Джек был в восторге, поскольку в голове у него был почти дословно тот план, который изложил Род. * * * Я, со своей стороны, не придал разговору с Джеком никакого значения, не чувствовал опасности и мое светлое и легкое настроение не изменилось. Однако, какой-то интерес к этой встрече у меня возник. Мне действительно хотелось знать правду о причине гибели Кости. Я не знал ничего о контактах Кости с Джеком, но я и не должен был ничего знать о его контактах по службе с кем бы то ни было из иностранцев. Если бы Костя сам сказал или хотя бы намекнул, другое было бы дело. Поскольку дело было, на мой взгляд, плёвое, сугубо личное, то докладывать советнику-посланнику я не стал. Так было принято: докладывали, только если контакт был, несомненно, важным или опасным. Ни того, ни другого я в предстоящей встрече не видел. Я спокойно завершил свой рабочий день, уехал домой, ни капли не подозревая о событиях, которые предстояли мне на следующий день. Событий неожиданных и далеко не из приятных. Я приехал к месту встречи немного раньше: предполагал, что движение на трассе может быть плотным, а оно, наоборот, было свободным. Получилось так, что у меня в запасе было минут десять. Поскольку отель «Моя любовь» находится над Тибром, то я по тропинке спустился к реке, прошелся вдоль берега и обратил внимание на небольшой альков – углубление в стене набережной, где даже была поставлена небольшая лавка в расчете на двух лиц, скорее – на двух влюбленных лиц. Место казалось уютным, даже вызывало желание присесть там и насладиться уединением вблизи чистой, пахнущей прибрежными цветами реки. Для этого, однако, времени не было, но постоять там пару минут было приятно. Когда часы показали «три», я поднялся наверх и вышел на террасу. В лицо я Джека не знал, но был уверен, что тот знал меня не только по внешнему облику, но и по служебному досье ЦРУ на мою личность. И действительно, стоило мне только стать ногой на террасу, как я увидел за крайним небольшим столиком мужчину, который поднялся со стула и сделал мне пригласительный жест. Я подошел, мы поздоровались и представились друг другу. В общем-то, я его тоже узнал, поскольку в свое время мы встречались в Канберре на приемах, раскланивались, но так и не познакомились за ненадобностью. Джек был пониже меня ростом, широкоплечий, полный человек, но не толстый. Его лицо, круглое и широкое с большим носом и тонкими губами, расплылось в улыбке, а глаза делали вид, что им уж очень приятно меня видеть. Как и следовало ожидать, основной темой беседы предшествовала прелюдия о нашем совместном пребывании в Австралии. Самым естественным образом всплыло воспоминание о Кости, и постепенно мы подошли к факту его ухода из жизни. Беседа наша плавно и приятно сопровождалась небольшими глотками хорошего коньяка, который заказал Джек, а я и не видел оснований отказываться, и крепким кофе, который итальянцы любят и умеют готовить. И вот подошел разговор о Кости, который я запомнил практически дословно, ибо придал ему большое значение. Джек не скрывал, что он тогда работал в ЦРУ, и вполне естественно эта организация исследовала советских дипломатов и работников торгового представительства на предмет доступа к ним и возможного использования. Джек смотрел на меня интригующе, но видимо, отметив какую-то мою настороженность, он счел нужным улыбнуться и сказал: – Видите ли, Павел, я говорю с вами откровенно о теме, которую вы все равно знаете и без меня. К тому же, прошу иметь ввиду, что сейчас я уже вне службы, недавно вышел на пенсию, и, конечно же, не занимаюсь теми делами, которые когда-то должен был исполнять по служебной необходимости… Иными словами, мне не нужно было изучать вас и, тем более, думать о том, как вас можно использовать в интересах ЦРУ. Так что вы можете спокойно отдаться прелестям погоды и нашей беседе. Джек откинулся на спинку стула, расстегнул пиджак и положил на стол рядом с собой небольшой черный дерматиновый пакет. И он еще прощупал что-то в кармане. Заметив мой интерес к этому, Джек