Гораздо ужаснее, что вчера Суворов потоптался грубыми ботинками на моем сердце, заявив, что хочет спать. Вымотался после бурной ночи и болел с похмелья. Он снова выставил на первый план свои потребности, мои же задвинул. А ведь я ждала его объяснений, надеялась услышать оправдание, зацепиться за хлипкую ниточку, которая могла бы сохранить наши отношения. Он не пожелал. Насытившись Виталиной, решил отдохнуть. А к вечеру прислал вместо себя Антона в качестве извинений. Я такого цинизма от него не ожидала. Сначала букет купил Власов, потом оправдываться за босса приехал. Провинившийся мужчина сам приезжает вымаливать прощение, готов в ногах валяться, а Мирон… Он, как всегда, делегировал эту обязанность другому. Мне стало так обидно, что я решила ему отомстить и передала скверное письмо. Но даже здесь уже по какой-то дурацкой привычке позаботилась об имидже Суворова, спрятала лист в конверт, чтобы Власов не прочитал. А зря. Надо было без конверта передать. И вот теперь спустя сутки Мирон Олегович соизволил явиться лично. Но мне уже не нужны его слова. Уйдя жить к Арине, я знала, что вычислить ее местоположение будет для Суворова не проблемой. Для него вообще нет ничего невозможного. Конечно, с такими деньгами и связями. Только я его вчера ждала, а сегодня уже ничего не хочется. — Не смей держать меня за порогом, как будто я твой дружок-ровесник! Я уже достаточно потерял времени из-за твоих капризов! — И снова удар. Мирон стоит на лестничной клетке всего лишь минут десять и уже обвиняет — он потратил несколько минут своего времени! А я потеряла сон! И покой от навязчивых мыслей и постоянно всплывающих в воспоминаниях образов Мирона и Виталины, занимавшихся сексом. Когда пытаюсь закрыть глаза, отчетливо вижу их снова и словно схожу с ума. Слышу ее стоны, которые гвоздями всклочиваются в уши. И даже запах будто в носу застыл. Собраться с силами, махнуть рукой и заставить себя заново жить — не получается, потому что сил практически нет, и невозможно сосредоточиться на чем-то другом. Голова занята только Суворовым. Что-то внутри меня сломалось, и вера в любовь умерла. Я думала, что на следующий день мне станет хотя бы чуточку легче, но во мне слишком много боли. — Я насильно не заставляю тебя там стоять! — кричу Мирону. — Ты сам так хочешь. — Потому что я должен с тобой поговорить! — А я хочу, — задыхаюсь от горьких эмоций, отравляющих меня словно яд, — чтобы ты умер! Все вдруг стихает. Несколько секунд обездвижено еще стою возле двери, а потом оборачиваюсь к Арине, которая стала свидетельницей нашего конфликта. — Ушел? — шепчет подруга. Осторожно смотрю в глазок. — Вроде бы да. — Уф… — выдыхает она облегченно. — Хорошо, что Славка на работе. Он бы не понял ваших разборок. — Да, хорошо. Не хотелось бы его впутывать. Мы проходим в небольшую кухню. Обессилено сажусь на табурет. Меня до сих пор трясет. Арина наливает из кулера воду в кружку и подает мне, а затем подходит к окну. Ее квартира располагается на третьем этаже, окна открывают вид на двор. — Его машина все еще там, — сообщает Арина. — Бесится, наверное, сидит. Так ему и надо. Пусть вообще проваливает. Навсегда! Подруга, подперев собой подоконник, скрещивает руки на груди и, поджав губы, вздыхает: — Дорогая, ты же знаешь, как сильно я тебя люблю и что мне тоже больно это все переживать, но я должна кое-что уточнить. Тебе сейчас плохо, и мне очень жаль, что так рано ты узнала горечь предательства, но что, если Мирон и правда психанет? Ты сама-то готова навсегда попрощаться с этим мужчиной? — Ты что, оправдываешь его? — не верю своим ушам. — Нет, конечно, нет! — мотает головой. — Просто ты вчера полночи опять проверяла его страницу и страницу этой мерзкой Лактионихи. А теперь представь: ты заходишь в их профили и видишь совместные посты, где они целуются, обнимаются. Или вообще со свадьбы. Что с тобой будет? Я боюсь, что твое хрупкое сердечко не выдержит, дорогая. Я не снимаю вину с Мирона, но хочу сказать, что он тоже сейчас на эмоциях и может совершить еще одну ошибку, например, подумать о примирении с Виталиной. А Лактиониха только этого и ждет, уж поверь мне. Тяжело сглатываю образовавшийся в горле ком. — Значит, грош цена такому мужчине. — Ах, ты сейчас рассуждаешь со своей колокольни. Но мышление мужчины и женщины устроено по-разному. У них не те мысли и эмоции. Ждать, что успешный взрослый мужчина, занимающийся