— Да ты охренел?! — Вообще-то, — сужает веки Егор, гремит: — Квартира моя, к тому же ты не хуже меня знаешь, что у нас в последнее время не ладилось. Что-о? Я-то как раз считала, что у нас все пусть и не идеально, но уж точно не «не ладилось». Видимо, в это верила только я. Тем более никаких упреков от мужа в последнее время вообще не было. Смотрю, как Аллочка с сочувствием гладит Егора по плечу, поджимает губы. Мол, бедняга, как не повезло с женой. — Алла беременна, — добивает меня муж, — и ей нужны хорошие условия. Меня ведет в сторону, и я цепляюсь ладонью за подлокотник дивана. Так вот в чем дело… Я не смогла родить ему родного ребенка, и он нашел ту, которая это сделает. За моей спиной. Вот подонок! — А собственной жене и сыну условия, значит, не нужны? — еще больше закипаю я. — Можно подумать, вам некуда пойти, — снова злится Егор. — У тебя есть мать и сестра, вот и живите у них. Так-то оно так, есть. Но жить у них я не смогу, тем более с ребенком, и мужу об этом прекрасно известно. Я снова открываю рот и тут же закрываю. С кем я собралась говорить, кому объяснять? Егор распустил хвост, как павлин, перед новой избранницей. Я и Миша для него теперь обуза, старый чемодан без ручки, который он не моргнув глазом готов выкинуть на свалку. — Да пошел ты со своей курицей Аллой! — выпаливаю я и, задевая ее плечом, бросаюсь вон из зала. Тяжело дыша, обуваюсь, ищу взглядом сумку и вдруг слышу приглушенный голос любовницы мужа. Она канючит мерзким недовольным голосом: — Она меня курицей обозвала! И плечом задела пребольно. Котик, ты что, ей ничего не скажешь?! Я ведь ничего плохого ей не сделала! У меня аж веко начинает дергаться. Вот стерва! Жду пару секунд, вдруг «Котик» выйдет. Страшно хочется врезать ему по морде, а еще лучше — кастрировать без анестезии. Но он не решается, что-то тихо говорит Алле — видимо, успокаивает. Чему я удивляюсь? Он не смог даже поговорить со мной один на один, расстаться по-человечески, дать время съехать и развестись, а потом уж перевозить ее сюда. Я дрожащей рукой хватаю со столешницы ключи от квартиры и вылетаю в подъезд. Выхожу на улицу и стону вслух. Фонарь у подъезда мигает прерывисто, а затем гаснет окончательно. Луну на небе заволакивают тучи, и через пару секунд на улице становится почти так же темно, как и в моей душе. Стою так с минуту, сжимаю руки в кулаки так, что ногти впиваются в ладони, и бреду подальше отсюда. В голове мешанина из мыслей, но главная из них одна: куда мне теперь идти? Глава 3. Можешь остаться... Арина Сердце заходится в бешеном ритме, бьется о грудную клетку с такой силой, что кажется, вот-вот выпрыгнет. Обида душит, мешает мыслить здраво. Я все еще отказываюсь верить в то, что это не сон. Ну, ладно я. Взрослая, переживу, справлюсь. Но Егор хотя бы о сыне подумал! Миша ведь называет его папой, всегда радостно мчится в коридор, когда муж возвращается с работы. «Папочка!» — тянется к нему, воодушевленно делится тем, что случилось за день, смотрит на него сияющими глазенками. Мне вот стоит только посмотреть на сына, обнять, и меня затапливает безграничная любовь, внутри будто загораются тысячи ярких звезд. Как Егор мог вот так просто отказаться от такого маленького счастья? «У тебя есть мать и сестра, живите у них», — всплывают в памяти его слова, и мне хочется взять огромную чугунную сковородку и хорошенько приложить его по темечку. Выкрутился перед Аллочкой, чтобы не выглядеть чудовищем. Хотя чудовище и есть. Он ведь прекрасно знает, что сестра сама живет с мужем и ребенком у собственных свекров, потому что в их недавно купленной квартире только стяжка и штукатурка. Сделают ремонт и переедут. Да и отношения со свекровью у нее натянутые, так что жить там вообще не вариант. Я даже звонить ей сейчас не стану. Судя по времени, она уже укладывает детей, ни к чему ей такие новости на ночь глядя. Хватит того, что до одури паршиво мне. Так паршиво, что хочется выть на луну. Я ведь знаю сердобольный характер сестры: расстроится ужасно, будет переживать всю ночь. Мы с ней пусть и неродные по крови, но очень близки. Не то что с мамой… Когда она вышла замуж за своего первого мужа-вдовца, ей вместе с ним досталась и я, трехлетняя малышка. А через год отец умер. Мама не сдала меня в детский дом, хотя могла. О чем и сообщала все детство. «Цени!» — повторяла раз за разом. И я ценила всем своим маленьким детским сердцем.