пояснил: – Не думайте ради бога, что у меня есть что-то для прослушивания разговора. Я совсем чист! Чист, потому что от вас я не хочу ничего и, соответственно, не пытаюсь разбудить у вас интерес к нашей, американской, стороне… У нас, если так можно сказать, просто дружеская беседа. В тон разговору Джек старался быть дружественным, гостеприимным даже и, возможно, еще и приятным. С моей стороны, я не видел причины для беспокойства, поскольку ее действительно не было. Я просто ждал, когда разговор перейдет к главному. И он плавно к этому перешел. Джек поведал, что интерес ЦРУ к Константину был, в общем-то, пассивным, поскольку не были видны его слабые места, которые позволили ли бы взять Костю в разработку. Дипломат, как известно, так защищен своим иммунитетом и привилегиями, что спецслужбам к нему подступиться практически невозможно. Ну и ладно. Так что жизнь Кости шла своим чередом, а у американских спецслужб – своим. Но однажды случилось то, что, по любой логике, не должно было случиться. Константин сам засунул голову в петлю. Отнюдь не секрет, что те люди, которые могут хоть как-то заинтересовать спецслужбы, находятся в той или иной степени под их наблюдением. И однажды наблюдение за Костей дало нужный результат. Как это было всегда? Коллектив советского посольства выезжал на отдых к морю в поселок Остер – бей. Там снимались домики – по одному домику на две семьи. В домике было две спальни, а между ними располагалась кухня. Итак, коллектив посольств приехал в поселок в пятницу вечером, люди обустроились, как обычно, расселились в домики, проводили время как могли и хотели, а ближе к полуночи все успокоилось. И вот, когда стало совсем темно и тихо, из домика вышел Костя с дамой и пошли они вдоль берега моря. В этом не было ничего необычного, и наружное наблюдение в начале не обратило на это внимание, но, как и положено, снимок отдыхающей пары сделали. Сделали и успокоились, но утром обнаружили, что вопреки ожиданию Костя гулял и целовался в ночи не с собственной женой, а с другой женщиной. Причем в этот раз Костя вообще поехал без жены. Стали агенты решать вопрос, что делать дальше? Решили, на всякий случай, что пока все отдыхающие будут у моря, комнату Константина немного обустроить необходимой техникой. Оборудовали и, в конечном итоге, получили ночные картинки Кости и этой женщины, которую он называл Стася. И разговор их был записан с последующим переводом на английский язык. В общем, картина адюльтера была полной и убедительной. Служба стала прояснять картину дальше, и выяснилось, что жена Кости в это время убыла в Москву, так что он был в своих поступках свободен. Занялись Стасей и узнали, что ее муж был также в отъезде. Ситуация стала ясной и перспективной. Правда, перспектива была хилая, поскольку супружеская измена грех не настолько тяжкий, чтобы можно было ожидать успеха, но, как сказал Джек: «Чем черт не шутит…!». И он продолжил: – Поскольку мы встречались, и не только на приемах, начальство Кости знало и санкционировало встречи, на которых мы обменивались кое-какой информацией. Поэтому у Кости не было аллергии на наши контакты. И когда я его пригласил на встречу, он сразу согласился. В ходе обычного разговора я, в конечном итоге, выложил перед ним фотографии его адюльтера и текст их взаимных объяснений и горячей любви. Язык этой любви был действительно великолепный, почти ощутимый. Что последовало затем, вам, господин Костин, видимо понятно. У Иванова был выбор, но очень узкий и скользкий. От него мы просили лишь небольшого сотрудничества. Я ему объяснил, что мы не вербуем его в качестве шпиона, а всего лишь просим о содействии. При отказе мы, и это вполне логично, придадим нашу информацию гласности со всеми вытекающими мерзкими последствиями для Иванова… Я сидел на стуле, как на горячей сковородке. Мне как-то трудно было охватить и понять все, только что сказанное. Поставив локоть на стол, и опустив на ладонь лоб, я пытался собрать свои мысли, которые прыгали туда-сюда. Все мною