серьезным бизнесом и владеющий огромным состоянием, упадет тебе в ноги… глупо. И по-детски наивно. Извини, что я тебе это говорю, но такова реальность, — снова вздохнув, она отворачивается к окну и хмурится, — Ой… кто-то еще подъехал… — Кто? — отмираю я. — Не понимаю. Сама посмотри. Придерживаясь за стол, тяжело встаю — ноги не слушаются. А ведь завтра нужно как-то идти на учебу. Не представляю, как смогу вникать в темы после случившегося. Выглянув в окно, я вижу остановившийся рядом с «Майбахом» большой автомобиль темно-болотного цвета. Мирон и водитель второго авто почти одновременно выходят из машин. Человек, разговаривающий с Суворовым, одет в форму, и на его спине отчетливо можно прочитать «МЧС». Этот мужчина открывает багажник. — Что он достает? — прищуриваюсь я. — Ох, ёп твою мать! — верещит Арина, навалившись на подоконник. — Болгарку вроде бы! Они дверь нам спиливать собрались?! Меня Слава прибьет, а потом и хозяйка квартиры! — ошарашенно оборачивается ко мне. — Ритка, делай что угодно, но останови их! Я открываю оконную створку. — Мирон, прекрати немедленно! Он поднимает голову. Смотрит на меня так решительно и хладнокровно, что по спине прокатывается морозный ветер. Суворов ничего не отвечает, лишь качает головой. Вскоре мужчины скрываются в подъезде. А через минуту раздается снова предупредительный стук. Испуганная подруга хватает ртом воздух, пытаясь мне что-то сказать на панике, но слов не находит, говорит бессвязными междометиями. Стиснув зубы, я все-таки отпираю дверь. Глава 6 Вот он. Стоит. В темных джинсах, серой футболке, подчеркивающей его великолепный натренированный торс, и в расстегнутой черной кожаной куртке. Величественно расправил плечи и горделиво смотрит на меня с высоты своего роста, будто делает огромное одолжение. Будто это я ломилась в его квартиру. Он снова выглядит опрятным и пахнет свежим морским ароматом. По нему и не скажешь, что еще сутки назад Суворов приполз в особняк едва ли не на бровях. Лишь его янтарные глаза еще красные из-за прожилок лопнувших сосудов, и легкая бледность кожи выдают недавнее пьяное веселье, затянувшееся на всю ночь. Да, Суворов прекрасно оторвался, я же пережила кошмар. — Впустишь? — он первым прерывает застывшее между нами молчание. Сильнее сжимаю дверную ручку, словно она сейчас единственная опора, которая меня держит, и растерянно оборачиваюсь к Арине. — Проходите, Мирон Олегович, — кивает она, — я покурить выйду. — И прямо в домашних тапочках, вильнув в сторону от Суворова, обращается к мужчине с напугавшей нас болгаркой в руках: — Угостите даму сигареткой? Вообще-то моя подруга не курит. Только нюхает иногда свои благовония ванильные или цитрусовые. Покурить — это был повод, чтобы освободить квартиру. — Значит, здесь ты теперь живешь? — Мирон бегло осматривает крохотную прихожую и заостряет внимание на отклеившихся обоях. — Мило. — Мне тут очень нравится, — не кривя душой, отвечаю. А затем иду в кухню, не считая нужным изображать гостеприимную хозяйку. Сажусь за стол, прячу взмокшие от волнения ладошки в рукавах кофты, натягивая их. Чай или кофе не предлагаю. Перебьется. Если бы причина нашей ссоры была не такая мерзкая, я бы тут уже пчелой кружилась возле Суворова, наверное, даже смогла бы сварить кашу из топора, чтобы угостить дорогого сердцу мужчину. Он мельком осматривает и кухню. Тяжело выдохнув, подходит к столу и, как-то саркастически ухмыльнувшись, опускает взгляд на свободную табуретку. Самую простую, на тонких железных ножках и маленькой сидушкой из искусственной кожи, усеянной мелкими дырочками от кошачьих когтей — вероятно, оставшихся после прежних арендаторов. У Арины животных нет. — Не сломается, если я сяду? — Мирон теперь смотрит на меня, прищурившись как будто в усмешке. — Нет… — цежу я раздраженно. Он не столько меня бесит, сколько я боюсь уединения с ним. — Говори быстрее, я тороплюсь, — ёжусь. — С каких пор ты стала такой занятой? — Он все-таки садится за стол напротив меня, беззастенчиво, сказала бы даже — по-хозяйски облокотившись на него. — Ближе к сути. Пожалуйста. — Ладно, — с легкостью соглашается он. — Я оценил твой эпистолярный талант, — достает из кармана куртки мое кольцо и со стуком кладет его на стол, — а теперь мы возвращаемся домой. — Нет, — мотаю головой и скрещиваю руки на груди. — Ты провел ночь с другой женщиной. Суворов снова тяжело выдыхает.