– Вы дадите мне пять минут поговорить с графом де Треморелем? – попросила она. Лекок внутренне возликовал. Он предвидел и ждал эту просьбу. – Только пять минут, не больше, – согласился он. – Но не надейтесь, сударыня, что преступнику удастся бежать: дом окружен. Выгляните во двор и на улицу: повсюду мои люди. Впрочем, я буду в соседней комнате. На лестнице раздались шаги графа. – Это Эктор, – сказала Лоранс. – Быстрее прячьтесь. – А когда они оба скрылись, она шепнула, но так тихо, что сыщик вряд ли мог услышать: – Не беспокойтесь, мы от вас не убежим. Лоранс едва успела задернуть портьеру, как вошел Эктор. Он был смертельно бледен, в глазах читалась растерянность. – Мы пропали, нас преследуют, – произнес он. – Оказывается, письмо, которое я получил, вовсе не было написано тем человеком, чья подпись стояла под ним. Он мне сам это сказал. Нам нужно срочно бежать, уехать отсюда. Лоранс измерила его взглядом, исполненным гадливости и презрения, и бросила: – Поздно. Выражение ее лица и голос были так необычны, что Треморель, хоть и встревоженный, почувствовал это и спросил: – В чем дело? – Все открылось. Стало известно, что вы убили жену. – Неправда! Лоранс пожала плечами. – Ну хорошо, это правда. Но я пошел на это из любви к тебе. – Вот как? А Соврези вы отравили тоже из любви ко мне? Треморель понял, что разоблачен, что попал в ловушку, что, пока его не было, кто-то все рассказал Лоранс. Он даже не пытался ничего отрицать и лишь восклицал: – Что делать? Что делать? Лоранс притянула его к себе и дрожащим голосом шепнула: – Не покрывайте позором имя Треморелей. В доме есть оружие. Эктор отшатнулся, словно воочию увидел смерть. – Нет! – вскрикнул он. – Нет! Я могу бежать, скрыться. Я уеду один, а потом ты ко мне приедешь. – Я вам уже сказала: поздно. Дом окружен полицией. А вы же знаете, это означает каторгу или гильотину. – Можно бежать через двор. – Взгляните, там тоже стоят. Он бросился к окну, увидел людей Лекока и отскочил, трясясь и чуть ли не обезумев от страха. – И все-таки можно попробовать, – промолвил он, – переодеться… – Бессмысленно. В доме полицейский. Взгляните, он оставил на столе постановление на арест. Треморель понял, что выхода нет. – Значит, осталось только застрелиться, – пробормотал он. – Да, но прежде напишите признание в своих преступлениях. Ведь могут заподозрить невиновных. Треморель автоматически опустился на стул, взял перо, протянутое Лоранс, и написал: «Готовясь предстать перед Господом, заявляю, что я один, без сообщников, отравил Соврези и убил графиню де Треморель, мою супругу». Когда он подписался и поставил число, Лоранс открыла ящик бюро, где лежали пистолеты. Эктор взял один, она – второй. Но так же, как когда-то в гостинице, как в спальне умирающего Соврези, Треморель, приставив пистолет ко лбу, почувствовал, что у него не хватает духу выстрелить. Он побледнел, как полотно, зубы у него стучали, а рука дрожала так, что он едва удерживал оружие. – Лоранс, – бормотал он, – любимая, а что же станется с тобой? – Со мной? Я поклялась, что всегда и везде последую за вами. Вам ясно? – Это чудовищно, – прошептал Треморель. – Но отравил Соврези не я, это она. Может быть, хороший адвокат… Лекок не упускал ни единого слова, ни единого жеста из этого душераздирающего объяснения. Нечаянно, а возможно, и нарочно он толкнул дверь, и она скрипнула. Лоранс решила, что сыщик собирается войти и Эктор живым попадет в руки полиции. – Жалкий трус! – крикнула она, целясь в Тремореля. – Стреляйте, или… Треморель все не мог решиться, скрип повторился, и тогда она нажала на курок. Треморель рухнул мертвый. Лоранс мгновенно схватила второй пистолет и уже готова была выстрелить в себя, но Лекок одним прыжком оказался подле нее и вырвал из рук оружие. – Несчастная, что вы собираетесь делать? – Умереть. Разве я могу теперь жить? – Можете, – отвечал сыщик. – Более того, должны. – Я падшая женщина. – Нет. Вы – несчастная, которую соблазнил негодяй. Вы считаете себя виновной, ну что же, живите, чтобы искупить свою вину. У великого горя наподобие вашего существует в этом мире миссия – миссия самопожертвования и милосердия. Живите, и добро, которое вы принесете, примирит вас с жизнью. Вы поддались лживым обетам негодяя, вспомните же, если будете богаты, о несчастных девушках, вынужденных продавать себя за кусок хлеба. Ступайте к ним, вырвите их из пучин разврата, и пусть их добродетель станет вашей наградой. Говоря так, Лекок внимательно следил за Лоранс и видел, что она его слушает. И все-таки глаза ее оставались сухими, в них горел какой-то беспокойный блеск. – К тому же, – заметил он, – ваша жизнь принадлежит не только вам, вы станете матерью. – Нет, – воспротивилась она, – как раз из-за ребенка я должна умереть сейчас, если не хочу умереть со стыда, когда он спросит меня, кто его отец. – Вы ответите ему, сударыня, и укажете на честного человека, на вашего старинного друга господина Планта, который готов дать ребенку свое имя. Старик мировой судья стоял бледный, едва держась на ногах от волнения, и все же у него достало сил сказать: – Лоранс, девочка моя милая, заклинаю вас, согласитесь… Простые эти слова, произнесенные с невыразимой нежностью, тронули и убедили несчастную женщину. Лоранс залилась слезами. Она была спасена. Лекок тотчас же торопливо набросил на плечи Лоранс шаль, которую заметил на диване, просунул руку бедняжки под руку папаши Планта и велел ему: – Ступайте, поскорей увезите ее отсюда. Моим людям приказано пропустить вас, а Зеленец уступит вам экипаж. – Но куда?.. – В Орсиваль. Господин Куртуа уведомлен моим письмом, что дочь его жива, и ждет ее. Поезжайте, поезжайте! Услышав стук колес экипажа, увозящего папашу Планта, Лекок подошел к трупу графа де Тремореля и задумчиво произнес: – Впервые в жизни я подставил преступника под пулю, вместо того чтобы арестовать и передать в руки правосудия. Имел ли я на это право? Нет, но совесть моя меня не упрекает, значит, я поступил правильно. И, сбежав вниз по лестнице, он позвал своих людей. XXVIII На следующий день после смерти графа де Тремореля Подшофе и Гепен вышли на свободу и получили – Подшофе четыре тысячи франков на новую лодку и сети с предписанными законом ячеями, а Гепен десять тысяч, причем ему была обещана такая же сумма через год, если он вернется жить в родные края. А спустя две недели, к величайшему изумлению всех орсивальских сплетников, которым подобное и в голову не могло прийти, папаша Планта вступил в брак с мадемуазель Лоранс Куртуа; в тот же вечер молодые уехали в Италию, объявив, что вернутся не раньше чем через год. Что до главы семейства Куртуа, он продает свое очаровательное орсивальское имение и намерен перебраться на юг; сейчас он подыскивает какую-нибудь коммуну, где требуется деятельный мэр. Лекок, как и все прочие, вскоре позабыл бы о преступлении в «Тенистом доле», которое так и осталось загадкой для широкой публики, если бы в одно прекрасное утро к нему не явился нотариус; он вручил сыщику проникновенное письмо от Лоранс и кипу бумаг с печатями.