услышанное никак не могло быть связано с Костей, ну просто никак! Костя и какой-то адюльтер? Этого никак не могло быть! С другой стороны, зачем Джеку мне лгать? Он же не вербует меня, наоборот, старается все смягчить, зная, что память о Кости мне дорога. Он напоминает, что хотел об этом мне все сообщить еще в Австралии, но я отказался от встречи. Да, так оно и было. А сейчас, когда прошло столько времени, зачем мне эта информация. А Джек тем временем продолжал: – В конечном счете, я сказал Иванову, что самое простое для него согласиться на сотрудничество с нами, доработать в Австралии оставшийся год и, уехав в Союз, все забыть… Я не стал требовать от Константина немедленного ответа, сказав лишь, что позвоню ему вечером в субботу и надеюсь на положительный ответ. Вот, пожалуй, и все… Я задумчиво смотрел на Джека, не зная толком, что в этом случае можно сказать. Джек вновь продолжил: – Остальное, Павел, вы знаете, наверное, лучше меня. Прошу меня понять, что на такой исход никто не надеялся. Даже мы с моим старым другом и моим непосредственным начальником Родом не предполагали такого исхода, да и, честно говоря, скорее всего, не стали бы придавать гласности снимки и разговоры Иванова со своей партнершей. Существует, все-таки, корпоративная этика: агенты спецслужб не должны без надобности убивать друг друга. Мы полагали, что ответ Иванова вряд ли будет положительным, что наиболее вероятно он пошлет меня к такой-то матери… Но… вышло то, что вышло. Я сидел, как в воду опущенный, где-то в душе соглашаясь с Джеком, но ведь действительно, все могло бы обойтись, если бы Костя сорвался, но не больше чем до мата, а свою «пушку» оставил в покое для более тяжелого и серьезного случая. Потом я, к тому же, урывками пытался уразуметь, а кто была эта Стася, с которой Костя кувыркался в постели. Но этот вопрос в тот момент мне не казался важным. Понимая, что главное действо состоялось, я встал, чтобы откланяться, но Джек, посмотрев, пристально и как бы доверительно в мои глаза, сказал: – Одну минуту, пожалуйста. У меня здесь есть то, о чем я вам только что рассказал. Мне незачем и дальше хранить эту папку, – Джек похлопал ладонью по черной папке, – поэтому я намерен ее оставить вам, а вас, я думаю, не затруднит ее уничтожить. Вы, по крайней, мере, все будете знать о последних днях вашего друга… И еще вот что: здесь у меня есть кое-что, что должно было принадлежать вашему другу, если бы все пошло другим образом. Джек залез во внутренний карман пиджака, вынул оттуда визитную карточку и небольшую коробочку. Все это он положил на стол рядом со мной и сказал: – В жизни, Павел, у вас могут случиться разные обстоятельства. Надеюсь, что все они будут хорошими, но бывает всякое. Итак, если жизнь, вдруг, станет нестерпима, используйте то, что я вам даю. Визитная карточка моя. Она содержит три телефонных номера, последний подчеркнут. При самой крайней необходимости, где бы вы ни были и при любых обстоятельствах, вы можете набрать этот номер, и вам помогут без каких-либо обязательств с вашей стороны. В коробочке перстень с камнем, под камнем маленькая таблетка: она определено тоже помогает избавиться от любых жизненных обстоятельств. Убитый всем услышанным, я механически сунул визитку и коробочку в пиджак, взял папку, кивнул Джеку головой и не спеша пошел к выходу. При всем этом меня терзало любопытство заглянуть в черную папку, хотя, я не ожидал увидеть там что-либо приятное, я уже был готов выбросить ее подальше. Куда? Я вспомнил чудесный альков у реки, где мне хотелось присесть. Туда я и направился. А Джек при прощании выглядел грустным и задумчивым. Наверное, и ему эта папка жгла руки. * * * Вода по-прежнему тихо плескалась и плавно струилась вдоль берега. Я подошел к алькову, присел на лавку, папку положил рядом, задумался о прошедшей беседе, о Косте, и о не к месту упомянутой Джеком Стасе. Какая Стася могла быть в посольском коллективе? Никакой! Тогда, с кем мог общаться Костя на морском побережье. Все-таки, очевидно имеет место