– Для того, чтобы усилить идею раздвоения личности, от которого страдает персонаж, сыгранный Эдом Нортоном, – ответил Жан Коберон. – Таким образом, в обоих фильмах имеются скрытые кадры, подсознательные образы, и связь между ними заключается именно в этом. И к чему нам всё это? – Монтаж, комиссар. – Что за монтаж? Этот фильм снят последовательно, как и те, что были получены от серийного убийцы молодых женщин. Кроме того, все сцены сняты в один приём, без перерывов. – Это правда, комиссар, но разве опытный монтажер удовлетворится тем, что сделает просто фильм, у которого нет никакого второго плана? Мы говорим о подсознательных образах, вставленных при монтаже. Я думаю, что Мане указал нам на то, что нужно искать 25-й кадр. – Какой еще 25-й кадр? – переспросил инспектор Лямотт. – В кино, чтобы создать иллюзию движения, кадры идут со скоростью 24 кадра в секунду. И зрение человека способно различать не более чем 24 кадра в секунду. Если вставить 25-й кадр, он будет давать отображение на сетчатку, но вы не сможете воспринимать его сознательно. То есть инородный кадр минует сознание, воздействуя сразу на подсознание. В любом случае, факт остается фактом: наш мозг будет его интерпретировать, но без вашего ведома. Я всё правильно говорю, месье Гленарсе? – Да, совершенно верно. – То есть вы утверждаете, что этот фильм содержит такие изображения? – Да, комиссар. Инспектор, прокрутите-ка нам его медленно, кадр за кадром. Я убеждён, что мы найдём то, что ищем, и очень быстро. И действительно, достаточно скоро появилось изображение, которое никто не видел, смотря фильм в обычном режиме. Это был другой Мане, он стоял перед комодом, усмехаясь и размахивая топором – оружием, которым были убиты шесть молодых женщин. Всеобщее удивление быстро прошло, и по просьбе комиссара весь фильм просмотрели ещё несколько раз – кадр за кадром, и образ другого Мане был замечен несколько раз. – Мне очень жаль, месье Гленарсе, но это подтверждает, что ваш отец – это и есть Подглядывающий. – Но тогда, – уточнил инспектор Лямотт, – почему этим фильмом он, с одной стороны, пытается очистить свое имя и в то же самое время вставляет туда изображения, которые разоблачают его? Как-то это непонятно. – Если позволите, – заговорил психолог, – я хотел бы отметить, что убийца – его двойник. Этот человек действительно очень болен. Помните, «Бойцовский клуб» и ваше резюме о главном герое: больной, шизофреник. На самом деле, персонаж страдает от ДРИ, то есть от диссоциативного расстройства идентичности. Проще говоря – от раздвоения личности. Это то, что и хотел нам сказать Мане. Ваше прошлое расследование это подтверждает, я прочитал протоколы: Мане имел манию преследования, у него был культ таинственности, а иногда он просто «слетал с катушек». Эти симптомы часто встречаются при расстройствах личности. Он не был самим собой, когда совершал свои преступления, и он не помнил, что он делал. Но потом у него, наверное, возникли сомнения, ведь появилось же каким-то образом это изображение, вероятно, фотография, сделанная им самим, когда он находился в кризисном состоянии. Есть и много других признаков. Он начинает словами: «Меня зовут…» И это так, ибо мы не есть наше имя, и он на самом деле не знает, кто он и кто говорит. Потом он сообщает, что ему легко будет устранить убийцу, и он молит нас, если с ним что-нибудь случится, посмотреть этот фильм и при этом не судить по внешнему виду. Вы были правы, сомневаясь в самоубийстве вашего отца. – Почему? Я не понимаю. – Как и в фильме «Бойцовский клуб», убив себя, он убил Подглядывающего. Это действительно единственное убийство, совершенное вашим отцом, – сказал комиссар Барде. * * * Некоторое время спустя полицейский и психолог стояли у окна и провожали взглядом силуэт Тима Гленарсе, удаляющегося по слабо освещённой улице. – Вы понимаете, комиссар, что существуют две возможные версии, не так ли? – Да, я это знаю. – Две версии? – переспросил подошедший к ним инспектор Лямотт. – Да. Либо Мане уничтожил своего двойника, либо это его двойник одержал верх. Вставка скрытых кадров предполагает, что Мане предполагал второй вариант. – В любом случае, результат один и тот же. Подглядывающего больше нет. Я нашел свою записную книжку тех времен, и я составил анаграмму от имени Вивон Мане. Комиссар повернулся к психологу. – Тут есть нечто, что может вас заинтересовать. Это анаграммы. Знаете, это такой прием, состоящий в перестановке букв или звуков определенного слова или словосочетания, что