– Хорошо, ещё раз обо всем вкратце, – снова заговорил дивизионный комиссар Бельмар. – Робер Делувье, холостяк в возрасте сорока пяти лет, получил смертельный удар у себя дома да ещё и одним из своих собственных кухонных ножей. Нас вызвала дочка Фабриси, так называемая Фаби, которая обнаружила тело, прибыв утром, чтобы заняться домашним хозяйством. Первая особенность: она не понимает того, что происходит, и почему её патрон больше не шевелится. Хорошо, допустим. Но есть и вторая особенность, не так ли, Барде? Мы не обнаружили никаких следов ни на ноже, ни… где-либо вообще. И почему? Потому что эта дуреха, у которой нет света вообще на всех этажах, вздумала все основательно отмыть, прежде чем нас вызвать. «Фаби все хорошо протерла, месье»… И что у неё только в голове! – Всё так, – лаконично отметил комиссар Барде. – Так, как вы говорите. Дивизионный комиссар позволил себе немного помолчать, а потом спросил: – А что касается вещей, там есть что-нибудь? – Ничего, похоже, не было украдено, патрон. Делувье вёл жизнь без каких-либо историй. У него не было врагов. Никаких известных связей. Ничего, чтобы могло бы привести к подобного рода неприятности. Напротив, он даже имел репутацию бойскаута. Приветливый тип, всегда готовый оказать услугу… Ну, и так далее. Короче, парень, которого хотелось бы иметь в качестве зятя, ни больше и ни меньше! Относительно опроса соседей – конечно же, никто ничего не видел. – Ох, как всё плохо пахнет на этот раз! Не люблю я этого! Комиссар Барде надолго замолчал и лишь потом рискнул заметить: – У нас нет иного выбора, патрон, надо исходить из заявлений Фаби. Я прекрасно понимаю, что там все плохо и не всегда вполне ясно, но возможно, если её повторно расспросить в спокойной обстановке… – Попробуйте, если хотите. Но лично я от этого отказываюсь. Она меня раздражает! В любом случае, я должен уехать, у меня встреча в Марселе. Короче, делайте, как считаете правильным, – постановил дивизионный комиссар Бельмар. И, повернувшись на каблуках, он оставил своего подчиненного одного. Имея большой опыт, комиссар Барде сразу понял, что его шеф, сам того отчетливо не признавая, только что оставил на него проведение расследования, которое угрожало быть каким угодно, но только не лёгким. Всё было предельно ясно. Если расследование увязнет, именно он, Жорж Барде, взвалит всю вину на себя; а если оно приведёт к какому-то результату, именно Бельмар будет важно разглагольствовать перед представителями прессы. Как обычно! С этим следовало бы смириться и успокоиться, особенно исходя из того, что дивизионный комиссар рано или поздно уйдет на пенсию, и что тогда именно он окажется во главе службы… При этом пилюля всё же оставалась горькой, и её надо было проглотить. И Барде благоразумно решил перенести разговор с Фаби на следующий день. * * * Когда девушка предстала перед ним, трясущаяся и с округленными глазами, комиссар Барде мгновенно понял, что вид комиссариата на улице Корделье полностью её парализовал. И тогда он пригласил её сопроводить его в прогулке по парку находившегося рядом замка. Там, среди аккуратно подрезанных тисов и лип, он начал медленно, очень медленно, проникать в мир Фаби. Идя наощупь, он пытался собрать хоть какой-то урожай в её часто загадочных ответах, найти хотя бы зародыш следа. Но ничего не находилось. Он уже собирался отказаться от своей затеи, как вдруг она сама проявила робкую инициативу: – Фаби очень нравится с тобой говорить. – Ты уверена? Ты же мне практически ничего не сказала. – Но ты слушал, и твои глаза не смеялись над Фаби. Приходи на прогулку завтра. Жорж Барде воспрял духом. У Фаби был, конечно же, слабо разработанный язык, но она оказывалась намного менее ограниченной, чем это выглядело с первого взгляда. – То есть ты мне оказываешь доверие, Фаби? – Возможно, однажды Фаби станцует для тебя. – Станцует? – Нет, сейчас чересчур рано. – Что чересчур рано? – Танец доверия. – Я тебя не очень хорошо понимаю. – Это – тайна. Месье Делувье научил Фаби. – Расскажи мне о месье Делувье. В этот момент звонок мобильного телефона комиссара разорвал едва наметившуюся нить признаний. Это был, конечно же, Люсьен Бельмар! Устранившись от участия в деле, он имел наглость раздражаться теперь, что его не держат в курсе. Барде с трудом подавил в себе хорошо прочувствованное ругательство. В какой неподходящий момент! Очень сухо он закончил разговор, пообещал перезвонить и отключил свой мобильник. Впрочем, было уже поздно. Момент милости прошел, устрица