какая-то ошибка? Типа: я не я, и лошадь не моя. Я косо поглядел на папку, как будто какая-то сила меня от нее отталкивала. У меня даже появилось желание швырнуть ее в воду, не раскрывая. Ведь я уже все знаю о причине смерти Кости, но… все ли? Я понимал, что на предательство Костя не пошел бы никаким образом, ну а альковные утехи – у кого они не случаются? Но и к ним Костя не мог, не должен был снизойти. Здесь тоже было предательство, предательство любимой жены, Леночки. Получается, что опять что-то не так. Я понимал, что ответ лежит в папке. А мне нужен ответ? Если да, то для чего, для простого любопытства? Какое-то время я неотрывно смотрел в воду, не чувствуя ничего, даже любопытства. Потом нехотя протянул руку и взял папку. Теперь от информации меня отделяла всего лишь молния. Я положил папку на колени и потянул молнию, папка открылась. Там лежали фотографии. Они лежали лицевой стороной вниз, а под ними лежали листки с печатным текстом на английском языке. С непонятной тревогой я перевернул верхнюю фотку и… голова моя от ужаса пошла кругом. Там был Костя, он сидел за столом, а на коленях у него была моя Настя. Я буквально окаменел, не мог произнести ни звука, а лишь беспомощно вглядывался в любимые лица. Все это было выше моего понимания ситуации и выше моих сил. Я застрял взглядом на этом фото, внутренне боясь взглянуть на другие. Затем я как бы перешел какую-то грань, судорожно листая фотографии одну за другой, будучи потрясен тем, что я там увидел. Преимущественно Костя и Настя были в кровати в позах самых разнообразных. Насытившись увиденным, я стал фотки рассматривать медленно и внимательно, получая от этого даже какое-то странное удовольствие. Впрочем, удовольствие было, пожалуй, от того, что я фотки рвал на мелкие кусочки и бросал их в воду, запнулся я на последнем снимке, где был процесс радостного соития действующих лиц. И тут я задумался: что же мне следует сделать? Костя уже давно в лучшем мире, с него, как говориться, взятки гладки. А Настя? Она рядом, вот она на снимке. Такая восторженно радостная и такая красивая. Как нужно поступить с ней? Время текло, в голове роились разные варианты, но никак не отыскивался нужный из них для решения создавшейся проблемы. Я, конечно, был зол, огорчен, но, естественно, не было ревности. Поскольку смешно было бы ревновать Настю к тому, которого уже нет, считай, уже десять лет. Я смотрел тупо на фото, все больше понимая, что это я никогда не смогу показать Насте. Тогда зачем оно? Я встал и искрошил фото в воду, взял папку и, не глянув на вложенные материалы, поехал домой; материалы я мог почитать и позже. Только приехав домой, я посмотрел на часы и ахнул. Видимо, задержка у реки была уж очень долгой, наверное, часа два. На работу ехать уже не было смысла, она уже подходила к концу, да и какой мог из меня быть сейчас работник? Я и сейчас все еще не могу успокоить свою душу. Чтобы как-то отвлечься, я открыл папку и стал читать материалы. Но материалы меня еще больше потрясли. Они разъясняли то, что не могло бы быть понятно на словах. Если изложить все кратко и ясно, то получалась такая картина. Моя Настя оказалась ни кем иным как именно та Стася (от Анастасии), которую безумно любил в свое время Костя, а Настя, в свою очередь, любила Костю всей силой первой любви. Далее читатель все знает по тексту романа. Настя вляпалась со странной любовью в брак с эстонцем, а Костя со временем женился, тем не менее тоже по большой любви, на Лене. А я, по судьбе, но с большим удовольствием и радостью позволил Насте выйти замуж за меня. И все мы были до поры, до времени счастливы, пока судьба не свела нас вместе в Австралии. Настя и Костя конечно же сразу узнали друг друга, но разум и сила морали удерживала их от неразумных шагов. Но, как мы знаем, на каком – то этапе жизни Леночка, уехав в отпуск в Москву, оставила Костю, а я отъехал в командировку на Папуа – Новую Гвинею и тоже дал недельную свободу Насте. Тут еще коллектив посольства поехал на море, где, по заведенному