Чтобы предупредить это, я собрался поделиться с ним своими мыслями, но вдруг мои шаги замедлились. Сначала замедлились, а потом и вовсе остановились, и ничто на свете не могло бы в ту минуту заставить меня сдвинуться с места, доктор Роуз. Папа взял меня за руку и сказал: «Если ты будешь продолжать убегать от самого себя, тебя это никуда не приведет, Гидеон». Он решил, что я боюсь, что я снедаем тревогой и не желаю подвергать себя риску, который представляет для меня теперь моя музыка. Но меня парализовал не страх. Причиной моей неподвижности стало то, что я увидел перед собой, и я поверить не мог, что до этого момента совершенно не помнил ее, хотя в прошлом играл в Уигмор-холле несчетное количество раз. Синяя дверь, доктор Роуз. Та самая синяя дверь, которая периодически возникала в моей памяти и в моих снах. Она стоит над крыльцом из десяти ступенек, рядом со служебным входом в Уигмор-холл. 1 ноября, 22.00 Она совершенно такая же, как та дверь, что представала перед моим мысленным взором: ярко-синяя, лазурная, цвета летнего неба в горах. Серебристое кольцо в центре, два замка, небольшое полукруглое окошко сверху. Под окном фонарь, прикрепленный прямо над дверью. Вдоль ступенек идут перила, тоже окрашенные в этот яркий, чистый, незабываемый синий цвет, который я тем не менее забыл. Я увидел, что эта дверь ведет в жилой дом: справа и слева от нее имелись окна с занавесками, и с улицы было видно, что внутри на стенах висят картины или фотографии. Меня охватил восторг, какого я не испытывал уже несколько долгих месяцев, а может, и лет, когда я понял, что за этой дверью, вполне вероятно, находится объяснение моему состоянию, причина моих бед и лекарство от них. Я вырвал руку из папиных пальцев и взбежал по десяти ступеням к двери. Совсем как вы просили меня проделать в уме, доктор Роуз, я попытался открыть ее, хотя сразу увидел, что снаружи она открывается только с помощью ключа. Тогда я постучал по ней. Я ударил по ней кулаком. И она открылась. Тут мои надежды на спасение рухнули. Потому что дверь открыла китаянка, такая маленькая, что сначала я принял ее за ребенка. Я подумал, что она в перчатках, но сразу понял, что ее руки испачканы мукой. Раньше я никогда не встречался с этой женщиной. Она вежливо улыбнулась мне и произнесла: «Да?» Я ничего не отвечал, и тогда ее взгляд переместился на моего отца, который стоял у нижней ступеньки. «Чем могу помочь?» – спросила она и едва заметно изменила положение своего крошечного тела, передвинувшись за дверь, внутрь дома. Я понятия не имел, что ей говорить. Я понятия не имел, почему дверь ее дома преследует меня. Я понятия не имел, почему я взлетел на крыльцо, преисполненный такой уверенности в себе, пустой, ничем не обоснованной уверенности в том, что моим проблемам приходит конец. Поэтому я пробормотал: «Извините. Извините. Я ошибся. – Но тут же, противореча самому себе, спросил: – Вы живете здесь одна?» Разумеется, я сразу понял, что подобные вопросы задавать нельзя. Какая женщина в здравом уме скажет незнакомцу, появившемуся у ее дома, что она живет одна, даже если это так и есть? Но прежде чем она успела как-то отреагировать на мой дурацкий вопрос, из-за ее спины раздался мужской голос: «Кто там, Сильвия?» Это и стало мне ответом. Более того, через мгновение дверь распахнулась шире, и моему взору предстал сам спрашивающий – крупный лысый мужчина с кулаками размером с мою голову. Он подозрительно уставился на меня. Как и Сильвия, он был мне совершенно незнаком. «Извините. Ошибся адресом», – сказал я ему. «Кто вам нужен?» – спросил он. «Не знаю», – проговорил я. Подобно Сильвии, мужчина перевел взгляд на папу. «Я бы так не сказал, судя по тому, как вы колотили в нашу дверь», – заметил он. «Да. Я думал…» Что я думал? Что на меня снизошел дар ясновидения? Наверное. Но никакого ясного видения на Уэлбек-уэй не было. Когда синяя дверь закрылась перед моим носом, я попытался объяснить папе свои действия: «Это часть ответа. Клянусь, это часть ответа». «Ты даже не знаешь, в чем состоит вопрос», – с отвращением в голосе бросил он мне. Глава 18 – Линн Дэвис? Барбара Хейверс протянула свое удостоверение женщине, которая открыла дверь дома из желтого камня. Дом, стоявший в конце ряда частных домов на Терапи-роуд, представлял собой разноуровневое здание Викторианской