– Что за глупый вопрос! Ведь если бы я знала, где я обронила его, я бы его не потеряла, не так ли? Мы ведь бродили по всем окрестностям. Мистер Вестерхэм, где вы нашли его? – Я его не находил, и у меня его нет, – ответил священник. – Конечно, я не думаю, что это что-то значит, но хочу, чтобы вы знали: он у детектива, который расследует то дело. Девушка широко раскрыла глаза. И в них был отчетливо виден страх. – Но ведь… – начала она и запнулась. – Пожалуйста, не волнуйтесь, – мягко сказал викарий. – Это очень простое дело, и я хочу… не то, чтобы предупредить вас, но вроде того. Рингвуд, тот детектив, очень тщательно обследовал место преступления, как конечно, и должен. И где-то в лесу за прудами он нашел несколько предметов, которые посчитал уликами. И, насколько я могу судить, среди них и ваш платок. – Но он не может думать, что я имею какое-то отношение к убийству! – вырвалось у девушки, которая сидела, выпрямившись и вцепившись в ручки кресла. – Конечно, не может, – подтвердил Вестерхэм. – Но тогда?.. – Ну… Он мог подумать, что вы могли что-то видеть. Конечно, не само убийство, а, например, как мистер Нейланд и тот человек говорили или просто шли вместе. Понимаете, о чем я? Возможно, он захочет, чтобы вы дали показания. – Но я ничего не видела! – Это все, что я хотел знать. Если бы вы видели, то, думаю, я смог бы немного помочь вам – если бы вы дали мне знать. – Ужасно мило с вашей стороны, – пробормотала Диана Гарфорт. – Да, понимаю. Думаете, этот детектив может прийти и допросить меня? – Да, – ответил священник. – Но это не должно вас беспокоить. – Н-нет, конечно, нет. – Послушайте, если вчера вы видели что-то подозрительное, вы можете рассказать мне. От меня это дальше не пойдет. Вы были в лесу? – Да. Я вошла в лес… – девушка запнулась. – На самом деле я шла домой – это был самый короткий путь. По тропинке я вышла на переулок позади вашего дома, а потом на главную дорогу. Должно быть, тогда я и обронила платок. Дождь лил как из ведра. – В какое время это было? – Время? Я помню, что после того, как я вышла в переулок, церковные часы пробили шесть. – Конечно, вы там были одна? Вопрос был обычным, но щеки девушки окрасились красным. – Как… Да… Почему вы спросили об этом? – Я лишь имел в виду, что вы никого не видели, пока шли через лес? – Конечно, нет. – Тогда все в порядке. Мисс Гарфорт, здесь не о чем волноваться. Если к вам придет Рингвуд, просто расскажите ему то же, что и мне. Надеюсь, вы простите меня за то, что я потревожил вас. – Конечно, – девушка улыбнулась, – думаю, это ужасно мило с вашей стороны. Я знаю, что вы хотели помочь мне. – Мне бы хотелось всегда помогать вам, если бы вы позволили. Девушка быстро вскинула на него глаза, замешкалась, а потом сказала: – Знаю… Едет машина. Это отец возвращается домой. Раздался шум подъезжающего автомобиля, а затем звук шагов в холле. Диана внезапно подалась вперед и тихо сказала: – Пожалуйста, не говорите отцу об истории с платком. Немного удивившись, викарий кивнул, и в комнату вошел мистер Гарфорт – высокий и худощавый седовласый человек с острым, проницательным взглядом и четкими чертами лица. Когда он увидел гостя, его прямые губы раздвинулись в легкой улыбке. – А, Вестерхэм, рад вас видеть. Как я понимаю, вы с Чаллоу первыми оказались на месте ужасного преступления. Я хотел бы, чтобы вы рассказали о нем. Как я понимаю, они еще не поймали того бродягу! Он протянул викарию вечернюю газету. Ее передовица пестрела от заголовка: КОППЛСУИКСКАЯ ТРАГЕДИЯ УБИЙЦА ВСЕ ЕЩЕ НА СВОБОДЕ КЕМ ЖЕ ЯВЛЯЕТСЯ ТАИНСТВЕННЫЙ «МУЗЫКАНТ»? УЛИКА – СЛОМАННАЯ ШКАТУЛКА «Ивнинг Газетт» предлагает вознаграждение. – Да, – продолжил Гарфорт, подкрепляясь бутербродом, – это ведь прием газетчиков? Они предлагают пятьдесят фунтов владельцам гостиниц или пансионатов, которые смогут пролить свет на того иностранного оркестранта – я полагаю, он и впрямь был иностранцем? Бедный Нейланд! А ведь совсем недавно, в четверг, он и его сестра ужинали у нас. Вестерхэм, он был интересным парнем, не так ли? Хотя много он никогда не говорил. А теперь расскажите мне о деле. Признаюсь, я еще не слышал новостей из первых рук, и я