между нашими семьями порядку, Настя и Костя поселились в одном домике. Наша дочка была там же, а когда она заснула, Костя и Настя вышли на романтическую прогулку к морю. А дальше случилось то, что, по человеческим меркам, не могло не случиться. Случилось, и вот, в конечном итоге, все как окончилось. Костя пустил себе пулю висок, принес себя в жертву, чтобы разрубить тугой узел чувственных любовных, а затем и коспиративных отношений. Он, как возможно и Настя, страдал от возникшей в его жизни бессмыслице. В силу своей порядочности, они бы должны были на что-то решиться, по сути, на предательство, как меня, так и Лены. Ну а как тогда быть с детьми? А какими глазами смотреть на родителей, друзей, коллег? По любым меркам, сама по себе эта ситуация была ужасна, а тут подоспели американцы с предложением, чтобы Костя предал родину. Их предложение было той спичкой к фитилю, которая вызвала взрыв. Увлекшись сложными проблемами прошлого, я как – то оставил в стороне текущий момент. А ведь он для моей судьбы был совсем не прост. В нашей встрече с Джеком я не видел опасности. Все, вроде бы, шло своим обычным путем. Я провел встречу с иностранцем, но упустил из виду главное: это был не просто иностранец, а агент ЦРУ, пусть даже бывший. С этой стороны я не должен был ожидать ничего хорошего. Меня, конечно, сбила с толку мысль, что тема нашей встречи касается глубокого прошлого, она сугубо личная и, мне казалось, что в ней не могло быть какого-то грязного и опасного для меня подтекста. В конце – концов, разве я раньше не имел встреч с теми же агентами ЦРУ? Да, имел, но…с ведома наших служб безопасности и с отчетом о встречах. Встречи эти носили служебный характер. А встреча с Джеком определенно таковой не была, и какого-то серьезного значения я ей, при всей своей опытности, к сожалению, не придал. И, соответственно, за допущенные ошибки меня могла ждать расплата. В общем, отмучившись ночь с отчаянными мыслями о случившемся, думая о событиях далекого и близкого прошлого, я совершил серьёзную ошибку: мне нужно было исходить из возможного худшего, исходить из того, что мое начальство каким-то образом могло узнать о моей встрече – ведь даже стены имеют уши, – не грех мне было бы подготовиться к возможным вопросам. Это тем более так, поскольку, как я потом понял и ужаснулся, мне было нечего сказать начальству, (да кому хочешь!) о деле, касающегося лично меня и моей жены; мне было нечем крыть. На работе я объявился вовремя в восемь утра: мы в посольстве работали по итальянской манере: с 8.00 до 12.00, затем до 15.00 перерыв, и далее с 15.00 до 19.00. Я прошел в свой кабинет, начал утренний просмотр прессы. В голову мне мало что лезло, да и выглядел я, пожалуй, не ахти после бессонной ночи. Развернул газету «Унита», и тут зазвонил внутренний телефон. Меня хотел лицезреть сам советник-посланник. Как и можно было предположить его первый вопрос, после взаимных пожеланий доброго утра, был: – Павел Сергеевич, нам как-то не удалось найти вас вчера на работе во второй половине дня. Не могли бы вы сказать, чем это вызвано? Внутренне я опешил от неожиданного вопроса и, поскольку не имел отговорки, сказал правду. – Я встречался с иностранцем, а потом… заехал в наш офис «Аэрофлота», уточнить, насколько и как изменилось их летнее расписание полетов (это была, как известно, ложь). Посланник хмыкнул, с любопытством посмотрел на меня, и я понял, что на лжи я попался. – Ну ладно, оставим в покое «Аэрофлот», хоть я и не понял, зачем он вам понадобился, да и туда можно позвонить… Сейчас нас интересует ваша встреча с иностранцем. Кем он был, и какова была тема вашей беседы? Вопрос требовал ответа, к которому я был совсем не готов, потому и брякнул первое, что пришло в голову: – Это был Джек Морган, знакомый мне еще по Австралии. Он занимался бизнесом, а в Канберре он работал в торговом представительстве США, а сейчас он на пенсии… Что касается темы, то… он рассказал мне о причинах трагической гибели первого секретаря нашего посольства