Одно понятно точно: притворяться, что ничего не было, не получится. По крайней мере у меня. Когда я наконец хоть немного привожу себя в порядок, принимаю душ и выхожу из ванной комнаты, завернутая в банное полотенце, Артем уже не спит. Потягивается, сидя в кровати, и обводит меня жадным взглядом. Голодным таким. Господи, ему что, не хватило ночи? Я снова нещадно краснею. — Доброе утро. Как спалось? Это что, какой-то намек? Молчу как партизан, кидая на него насупленный взгляд. Артем будто не замечает моего настроя, подходит ближе довольный, как слон, наклоняется и чмокает в щеку. И сразу замечает синячок справа. Нежно проводит пальцами над полотенцем слева, шепчет: — Надо второй, для симметрии, как считаешь? Чего? Только я открываю рот, чтобы ответить, как слышу приглушенный голос Миши: — Ма-а-ам! Проснулся. Артем тоже слышит голос сына, вздыхает с сожалением. — Я тоже в душ. Сваришь кофе, я скоро спущусь? Он опускает руку и под мое оханье сжимает мою попу, улыбаясь во все тридцать два зуба. И такой у него при этом взгляд — многообещающий. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, что он значит: «Мы обязательно повторим то, что произошло этой ночью». Артем выходит из моей спальни, а я шустро одеваюсь и спешу к сыну. Спешу и отчаянно злюсь. На Артема, на себя. На него, что из-за одной страстной, умопомрачительно жаркой ночи решил, будто получил постоянный пропуск в мою постель. И на себя, что собственным поведением дала ему повод так считать. Вот только я прекрасно понимаю, что это лишь на время. Пока он не насытится. Может, это произойдет очень быстро, может, позже, чем я думаю, но произойдет по-любому. Ну нет. Если Артем верит, что я стану его постельной игрушкой, то глубоко ошибается. Не стану. В этот момент меня обуревает мрачная решимость. Сколько можно старательно обходить острые углы? Очевидно, это не работает. Пора поговорить с ним напрямую и окончательно расставить точки над «и». Глава 46. Градация желаний Артема Львова Артем Когда я в самом прекрасном расположении духа спускаюсь вниз и захожу на кухню, застаю там и сына, и Арину. Миша сидит за столом, болтает ногами и поглощает овсяную кашу с фруктами с таким аппетитом, словно это пища богов. — Доблое утло, — здоровается он с набитым ртом. — Доброе. В этом мы с ним не похожи — я в детстве терпеть не мог овсянку, и впихнуть ее в меня можно было разве что силой. Да и сейчас не особо ее жалую. Впрочем, из рук Арины я бы съел что угодно. И ее бы съел… Всю. Такая она аппетитная. Вспоминаю о сегодняшней ночи, и в штанах сразу становится тесно. Мне бы Арину в постель вместо завтрака, обеда и ужина. Однако, в отличие от меня, она явно не в настроении. Размешивает кофе ложкой с таким остервенением, словно хочет учинить бурю в стакане. При этом хмурит брови и смотрит так, словно я чем-то ее обидел. Но я ведь не обижал, даже не думал. Может, не рада тому, что случилось ночью? Да ну, тут точно без вариантов: она хотела меня не меньше, чем я ее, это сложно не почувствовать. — Арина, что-то случилось? — приподнимаю бровь. Та снова хмурится и косится на сына, мол, не при нем.