– А душ? – вопрошаю я. – Который то холодный, то горячий, чтобы я со страху обделалась? Что, и здесь распознавание лиц, что ли? Он хмурится. – Мне не было известно о каких бы то ни было проблемах с душем. – А теперь самое главное. Куда все эти камеры смотрели, когда убили Эмму? Они должны были записать, что произошло. Он медлит. – В тот день они не работали. Технические неполадки. Просто так совпало. – Вы ведь не думаете, что я… – начинаю я, и распахивается дверь, толкаемая не без силы рукой Эдварда Монкфорда, который широкими шагами входит в комнату. – Что ты здесь делаешь? – вопрошает он. Я никогда не видела его таким злым. – Просит видеоматериалы из дома на Фолгейт-стрит по этой Мэтьюз, – говорит Тиль. Эдвард вспыхивает от ярости. – Это зашло слишком далеко. Чтобы духу твоего не было, слышишь? – Секунду я не понимаю, что он имеет в виду: его офис или Дом один по Фолгейт-стрит, но тут он добавляет: – Мы начнем процедуру выселения. У тебя пять дней, чтобы выехать из дома. – Так нельзя. – Ты нарушила как минимум дюжину ограничительных условий. Так что можно. – Эдвард… чего ты так боишься? Что ты пытаешься скрыть? – Я ничего не боюсь. Меня бесит, что ты постоянно игнорируешь мои пожелания. Честно говоря, это даже забавно – ты говоришь, будто я одержим Эммой Мэтьюз, хотя явно сама на ней зациклилась. Почему ты не оставишь все это в покое? Какое тебе вообще дело? – Ты подарил мне ее ожерелье, – говорю я, так же злясь. – Если ты такой невиновный, зачем ты починил ее ожерелье и подарил его мне? Эдвард смотрит на меня как на сумасшедшую. – Я подарил вам с ней похожие ожерелья, потому что так уж вышло, что мне нравится цвет этого жемчуга, вот и все. – Ты убил ее, Эдвард? – вдруг спрашиваю я. – Очень уж похоже на то, что убил. – С чего ты взяла? – недоуменно спрашивает он. – Кто тебе внушает эти бредовые мысли? – Мне нужен ответ. – Я пытаюсь говорить спокойно, но мой голос дрожит. – Не будет тебе ответа. Уходи. Тиль ничего не говорит. Я встаю, чтобы уйти; Эдвард с яростью смотрит на мой живот. Сейчас: Джейн Возвращаться мне, кроме как на Фолгейт-стрит, некуда. Но я вхожу в дом с трепетом, как окровавленный боксер, выходящий на ринг перед началом очередного раунда. Чувство, что за мной следят, меня уже не отпускает. Чувство, что со мной играют, тоже. По всему дому случаются мелкие неполадки. Розетки не желают работать. Свет то делается ярче, то тускнеет. Когда я пишу в поисковике «Домоправителя» «квартиры с одной спальней», он отправляет меня на сайт, посвященный женщинам, обманывающим своих партнеров. Когда я включаю акустическую систему, он выбирает «Похоронный марш» Шопена. Срабатывает сигнализация; я подскакиваю. – Прекрати на хер это ребячество! – кричу я в потолок. Тишина пустых комнат – единственный, издевательский ответ. Я беру телефон. – Саймон, – говорю я, когда он отвечает. – Если ваше предложение еще в силе, я бы очень хотела, чтобы вы переночевали у меня сегодня. – Джейн, в чем дело? – спрашивает он, тут же обеспокоившись. – У вас испуганный голос. – Не то чтобы испуганный, – вру я. – Просто мне тут немного не по себе. Я уверена, что беспокоиться не о чем. Но я в любом случае была бы рада встрече. Сейчас: Джейн – Приехал, как только смог, – говорит Саймон, бросая на пол сумку. – Вот она, прелесть фриланса. Могу работать что здесь, что в «Старбаксе». – Он смотрит на меня и замолкает. – Джейн, с вами точно все хорошо? Вид у вас ужасный. – Саймон… я должна перед вами извиниться. Все это время вы говорили мне, что Эмму убил Эдвард, а я пропускала это мимо ушей. Но теперь мне начинает казаться… – Я медлю, мне не хочется даже произносить эти слова. – Мне начинает казаться, что вы правы. – Не нужно извиняться, Джейн. Но можно спросить, почему вы изменили мнение? Я рассказываю ему о камерах, о стычке с Тилем. – А потом я обвинила Эдварда в том, что он подарил мне ожерелье Эммы, – добавляю я. Он смотрит на меня, вдруг напрягшись. – И как он это воспринял? – Он сказал, что это были разные ожерелья. – Доказать он это смог? – Даже не пытался. Просто прогнал меня. – Я обреченно пожимаю плечами. – У меня пять дней, чтобы найти другое жилье. – Можете пожить у меня, если хотите. – Спасибо. Но я и так вам навязываюсь. – Но мы же останемся друзьями, Джейн, правда? Когда вы отсюда съедете, вы ведь меня не забудете? – Конечно, нет, – говорю я; мне немного неловко от его молящего тона. – В общем, передо мной моральная дилемма. – Я указываю на стол, на котором в створчатом футляре лежит мое ожерелье. – Из-за всех этих дел с ожерельями я решила узнать, сколько оно стоит. Оказывается, около трех тысяч фунтов. Саймон поднимает брови. – А это – неплохой такой задаток за квартиру. – Именно. Но мне кажется, что мне нужно вернуть его Эдварду. – Зачем? Если он решил сделать вам дорогой подарок – его проблема. – Да, но… – Я не знаю, как объяснить. – Я не хочу, чтобы он думал, будто меня интересует исключительно его стоимость. Но проблема в том, что деньги мне нужны. – И я не хочу, чтобы он презирал меня еще сильнее, думаю я, но вслух этого не говорю. – То, что для вас это вообще дилемма, уже очень многое о вас говорит, Джейн. Большинство на вашем месте и не задумалось бы. – Саймон улыбается. Напряженности, которую он выказал только что, когда я заговорила об Эдварде, больше нет. Почему он так напрягся? Что он ожидал услышать? И тут я задумываюсь об одном обстоятельстве – неприметном, но совершенно очевидном. Если Саймон прав и мое ожерелье – то самое, которое Эдвард дарил Эмме, то на одной из нитей не хватает одной жемчужины. Но я смотрю на него, и мне кажется, что все нити совершенно, идеально симметричны. Я пробегаю пальцами по верхней нити, быстро считая. Двадцать четыре жемчужины. На второй нити тоже двадцать четыре жемчужины. Как и на третьей. Эдвард не лгал. Все-таки он подарил мне не то ожерелье, которое дарил Эмме. События развивались не так, как описывал Саймон: Эдвард не убивал Эмму, не собирал и не уносил рассыпавшийся жемчуг. Но это мог сделать Саймон. Эта мысль вплывает мне в голову, полностью оформившись. Что, если все произошло именно так, как сказал Саймон… только при его, а не Эдварда, участии? У тебя нет доказательств, говорю я себе. Но мне вдруг становится куда менее радостно от того, что этот человек проведет здесь ночь. Я задумываюсь еще об одном обстоятельстве. Пока Саймон здесь, дом функционирует без перебоев. Из кранов течет вода, конфорки работают, даже «Домоправитель» не блокируется. Почему? Не потому ли, что он каким-то образом все это подстраивал? Когда я наехала на Тиля, вид у него был смущенный. Но еще и озадаченный. И он сказал что-то о неполадках.