вновь закрылась в своей раковине. И теперь надо было снова пройти большую часть пути, чтобы вновь войти во внутренний мир Фаби. Но комиссар все-таки теперь был уверен. У Фаби имелось что-то, о чём надо было бы поговорить, и в её защите появилась брешь. Терпение, терпение и ещё раз терпение… * * * Через неделю комиссар и Фаби стали неразлучны. И, по правде говоря, Барде начал почти забывать, что он с ней встречался в профессиональном качестве. Унесённый желанием «приручить» девушку, он много дал её личности, не побоявшись рискнуть первым пойти по пути реальных личных признаний. Так, чтобы Фаби понемногу начала его рассматривать в качестве кого-то типа её дедушки, а потом смогла раскрыться сама. В конце девятой встречи она сказала своим своеобразным голосом: – Фаби хочет увидеть твой дом. Комиссар Барде поймал себя на том, что весь сжался. Мадам Барде это точно не понравилось бы, но у него ещё со времен прежней холостой жизни имелась небольшая квартирка в двух шагах от кафедрального собора Святого Спасителя. Это было его личное гнездо, «его пузырь», как он сам говорил, в котором он появлялся крайне редко, но это место представляло собой для него некий тайный сад посреди совершенного беспорядка. Плюс он сам этого хотел, он вступил в эту игру признаний, и теперь было бы нечестно отступить. И после короткого колебания он согласился с мыслью принять Фаби в «своём убежище». Может быть, чтобы лучше к этому подготовиться психологически, он представил себе этот вечер «вечером ди-ви-ди». Как бы то ни было, он захотел снова увидеть тандем Даниэль Отёй и Паскаль Дюкенн в фильме 1996 года «Восьмой день». * * * Они договорились, что Фаби придёт в десять часов. Жорж Барде, находившийся в состоянии стресса от осознания того, что кто-то вторгнется в «его пузырь», потратил первые часы утра, чтобы провести осмотр своего интерьера и, за невозможностью привести всё в настоящий порядок, он просто забросил в глубину ящиков то, что разоблачало его больше всего. Без десяти десять она позвонила в дверь. Очевидно, она решила одеться более изысканным образом, чем в другие дни. Комиссар это незамедлительно отметил: – Ты очень красивая сегодня. – Ты увидел. Фаби довольна. А ты милый. Было ли это сознательно, но она сделала ударение на «ты»? Барде почувствовал легкое пощипывание от волнения. Ему было пятьдесят, и он мог беседовать с этой молодой девятнадцатилетней женщиной только как с малолетней девчонкой. Она осознавала существование других, но была ещё неспособна сказать «я». Как должно было быть легко её обмануть! Он начал: – Не заставляй меня поверить, что только я. Твой папа тоже очень мил с тобой. – Да, папа. Не месье Делувье. – Вот как? Почему, Фаби? – Он умер. – Расскажешь мне, как это произошло? – Да. Очень жалко. Ты знаешь, месье Делувье, это он научил Фаби танцу доверия. – Ты мне уже говорила об этом. Но я ничего не знаю про такой танец. – Месье Делувье объяснил. Он сказал: это – тайна. Его танцуют не для всех. – А для кого его танцуют? – Только для тех, кто заслужил доверие. Ты заслужил, и Фаби может танцевать. Но надо не говорить другим. Никогда. Никогда. Ты хочешь, чтобы Фаби танцевала? – Я нахожу это немного… как сказать… удивительным, но почему бы и нет? Тебе нужна какая-то особенная музыка? – У Фаби есть в её сумке, – улыбнулась она. Минутой позже монотонное протяжное пение наполнило комнату, и Фаби, максимально сконцентрировавшись, начала покачивать бёдрами, лаская себе грудь, живот и бёдра. И тут же Жорж Барде почувствовал себя не в своей тарелке. Движения молодой женщины были полны эротической провокации, и в то же самое время в своей наивности она не выглядела отдающей себе отчет в том эффекте, который она производила. – Речь же не пойдет…? – недоверчиво пробормотал комиссар. Как будто для того, чтобы ответить на этот его вопрос, Фаби начала расстегивать пуговицы своего платья, одну за другой… Это было чересчур для комиссара полиции, и он прыгнул к стереофоническому проигрывателю, резко выключив музыку. – Тебе не нравится? Фаби плохо танцует? – Послушай, Фаби, нам нужно поговорить. Полагаю, что я кое-что понял. Ты мне сказала, что этот «танец» тебя научил исполнять Делувье? – Да. – Ты знаешь, что это – стриптиз, Фаби? – Что такое – стриптиз? – Ах, да! Хорошо. Это не важно. Забудем. Объясни мне скорее: как Делувье тебя научил этому… способу танцевать? – Он объяснил. Он показал картинки в своем телевизоре. – А затем он тебя попросил станцевать точно так же для него, ведь так?