в результате дает другое слово или словосочетание. Он был совершенно болен анаграммами, и он считал, что они позволяют, если они что-то значат, глубже понять личность человека. – Они также влияют на поведение, но они очень коварны, потому что большую часть времени скрыты. Это – тот же подсознательный образ, сознание его не обнаруживает, но подсознательно это регистрируется. Так вот для Вивон Мане анаграмма такова – вина во мне. Интересно, не правда ли? – Очень интересно и даже тревожно, – заметил инспектор Лямотт. Комиссар Барде вздохнул, достал из кармана свою любимую трубку из бриара и повернулся к психологу. – Теперь Тим Гленарсе действительно знает правду. Если она не полностью реабилитирует его отца, то он должен довольствоваться хотя бы тем, что знает, что на самом деле это был как бы не он. – Но ему всё же потребовалось шесть лет, чтобы принести нам плёнку. – Это потому что… – Потому что он не знал, что на ней, и у него не было времени изучить все подробно, именно так он сказал. – Вы ему не верите? – Что меня удивляет, так это то, что вы в это поверили. Действительно ли это просто совпадение, что истина всплыла только сегодня? Шесть лет спустя после смерти отца, который за шесть месяцев убил шесть молодых женщин. Получается число 666, а это ещё один символ, знак дьявола. Число зверя, упоминаемое в Библии, под которым скрыто имя ставленника Сатаны. Это просто забавно, что мы с вами находимся не в «Изгоняющем дьявола» или не в какой-то другой подобной истории. – Я почувствовал ваш интерес к Гленарсе, и что вы можете ему предъявить? – Любитель кино, сын профессионального монтажёра находит пленку в бумагах своего отца, покончившего с собой и подозреваемого в том, что он – серийный убийца, и он ждёт целых шесть лет, чтобы этим заинтересоваться? – И в самом деле – странно. – Мы смотрели этот фильм несколько раз, мы обнаружили истину, а он оставался совершенно спокойным. Если Вивон Мане был его настоящим отцом, я боюсь, что и он тоже – жертва неких поведенческих расстройств. – И что позволяет вам так говорить? – Это просто ощущение, возможно, что-то… подсознательное. Дело в том, что этот молодой человек поставил меня в тупик. И тут в разговор вновь вступил инспектор Лямотт, держа записную книжку в руке. – Я тоже не знаю, что и думать об этом Тиме Гленарсе… Но вот его анаграмма, я тут попробовал кое-что составить, что вообще приводит меня в замешательство. – Почему? Что там получается? – Ангел смерти… Убийство в прачечной Мишеля Луазона инспектор Лямотт знал задолго до того, как стал служить в полиции. Они были старыми приятелями, но последнее время виделись нечасто. Как же приятно было услышать всегда бодрый голос Мишеля, которого, казалось, ничто и никогда не могло привести в уныние: – Частный сыщик Мишель Луазон к вашим услугам. – Как идут дела? – спросил инспектор. Собственно, вопрос это можно было и не задавать, достаточно было взглянуть на пустой стол из светлого дерева и прожжённый в нескольких местах ковёр на полу. – Как видишь. – Значит, неважно. Мишель Луазон пожал плечами и улыбнулся. – Именно поэтому я и пришел к тебе, – продолжил инспектор. – Хочу предложить тебе работу. Ты ведь, если я правильно понял, сейчас свободен? – Вот так всегда! Нет бы, заглянуть просто так без всякого дела, мы ведь давно не виделись. Но я все равно рад тебя видеть. Ты сказал, что хочешь предложить мне что-то достаточно деликатное, я не ослышался? Что Лямотту всегда нравилось в Мишеле – он всё понимал с полуслова. Иногда он понимал даже больше, чем ему говорили. – Я готов выслушать тебя, но не сейчас. Сейчас я немного занят, но после шести я буду у тебя в полицейском участке на улице Корделье. Заявление о том, что Мишель Луазон «немного занят», показалось инспектору совершенно лишним и лишённым каких-либо оснований. – Занят? – переспросил он. – Спустись на землю, Мишель. Сейчас ты ничем не занят, и мы оба это прекрасно знаем. – Представь себе, занят. Я тут размышляю над одним весьма запутанным делом. – Опять пропажа какого-нибудь кота у клиента, пожелавшего остаться анонимным? – Твоя ирония, как всегда, неуместна. А намеки на кота мадам де Перреймон… Ты же помнишь, чем это всё тогда закончилось? – Конечно, помню. И преклоняюсь перед твоей энергией и аналитическими способностями. Итак, у меня есть для тебя работа. Когда освободишься, найди меня. Но постарайся не затягивать со своими размышлениями, дело это не требует отлагательств. Правда, Мишель, мне очень нужна твоя помощь…