взявшиеся среди пришедших попрощаться родственников и друзей, зашептали, что это хороший знак. Сережа прощается с ними. А еще Юлька слышала, что в толпе шушукались, мол. Алиса забрала брата с собой. Ведь с ее похорон не прошло еще сорок дней. И шепотки вспыхивали то тут, то там. Говорили, что возможно все не закончилось. Что их семью скорее всего ждет еще одна смерть, ведь покойники всегда уходят по трое... И многозначительно поглядывали на Сережину маму, почерневшую от горя и опиравшуюся на трясущуюся руку мужа. Когда все закончилось, и они вернулись в ставший таким пустым дом, а Юля уложила измученных детей отдыхать, Алексей Михайлович вызвал ее на разговор. — Юленька, — свекор грузно опустился на диванчик в кабинете, в котором работал его сын, когда был дома, и вытер слезы тыльной стороной ладони, — мы должны тебе кое-что рассказать. Прости, мы так долго таили это от тебя. Сережа не хотел, чтоб ты знала. Но сейчас... Та авария... Семь лет назад... Тогда Сережа лежал в реанимации. И врачи не давали ему шанса на нормальную жизнь. В лучшем случае он был бы прикован к больничной койке. Но мы были рады и такому. Лишь бы он жил. Но тут появилась ты. И случилось чудо. Сережа рядом с тобой не просто ожил, он жил Юленька. Ты подарила ему эти семь лет счастья. В последние полгода его состояние резко ухудшилось. Прогнозы стали неблагоприятные... Ему давно сменили лекарства на более сильные, но он ничего тебе не говорил. И маме. Об этом знал только я. И он не хотел бы, чтобы ты винила себя, Юленька. Он очень сильно любил тебя. И Алексей Михайлович вдруг разрыдался. Горько и безудержно — Алексей Михайлович, — Юля присела рядом и тоже плакала, прижимаясь к Сережиному отцу, — я тоже любила его. Люблю. И всегда буду любить. Они плакали, держась друг за друга, деля горе потери самого близкого человека на двоих. Несколько дней Алексей Михайлович и Анна Павловна провели у Юли, им так было легче переносить боль. А потом улетели в санаторий в Болгарии, потому что Анна Павловна плохо себя чувствовала, сердце стало барахлить, пережив такую боль. Дети тоже более менее пришли в себя. Нет, по вечерам они все еще часто плакали, вспоминая, что папа больше не придет к ним с вечерним поцелуем, но днем уже играли и вели себя почти нормально. А Юле было плохо. Она никак не могла прийти в себя. У нее было ощущение, что она потеряла свой ориентир, свой маяк в жизни, что теперь она совсем одна в бесконечном море жизни, растеряна и не знает что ей делать. Она старалась вести себя как раньше, улыбалась детям, играла с ними, но при этом ее мысли постоянно кружили вокруг Сережи. Она вспоминала о том, что было. Его глаза, его улыбку, его руки, губы... И живьем сдирала с себя эти воспоминания. С болью и кровью расставаясь с ними окончательно. Она любит брюнета! Повторяла она про себя, но сердце нагло и бесстыже твердило: «Ты теперь свободна, теперь можешь быть с тем, кто тебе нужен» И больше всего Юльке было больно от того, что потеряв любящего и любимого мужа, она думает о другом. Ведь это неправильно. Ведь она любит его. Ведь она все эти годы была счастлива с ним. А проклятый блондин... Ему не место в ее жизни. Она не Алиса, и не станет страдать по наглой беспринципной сволочи. Тем более, сейчас. Когда Сережа только что оставил ее одну. Навсегда. Глава 22 — Свет, — Юлька только что уложила детей. Они плакали и ей пришлось долго успокаивать их, — ты еще не спишь? Можно я приду к тебе? Пожалуйста. Мне очень нужно... — Юлька, какая ж ты дура. Мы же подруги. Конечно, можно. Давай идем. Нам Паша закуску организует. — Ты даже не представляешь, какая я дура, — Юлька все же не выдержала и расплакалась. — Может я к тебе? — Нет. Я не хочу говорить об этом здесь. Через десять минут подруги уже сидели на веранде Светкиного коттеджика. — Рассказывай, — Светка разлила вино в тонконогие бокалы и протянула янтарную жидкость Юльке. — Я схожу с ума, — всхлипнула Юлька и вытерла слезы, — я все время думаю о нем, Свет. Каждую секунду. Я ругаю себя, говорю, что это отвратительно, но в все мои мысли только о Сереже. — Что тут отвратительного? — приподняла брови Светка, — это нормально. Ты только что похоронила его, и это нормально думать о нем. Ну, вернее, было бы лучше, если бы ты не страдала, но... — Я думаю о блондине! — отчаянно перебила она Светку. И замолчала, готовая услышать все, что угодно. Но Светка молча смотрела на нее, — я ничего не могу поделать. Я хочу думать только о Сереже. О муже. Но этот проклятый блондин лезет в мою голову, как назойливая муха. — У вас что-то было? — спросила напряженно Светка, с преувеличенным вниманием разглядывая содержимое бокала, — с блондином, все эти годы, — уточнила она. — Нет! — Юлька поставила недопитый бокал на стол и сжала виски, — не было. Да и не могло быть! Я люблю Сережу. Мужа. А эта беспринципная сволочь! Я его ненавижу! — Ну, да, — хмуро ответила Светка, — я вижу, как ты его ненавидишь. — Почему он лезет в мою голову, Свет? — Юлька словно не услышала подругу, торопясь поделиться с ней своими проблемами, — я все эти годы не думала о нем. Ну, по крайней мере в таком ключе. Ну, почти. А теперь... — Ты знаешь, что у них с Алисой ничего не было?