Иванова в Канберре… Посланник смотрел на меня строго и испытующе. Такого ранее в наших разговорах не было, и это меня сильно нервировало, тем более я понимал, что нахожусь на скользкой основе. – Так, Павел Сергеевич, и что же он вам сообщил, что заставило Иванова наложить на себя руки? – У него была связь с женщиной, ну, в общем, адюльтер, а ЦРУ его накрыло; предложили Иванову работать на них, вот он и предпочел расстаться с жизнью… Посланник опять хмыкнул и взгляд его стал насмешлив. – Вы, надеюсь, понимаете, что это вызвало массу очень серьезных вопросов. Задам лишь некоторые: – Что за женщина была участницей этого, как вы изящно выразились, адюльтера, из каких кругов? Второй вопрос, как могло ЦРУ узнать о шашнях этого нашего Дон Жуана? Третий вопрос: как мог какой-то бизнесмен, тем более на пенсии, узнать об этой провокации ЦРУ? И попутно: вы же знаете, что в практике всех дипломатических служб мира имеют место подобного рода случаи. Чем они обычно заканчиваются? Если дипломат трус, то он соглашается на сотрудничество с иностранной разведкой и потом он либо совсем уходит на ту сторону, либо его судят за измену родине. Иванову это, конечно, было тоже известно. Его глупость у нас была бы наказана, но это было бы совсем не смертельно. Его бы выгнали из Минобороны, но есть масса научных институтов, издательств, редакций и тому подобное, куда бы он мог устроиться на работу. Но почему-то Иванов предпочел самоубийство и…, как говорится, спрятал «концы в воду». Итак, жду ваших ответов… Вопросы по своей сути были не сложные, но я не мог толком ответить хотя бы на первый вопрос. Как сказать, что с Ивановым в постели была моя Настя? Я скорее был готов сам себе пустить пулю в лоб, но ни за что не мог выдать Настю. Естественно я ничего толком ответить не мог, сославшись на то, что Джек мне об этом ничего не сказал. И по второму вопросу мой ответ был: Иванов на приеме подцепил какую-то красотку, и она его затащила в отель, где ЦРУ заранее оборудовало комнату. Я врал, понимая, что в эту версию нельзя поверить: опытный дипломат и разведчик Иванов ни за что в жизни не мог сотворить такую глупость. Но это, вроде бы, версия Джека. Сам же я потихоньку увязал в грязной луже очевидной лжи. На третий вопрос я, тем более, не имел даже наивной версии и ответил просто: «не знаю». Посланник очередным вопросом продолжил мое интервью. – А зачем, вдруг, этот Джек решил поделиться с вами информацией о смерти Иванова? Какой смысл в этом был для него? Со времени смерти Иванова столько воды утекло, что сама ее тема стала неактуальной. Может быть Джек, а точнее – ЦРУ, имеет виды на вас и, возможно, эта перспектива была вам предложена? Я, как автомат, быстро сказал: «нет» – и замолчал. – Что нет? Вам не было предложено или вы уже давно, возможно с Австралии были в контакте с Джеком, который, и вы это знаете, работал, да и сейчас работает на ЦРУ? Получилось опять так, что однозначный ответ мог не означать правды. Был у меня контакт с Джеком в Австралии? И был и не был. Здесь нужно бы объяснить, но объяснение будет неизбежно смахивать на оправдание. А в последнем разговоре Джек не предлагал сотрудничества с ЦРУ, но намекал на это. Опять получается какая-то бессмыслица. Так что мне ничего не оставалось, как опять сказать: «нет». Я отметил, что во взгляде посланника возникло презрение: он понял, что я что-то не договариваю. Да, но в основном-то я, ведь, не лгал. После некоторого молчания последовал новый вопрос. – Скажите, а вам этот самый Джек при вчерашней встрече ничего не передавал? Сердце мое захолонуло: «Значит и это известно? Выходит за мной наблюдали?.. Что ответить?» – Ну, он передал материалы, относящиеся к самоубийству Иванова… – Так, и где они? – Я их уничтожил сразу после встречи. В глазах посланника читалось удивление и сомнение. – Странно… Разве смерть Иванова ваше личное дело? Не хуже меня вы знаете, что материалы подобного рода приобретают характер служебный и официальный. Как же вы могли их вот так запросто уничтожить?