эпохи, одно из многих отреставрированных зданий в Ист-Далвиче. Этот тихий район с четырех сторон окружали два кладбища, парк и поле для гольфа. – Да? – произнесла женщина с вопросительной интонацией и озадаченно склонила голову набок при виде полицейского удостоверения. Ростом она была примерно с Барбару, то есть невысокая, однако неплохо выглядела в своей простой одежде – синих джинсах, кроссовках и толстом свитере. Барбара решила, что это, вероятно, золовка Юджинии Дэвис, потому что на вид Линн была примерно того же возраста, что и погибшая женщина, хотя ее густые вьющиеся волосы, рассыпавшиеся по плечам и спине, только-только начали седеть. – Мы можем поговорить? – спросила Барбара. – Да. Да, конечно. Линн Дэвис распахнула дверь и пропустила Барбару в прихожую. На полу лежал небольшой вязаный коврик. Стойка для зонтов пристроилась в углу, рядом с ротанговой вешалкой, на которой висели два одинаковых плаща – ярко-желтые с черной окантовкой. Линн провела Барбару в гостиную с эркерным окном, выходящим на улицу. У окна стоял мольберт с прикрепленным к нему листом плотной бумаги. Исчерченная яркими полосами бумага носила следы «пальцевой живописи». Другие листы, с уже законченными произведениями, висели на стенах эркера, приколотые кнопками. Работа на мольберте, хотя и подсохшая, явно не была закончена и выглядела так, будто художника в процессе рисования что-то испугало: три параллельные полоски внезапно, разом рванулись книзу, тогда как остальной рисунок состоял из веселых плавных извилин. Линн Дэвис молча наблюдала за тем, как Барбара осматривает эркер. Она спокойно ждала продолжения. – Насколько я понимаю, вы родственница Юджинии Дэвис по браку, – начала Барбара. – Не совсем, – ответила Линн Дэвис. – А в чем дело, констебль? – Она озадаченно сдвинула брови. – С ней что-то случилось? – Разве вы не сестра Ричарда Дэвиса? – Нет, я его первая жена. Пожалуйста, скажите мне. Я начинаю беспокоиться. С Юджинией что-то не так? – Она прижала ладони друг к другу, так крепко, что пальцы побелели. – Наверное, с ней беда, иначе зачем бы вы сюда пришли? Барбара внутренне перестроилась, узнав, что перед ней не сестра, а жена Ричарда Дэвиса. Словосочетание «первая жена Ричарда» скрывало множество перипетий. Внимательно наблюдая за Линн, Барбара пояснила, чем вызван визит Скотленд-Ярда в ее дом. У Линн была кожа оливкового цвета, с темными кругами под глубоко посаженными карими глазами. Женщина сильно побледнела, когда услышала подробности наезда и побега с места происшествия в Западном Хэмпстеде. – Боже мой, – произнесла она и сделала несколько шагов к старенькому дивану с двумя креслами по бокам. Она села на диван, глядя перед собой, но все же сумела вспомнить об обязанностях хозяйки и сказала Барбаре: – Прошу вас, – кивнув на кресло, рядом с которым на полу стояла аккуратная стопка детских книг. Сверху лежала вполне соответствующая времени года книжка «Как Гринч украл Рождество». – Извините, – сказала Барбара. – Я вижу, для вас это явилось ударом. – Я не знала, – ответила Линн. – Должно быть, в газетах писали об этом, да? Из-за Гидеона. И из-за того… из-за того, как она умерла. Но я в последнее время не читала газеты, потому что никак не могу прийти в себя, хотя думала, что уже… О господи! Бедная Юджиния! Вот как все закончилось. Барбара не ожидала, что обиженная первая жена будет так огорчена известием о смерти второй. Она спросила: – Вы хорошо знали ее? – Да, мы были знакомы много лет. – Когда вы видели ее в последний раз? – На прошлой неделе. Она приходила на панихиду по моей дочери. Вот почему я не читала… не знала, что… – Линн с силой потерла правой ладонью ногу, словно это могло помочь ей справиться с волнением. – Наверное, нужно объяснить вам, констебль. Вирджиния, моя дочь, скончалась на прошлой неделе. Внезапно. То есть я знала, что это может случиться в любой момент. Я знала это на протяжении многих лет. Но все равно к такому нельзя подготовиться. – Примите мои соболезнования, – сказала Барбара. – Она рисовала, как и всегда после обеда. Я на кухне готовила чай. Услышала, что она упала. Прибежала. И это было… Вы понимаете, констебль? Оно, это великое, давно ожидаемое событие, произошло, и меня не оказалось с ней в тот момент. Я даже не успела попрощаться с ней. «Как Тони», – подумала