* * * В участке дел оказалось невпроворот, и инспектор Лямотт так увлёкся, что даже не заметил, как пролетело время. Мишель Луазон, как всегда, появился бесшумно. – Когда-нибудь, – попытался пошутить Лямотт, – ты доведёшь меня до разрыва сердца, и тебя осудят за убийство. Луазон лишь хмыкнул в ответ. Это должно было означать, что он оценил вышесказанное, как похвалу. Выслушав рассказ инспектора полиции, он спросил: – Итак, если я тебя правильно понял, это дело старое и бесперспективное. Оно закрыто, но лично тебе в нем что-то не нравится, и ты хочешь, чтобы я покопался там так, как я умею это делать? – Ну, как-то примерно так. – И я должен сегодня же отправиться в этот городишко Кавайон? – Это даже не городишко, а большая деревня. – Хорошо. Но сначала давай ещё раз посмотрим, что мы имеем. Кавайон. Убита девушка, которую звали Сидони Лябрюйер. Дочь мясника родом из Карпантраса. Её родители держали лавочку, и девушке, у которой не было ни сестер, ни братьев, приходилось делать всю грязную работу. – Точно так, Мишель. И большую часть времени эта Сидони проводила в полном одиночестве: мать весь день стояла за прилавком, в то время как отец разъезжал по фермерским хозяйствам и покупал отборное мясо для своих постоянных клиентов. – То есть она была не слишком довольна своей жизнью? – Это мягко говоря. И вот однажды она пошла к деревенской прачечной. Пошла по нависавшему над рекой деревянному мостику, спустилась по невысоким гранитным ступенькам и вошла внутрь. Там такое полутемно помещение и прямоугольный резервуар, где местные жители обычно стирали бельё. В тот день он был вычищен и наполнен прозрачной водой. Девушка достала из плетёной корзины вещи и принялась тщательно намыливать их и чистить щеткой, чтобы затем прополоскать каждую вещь в прохладной воде. – Неужели, в наше время ещё так стирают? Интересно было бы посмотреть. – Мне тоже было интересно. Но самое интересное заключается в том, что её там и убили – нож вошел в её сердце по самую рукоятку. Потом убийца вытер белым платком орудие убийства, после чего вложил нож в руку Сидони и убежал. Вечером того же дня труп Сидони обнаружила одна жительница Кавайона, решившая, что у неё скопилось достаточно грязного белья, чтобы простирнуть его. Увидев тело, женщина закричала так, что было слышно по всей округе. – И когда это было? – Две недели назад. – Почему закрыли дело? – Как обычно, никто ничего не видел. Местная полиция ничего не смогла сделать. Вызвали нас. Мы тоже ничего не накопали. Типичный «висяк». – И что же ты хочешь от меня? Я же не волшебник. – Я просто подумал… Мишель… Ты же умеешь работать разными там неофициальными методами, входить в доверие к людям, а мне… Если честно, мне очень нужно самостоятельное раскрытие… – А ты, как всегда, завален делами, и твой патрон Барде всё поучает тебя, как надо работать, а его начальник Бельмар всё требует, чтобы вы ещё больше активизировали работу и улучшили показатели? – Ну, как-то так… – Ладно, я смотаюсь туда и посмотрю, что можно сделать. Впрочем, я тебе ничего не обещаю. * * * Когда Мишель Луазон прибыл в Кавайон, его встретил местный полицейский, предупреждённый инспектором Лямоттом. То рассказал, что на место преступления прибыли родители Сидони. Страшную новость им сообщили практически сразу же. – И какое было заключение медиков? – спросил Мишель Луазон. – Девушка скончалась приблизительно в половине двенадцатого утра. Смерть от резкого удара ножом в сердце наступила почти мгновенно: убийца действовал весьма уверенно! Орудие убийства мы нашли в руке жертвы, однако не смогли обнаружить никаких отпечатков. Похоже, убийца хотел обставить все как самоубийство, что по моему скромному мнению представляется по меньшей