— Пинвиума не осталось, Кионэ, — тихо сказала Айлин. — Светоч всем врал. Он побледнел, и это уже не было игрой. Он открыл и закрыл рот и сел на место. — Не может такого быть. — Может, — я убрала волосы назад и вздохнула. — Мне нужно забрать Тали оттуда, и мне нужна твоя помощь. — Моя? Я не могу. — Мне нужно ее вынести. В комнате есть носилки. Мы можем вынести ее в боковые врата и отнести к Айлин. Он покачал головой. — Я потеряю работу. — Она потеряет жизнь. Он вздрогнул. — Это не моя вина. — Ты лишь смотрел в другую сторону, пока они это делали. Сколько там учеников, Кионэ? Скольких Светоч использовал, чтобы выбросить? — В той комнате около тридцати. От его слов мое сердце чуть не замерло. — В той комнате? — Это самая большая, а есть еще две. В каждой человек по пятнадцать. Там в основном второй и третий курс, они исцеляли на пароме. Старейшина Манков сказал, что болезнь пришла от беженцев Верлатты, потому заболело так много и быстро, — Кионэ склонился ближе. — Хочешь сказать, что это не так? Шестьдесят человек. Две трети Лиги, если не больше. И все точно местные. — Да, — напряженно сказала я. — Это не правда. Болезни нет. Айлин подавила всхлип и закрыла рот руками. — Кионэ, ты должен нам помочь. — Не могу! — Но мы должны его остановить. — Ты не можешь пробраться в Лигу. Это безумие. — И ты будешь дальше ничего не делать? — тихо спросила я. Дело было не только в спасении Тали. Я могла бы забрать ее, но у остальных не было сестры, готовой ради спасения на все. Я не могла одна ничего сделать со Светочем. Генерал-губернатор не станет слушать бездомного беспомощного Забирателя о делах Светоча. Может, он послушал бы Тали, ученицу Лиги, прошедшей это. Сбежавшей. Если он послушает, он может остановить Светоча и потребовать у герцога достаточно пинвиума для спасения остальных. Все может, да если. Одинаково плохо. Но надежда оставалась. Губернатора Гевега могли наградить за разрешение проблемы с нашим мятежом, но даже я должна была признать, что относился он к нам хорошо, хоть и был басэери. А мятеж будет снова, если все узнают, что пинвиума нет, Целители умирают, а герцог не помогает. Он может даже напасть на нас после Верлатты. Он сделал куда хуже народу Сорилля, когда они отказались молчать. Кионэ смотрел, стиснув зубы. — Ты можешь и дальше ничего не делать? — спросила я. — Но я не рискну… — Я и не прошу. Я приду после рассвета, ты сможешь ничего не делать, пока я войду, не важно что будет при мне? — если я не могу вынести Тали, я могу принести пинвиум, хоть его и могли уловить Старейшины. Тридцать три куска должны быть сильными. Айлин покачала головой. — Ты не можешь идти туда одна. — Кионэ? Так что? Он вытер пот с верхней губы и кивнул. — Да. Я приду немного раньше и задержу Ланэль на завтраке, но только и всего. Я не буду сталкиваться со Светочем. — Спасибо. Он фыркнул и потер ладони о штаны. — Если тебя схватят, ты меня не знаешь. — Логично. Он ушел без слов, не оглядываясь. Как говорила бабушка, порой нужно убить корову, чтобы спасти стадо, но имела ли я право делать это? Я заказала кофе, чтобы взбодриться перед походом к Зертанику и выбором за тех, кто не мог его сделать. Я молилась, чтобы выбор был верным. ОДИННАДЦАТЬ: — Умная и пунктуальная, — сказал Зертаник, когда башня с часами пробила полночь. Он открыл для меня дверь, и я прошла мимо него, оставив совесть на крыльце. Она забрала с собой и мои принципы. Прихожая была пустой, кроме той блондинки, считавшей стопки оппа. Стопок было ужасно много. — Сюда, дорогуша, — мы прошли в знакомую дверь. Все та же мягко освещенная комната, дверь для слуг. Коридор, по которому я уже проходила. Комната, в которой я пожертвовала рыбаком, чтобы спасти дочь богача. Но не все было как раньше. — Вы знаете, что это убьет их, — сказала я. — Тех, кто принял боль. — Выдумки. — Люди, кому я передала боль, умирают. Рыбак мог уже умереть. Им нужно знать, на что они соглашаются. — Если кто-то уйдет, ты не сможешь исцелить столько людей, сколько нужно для пинвиума. Я проглотила возражения. — Скольких нужно исцелить? — Девять. Необходимые жертвы. Война научила меня этому. — Тогда начнем. У меня нет времени. Зертаник улыбнулся, на ужасный миг я подумала, что он взлохматит мне волосы. — Как пожелаешь, дорогуша. Он привел их, как гостей на бал. — Джоналисы. Муж сломал обе ноги, боль будут делить на четверых дядь. Кестра Новаик. Она заберет боль сына, сломавшего плечо. Братья Фортуно заплатят на эту юную леди, пожелавшую остаться неизвестной. Большинство были басэери, это было проще. Двое выглядели как из Верлатты, могли отдать все, с чем сбежали. Это уже сложнее. Одна семья была местной, и я хотела, чтобы они бежали. Но вместо этого я вытягивала и толкала. Я старалась не смотреть на их лица, но каждое исцеление начиналось с моей руки на их лбах и сердцах. Боль в глазах одного, страх в глазах другого. Все смотрели на меня и отводили взгляды. Я не хотела думать о том, что они видели. Перелом спины. Руки. Боль за болью катились по мне. Кусок за куском пинвиума падали в сумку у моих ног. — Мустово — их сын и тот, чье имя не важно. Двое в форме ночных стражей принесли плохо одетого мужчину. Его запястья и лодыжки были связаны, кляп торчал изо рта. Они взяли кого-то с улицы? Я задрожала и онемела. — Что происходит? — Седьмой, дорогуша. Венсил Мустово страдает от ножевых ранений и раны головы. — Нет, — я указала на связанного. — Он не согласен. Я на такое не согласна.