Барбара. Воспоминание о брате вспыхнуло у нее в мозгу, когда она была совершенно к этому не готова. Совсем как Тони, который умер, когда у его кровати не было ни единого родственника! Барбара не любила думать о брате, о его длительной болезни, о кошмаре, в который повергла семью его кончина. Поэтому она сказала лишь, чувствуя комок в горле: – Дети не должны умирать раньше своих родителей. – Врачи сказали, что она умерла, еще не успев упасть на пол, – проговорила Линн Дэвис. – Я понимаю, они хотели хоть как-то утешить меня этими словами. Но если ты провел всю жизнь, ухаживая за ребенком, каким была Вирджиния – всегда и во всем малышка, сколько бы ей ни исполнилось лет, – все равно твой мир окажется разбитым в тот миг, когда ее не станет, особенно если ты просто вышел из комнаты, чтобы приготовить ей чаю. Поэтому я не могла читать газеты, не говоря уже о журналах и книгах, не включала радио или телевизор, хотя понимаю, что мне надо отвлечься. Но мне кажется, если я отвлекусь, то перестану чувствовать то, что чувствую сейчас, в этот момент, а я сейчас чувствую свою связь с ней. Понимаете? Глаза Линн наполнились слезами. Барбара помолчала, давая Линн время справиться с переполняющими ее чувствами, сама же тем временем пыталась осознать то, что узнала. Среди информации, которую она мысленно раскладывала по полочкам, был тот невероятный факт, что Ричард Дэвис стал отцом не одного, а двух неполноценных детей. Ведь именно так надо понимать слова Линн Дэвис о том, что Вирджиния была ребенком, несмотря на свой возраст. – Вирджиния была не… – Барбара запнулась, подбирая слово. Ведь должен же быть подходящий эвфемизм, раздраженно подумала она. Вот если бы она жила в Америке, этой великой стране великой политкорректности, то знала бы такое слово. – Она была нездорова? – Моя дочь была инвалидом с рождения, констебль. У нее было тело женщины и ум трехлетнего ребенка. – О… Черт. Мне очень жаль. – У нее было больное сердце. Мы знали с самого начала, что рано или поздно оно не выдержит. Но ее дух был крепок, поэтому она удивила всех и дожила до тридцати двух лет. – Дома, с вами? – Нам обеим пришлось нелегко. Но когда я думаю о других возможностях, то ни о чем не жалею. Я получила больше, чем потеряла, разойдясь с мужем. И по большому счету, я не могу винить Ричарда за то, что он попросил развод. – А потом он снова женился, и у него снова родился… Барбара второй раз не сумела закончить фразу, и Линн помогла ей: – У него снова родился ребенок, несовершенный с общепринятой точки зрения. Да, так и случилось, и те, кто верит в мстительного Бога, могли бы счесть это наказанием Ричарду за то, что он бросил нас, меня и Вирджинию. Но мне кажется, что Бог действует не так. Прежде всего, Ричард не стал бы просить меня уйти, если бы я согласилась родить ему еще ребенка. – Он попросил вас уйти?! Ну и гусь этот Дэвис, поразилась Барбара. Этому парню есть чем гордиться: он попросил свою жену и больного ребенка найти себе другой дом. Линн поторопилась объяснить: – Мы жили вместе с его родителями, в доме, где он провел детство. Понятно, что после развода мы с Вирджинией не могли бы остаться с его родителями, вынудив его искать пристанище где-то еще. Тем более что они, его родители, во многом и были причиной развода. Его отец был совершенно непреклонен в отношении Вирджинии. Он хотел, чтобы мы отдали ее в лечебницу. Он настаивал на этом. А Ричард всегда… Для него всегда было важно одобрение отца. Поэтому он тоже стал считать, что от Вирджинии нужно отказаться. Но я наотрез отказывалась пойти на это. В конце концов, ведь она… – Глаза Линн потемнели от душевной боли, и она остановилась на секунду, прежде чем продолжить более спокойно: – Ведь она наша дочь. Она не виновата, что родилась такой, какой родилась. Кто мы такие, чтобы так распоряжаться ею? И поначалу Ричард думал так же. Пока отец не заставил его передумать. – Линн посмотрела на пестрые рисунки, украшающие стены. – Джек Дэвис был ужасным человеком. Я знаю, он много страдал во время войны. Я знаю, что его мозг был поврежден и его нельзя винить за поселившихся в нем монстров. Но ненавидеть маленького ребенка с такой силой, что даже не позволять ей находиться в одной с ним комнате? Это неправильно, констебль. Совершенно неправильно. – Прямо ад какой-то, – признала Барбара.