заинтересован. Это ведь по моей линии. После этого началась долгая дискуссия о преступлении, и она настолько затянулась, что Диана оставила мужчин говорить друг с другом. Многолетний опыт работы с судебными бумагами помог Гарфорту быстро схватить суть дела, о котором рассказывал викарий. – Выглядит все ясно, – сказал он, предложив гостю сигару (но викарий предпочел свою трубку). – Да, – продолжил Гарфорт, – косвенных улик хватит на то, чтобы повесить этого человека. Для защиты дело будет нелегким, и большинство присяжных встанут на сторону обвинения. Мотива мы не знаем, возможно, у бедняги Нейланда был секрет, который и привел его в могилу. Единственное, что меня озадачивает – это вопрос о камзоле. Можете разрешить его? – Отнюдь, – пожал плечами викарий. – Ах, полагаю… Вестерхэм, вы ведь наблюдательный человек, так скажите, там были следы борьбы? – Судя по тому, что мы видели – нет. – И этот зеленый камзол; не выглядело ли это так, будто Нейланда принудительно одели в него? Понимаете, что я имею в виду – помятости и все такое? Или он выглядел вполне естественно? – Ответить не так-то легко, ведь мы вытащили тело из-под воды. Но, насколько можно судить, он сам надел его. – Хм! А в карманах? – Ничего. – Когда же будет дознание? Полагаю, его еще не провели? – Нет. Оно будет завтра, в «Радостном саду», в полдень. – Я приду. День как раз выходной. Конечно, окончательное решение вынесут позже. Но сомнений в окончательном вердикте нет. Вам пора уходить? Ну, заходите еще. Сможете приехать вечером в воскресенье после службы и поужинать у нас? Мне бы хотелось продолжить обсуждение этого расследования. – Большое спасибо. Да, я с радостью приду. Гарфорт проводил викария до двери. Дианы поблизости не было. Тем не менее, садясь в машину, Вестерхэм заметил возле сиденья записку со своим именем. Он ничего не сказал и прочитал ее, лишь отъехав на какое-то расстояние. Уважаемый мистер Вестерхэм. Я хочу поблагодарить вас за то, что вы пришли. Я хорошо понимаю, какую заботу вы проявили. Я всего лишь хочу еще раз попросить вас никому не рассказывать об этом, но я и не думаю, что вы станете. Снова ужасно благодарю вас, искренне ваша, Диана Гарфорт. P.S.: Я не хочу, чтобы отец волновался обо мне. Спрятав записку в карман, викарий понимал, что вся суть записки заключалась в постскриптуме. Почему Диана не хотела, чтобы ее отец узнал о таком пустяке как потеря платка? С чего бы он волновался из-за этого? Размышляя об этом, викарий вдруг сообразил, что Гарфорт считался одним из самых успешных мастеров перекрестного допроса в адвокатуре. Боялась ли Диана, что ее отец сможет вытянуть из нее что-то такое, что она пыталась скрыть? Из-за этого предположения викарий рассердился на самого себя. Он не имел никаких прав подозревать Диану в какой-либо хитрости; это было последним, чего он хотел. И все же он не мог не обратить внимания на странные запинки и тревоги Дианы относительно платка. Фу! Разве это не естественно? Конечно, любой девушке на ее месте была бы ненавистна даже мысль о том, что она может оказаться свидетелем в деле о подобном преступлении. Она могла увидеть все в ложном свете уже от того, что ей не повезло быть поблизости от места преступления незадолго до того, как оно произошло. И это могло заставить ее испугаться самой мысли о том, что ей придется давать показания. Также ее должно нервировать знание того, что платком завладел детектив, который мог выстроить невероятную, но малоприятную версию. Вот и все. Викарий взглянул на часы. Почти шесть. Поскольку по пятницам он всегда проводил церковную службу в шесть часов, ему пришлось нажать на газ и поспешить. Он приехал вовремя, оставил машину возле церкви, надел сутану и стихарь и три-четыре минуты прозвонил в колокол. В деревне священникам приходится самостоятельно заниматься уймой мелочей, о которых городские священники и понятия не имеют. Например, звонить в колокол по будним дням. Под западной частью башни располагалась комната с часовым механизмом. Перед ударом часов он издавал предупреждающий щелчок. Услышав его, викарий перестал звонить. И затем большой колокол наверху пробил шесть раз. – Шесть часов!