мере нереалистичным… Местный полицейский, представившийся Бернаром, помолчал немного, а затем добавил с усмешкой: – Это как нужно изловчиться, чтобы с такой силой ткнуть себя в сердце ножом?! Мишель Луазон задумчиво кивнул, но все же отметил: – Мой дорогой Бернар, никогда нельзя знать наверняка, на что способен снедаемый тяготами жизни человек. По долгу моей работы мне пришлось видеть немало странных и страшных вещей. Итак, как звали девушку? – Сидони. Сидони Лябрюйер. Она дочь мясника из Карпантраса. – Хорошо, очень хорошо. А могу ли я лично взглянуть на орудие убийства? – Ну, разумеется, месье Луазон. Только ваши коллеги из Экса уже всё много раз смотрели. Высказавшись, Бернар протянул Луазону нож, аккуратно обернутый носовым платком. Сыщик бережно взял предмет и как бы между делом заметил: – О! Лезвие длиной шесть или семь дюймов… – Совершенно верно. Какая поразительная точность! У вас отличный глазомер, месье Луазон. Сыщик хитро улыбнулся, извлек из жилетного кармана увеличительное стекло и попросил провести его непосредственно к месту преступления. Там он тщательнейшим образом исследовал каждый закуток прачечной, но не заметил ровным счетом ничего необычного: никаких следов, ни малейшего клочка ткани, которые убийца мог оставить по неосторожности. Да и столько времени прошло. Местный полицейский Бернар уточнил, что в день убийства были обнаружены только отпечатки маленьких деревянных башмаков убитой девушки. И Бернар тогда отметил для себя, что левый каблук башмака на отпечатках был явно обломан. * * * Потом сыщик направился к родителям убитой девушки. Выглядели они неважно, и разговор поначалу совсем не клеился. – Я приехал из Экса, и я хотел бы поподробнее узнать о вашей дочери. Были ли у неё братья или сёстры? Оба родителя были погружены в молчание, когда мадам Лябрюйер вдруг вздрогнула и ответила срывающимся голосом: – Нет, Сидони была единственной доченькой. Порой она чувствовала себя одинокой, поскольку мы, вероятно, вели себя с ней несколько строго, но… Месье, нам сказали, что это было самоубийство! Не может такого быть! Мишель Луазон, казалось, не заметил струившихся по её лицу слез, а потому оставил вопрос без внимания и обратился к отцу семейства: – Итак, месье, по поводу орудия убийства… Я имею в виду нож. Вы случаем не заметили, все ли ваши мясницкие ножи на месте? Мужчина ответил с некоторой нерешительностью: – В самом деле, за пару дней до… До случившегося… Один из моих ножей пропал. Это был тот самый нож, что мне потом показали полицейские… – Вполне возможно, мой следующий вопрос покажется вам несколько бестактным, но… у вашей дочери был молодой человек? Мадам Лябрюйер тихонько вздохнула: – Мы толком и не знаем: она практически ничего нам не рассказывала. Сидони была очень скрытной и замкнутой. – Вы говорите «практически ничего» не рассказывала. То есть что-то все же она вам говорила! – Вообще-то она пожаловалась мне, что её преследовал какой-то мужчина. Он даже стал ей угрожать! Сперва она решила, что это был какой-то извращенец, но оказалось, ему просто нужны были деньги. По её словам, всё закончилось не так уж плохо, потому что ей удалось сбежать, предварительно ударив его коленом… между ног! Но вообще, возвращаясь к вашему вопросу про молодого человека, я всё больше склонна думать, что у неё никого не было, поскольку больше всего она боялась умереть старой девой… Мишель Луазон прервал её легким кивком и продолжил свои рассуждения: – То есть, можно предположить, что этот грабитель с улицы вознамерился отомстить вашей дочери… Оба родителя почти одновременно покачали головами: – Вполне вероятно… Нельзя сказать наверняка. Сыщик на мгновение прикрыл глаза, а затем нетерпеливо махнул рукой: