Дж. Рок». – Припоминаю это письмо, – тут же заявил Леон. – Автор пишет «переговоры» через «и», а «профессии» – через «а». Разве вы забыли, Джордж, я еще предположил, что этот малый украл несколько акций и с нашей помощью хочет избавиться от ворованных активов? Манфред согласно кивнул. – Рок… – негромко проговорил Леон. – Нет, мне не доводилось встречать мистера Рока. Он ведь написал нам из Мельбурна, не так ли, и оставил номер почтового ящика и телеграфный адрес? Получены ли были нами от него еще какие-либо известия? Думаю, нет. Никто из троих не смог вспомнить дальнейшие детали этого вопроса: письмо пришло вместе с остальными и отправилось в архив, где могло бы и далее пребывать в забвении, если бы не поразительная память Леона на числа и орфографические ошибки. Но вдруг однажды ночью Керзон-стрит огласила заливистая трель полицейского свистка. Гонсалес, спавший в передней части дома, сквозь сон услышал шум и еще до того, как окончательно проснулся, уже стоял у открытого окна. Вновь зазвучал свисток, и до слуха Леона донесся топот. По тротуару со всех ног бежала какая-то девушка. Промчавшись мимо дома, она остановилась, вернулась назад и вновь замерла на месте. Перепрыгивая через две ступеньки, Леон сбежал вниз, отомкнул входную дверь и распахнул ее настежь. Беглянка стояла прямо перед ним. – Сюда, скорее! – сказал он. Она колебалась лишь мгновение и, шагнув в дверной проем спиной вперед, застыла в ожидании. Леон схватил ее за руку и потащил дальше по коридору. – Вы не должны бояться меня или моих друзей, – предупредил он. Но тут Гонсалес почувствовал, как девичья рука, которую он держал, напряглась в попытке освободиться. – Отпустите меня, пожалуйста, я не хочу оставаться здесь! Леон привел ее в заднюю комнату и включил свет. – Вы увидели, что навстречу бежит полицейский, и вернулись, – в своей негромкой задушевной манере сказал он. – Присядьте и отдохните, на вас лица нет! – Я невиновна, – дрожащим голосом начала было она. Он потрепал ее по плечу. – Разумеется, невиновны. А вот я, напротив, кругом виноват, потому что виновны вы или нет, помогаю беглянке скрыться от правосудия. Она была очень молода – в сущности, совсем еще дитя. Бледное, осунувшееся личико выглядело весьма мило. Одета она была хорошо, хотя и недорого, и Леону бросилась в глаза одна необычная вещь – на пальце у нее сверкало изумрудное кольцо, стоившее, если камень был настоящим, несколько сотен фунтов. Он посмотрел на часы. Начало третьего ночи. И тут до них донесся звук тяжелых торопливых шагов. – Кто-нибудь видел, как я вошла сюда? – испуганно спросила она. – Поблизости никого не было. Но что все-таки произошло? Ощущение опасности и страх держали ее в постоянном напряжении, не давая расслабиться ни на миг, но сейчас наконец последовала реакция: девушку начала бить дрожь. У нее затряслись плечи, руки, все тело. Она беззвучно заплакала, скривив губы, и на некоторое время даже лишилась способности говорить. Леон налил в стакан воды и подал ей; зубы незнакомки отбивали дробь. Если его товарищи и услышали что-либо, то сойти вниз никто из них не пожелал. Любопытство же самого Леона Гонсалеса давно уже стало притчей во языцех. Любая полночная ссора заставляла его немедленно вскакивать с постели и как магнитом влекла к себе, на улицу. Спустя некоторое время девушка успокоилась настолько, что смогла поведать ему свою историю, причем оказалась она совсем не такой, какую он ожидал. – Меня зовут Фаррер, Эйлин Фаррер. Я машинистка, прикрепленная к «Ночному машинописному бюро» мисс Льюли. Обычно на дежурстве остаются две девушки и одна из нас назначается старшей; но сегодня мисс Леа ушла домой пораньше. Мы, хотя и называем себя ночным бюро, закрываемся около часа пополуночи. Большей частью наша работа связана с театром. Например, после премьеры в сценарий необходимо внести изменения, или иногда за ужином заключаются новые контракты – и мы готовим их черновые варианты. В другое время это означает ведение самой обычной переписки. Я знакома с управляющими всех крупных заведений в округе и часто прихожу к ним в контору поздно вечером, чтобы выполнить необходимую работу. Разумеется, мы никогда не отправляемся к незнакомым людям, а в конторе нас обычно сопровождает носильщик, который одновременно исполняет обязанности и посыльного, он же следит, чтобы нам не докучали. И вот в двенадцать часов мне позвонил мистер Граслей из «Орфеума» и попросил меня напечатать для него два письма. Он прислал за мной авто, и я поехала к нему на квартиру на Керзон-стрит. Нам не разрешается бывать в частных домах клиентов, но я знала, что мистер Граслей относится к числу тех, с кем мы работаем постоянно, хотя до этого ни разу не видела его… А вот Леон Гонсалес частенько видел ярко-желтое авто мистера Граслея. Этот импозантный директор театра проживал в эксклюзивных апартаментах на Керзон-стрит, занимающих весь второй этаж, и платил за них – как выяснил Леон, побуждаемый собственным ненасытным любопытством, – три тысячи фунтов в год. Он осчастливил Лондон своим появлением три года назад, взял в аренду «Орфеум» и даже поставил на его сцене с полдюжины спектаклей, бóльшую часть коих ожидал провал. – В котором часу это было? – спросил Гонсалес. – Без четверти час, – ответила девушка. – Я приехала на Керзон-стрит через пятнадцать минут. Мне пришлось доделать кое-что в агентстве перед отъездом, кроме того, он сказал, что особой спешки нет. Я постучала, и мне открыл сам мистер Граслей. Он был в вечернем костюме и выглядел так, словно только что вернулся с какой-то вечеринки. В петлице фрака у него был большой белый цветок. Слуг я не видела, а теперь знаю, что их в квартире и не было. Он проводил меня в свой кабинет, который оказался большой комнатой, и придвинул стул к маленькому столику рядом с его собственным. Я просто не понимаю, как все произошло. Помню, как села, достала блокнот из своего кейса и раскрыла его, а потом наклонилась, чтобы отыскать в кейсе карандаш, когда вдруг услышала стон и, подняв голову, увидела мистера Граслея лежащим в своем кресле с красной отметиной в области груди на его белой сорочке… Это было ужасно! – И никаких посторонних звуков и выстрелов вы не слышали? – спросил Леон. Она покачала головой. – Я была в таком ужасе, что не могла пошевелиться. Затем услышала чей-то крик и, оглянувшись, увидела в дверях очень красиво одетую леди. «Что вы с ним сделали? – закричала она. – Вы страшная женщина, вы убили его!» Но я была так напугана, что не могла говорить, а потом, должно быть, просто ударилась в панику, потому что протиснулась мимо нее и выбежала на улицу… – Дверь была открыта? – предположил Леон. Девушка нахмурилась. – Да, она была открыта. Вероятно, та леди оставила ее открытой. Я услышала звук полицейского свистка, но как спустилась по лестнице и выбежала на улицу, не помню. Вы ведь не выдадите меня, да? – вдруг испуганно спросила она. Гонсалес подался вперед и потрепал ее по руке. – Мой юный друг, – мягко сказал он, – вам решительно нечего бояться. Побудьте здесь, пока я оденусь, а потом мы с вами спустимся вниз, поедем в Скотланд-Ярд, и вы расскажете им все, что вам известно. – Но я не могу. Они меня арестуют! Она пребывала на грани истерики, и пытаться переубедить ее было бы ошибкой. – Ой, какой ужас. Я ненавижу Лондон… Лучше бы я никогда не покидала Австралию… Сначала собаки, потом чернокожий мужчина, а теперь еще и это… Ее слова поразили Леона, однако сейчас был явно не лучший момент для расспросов. Самое главное – успокоить девушку и заставить осознать сложившееся положение. – Разве вы не понимаете? Они не станут винить вас в случившемся, к тому же ваш рассказ настолько правдив, что ни одному офицеру полиции даже не придет в голову усомниться в нем. – Но ведь я сбежала… – начала она. – Разумеется, убежали, – успокаивающе сказал он. – Скорее всего, я бы тоже убежал на вашем месте. А пока просто подождите меня здесь. Леон как раз заканчивал одеваться, когда услышал, как хлопнула входная дверь, и, сбежав по лестнице, обнаружил, что девушка исчезла. Манфред уже не спал, в тот момент как Гонсалес вошел к нему в комнату и рассказал о случившемся. – Нет, я не жалею о том, что вы не разбудили меня раньше, – прервал он извинения Леона. – В любом случае не могли же мы удерживать ее силой? Нам известно, где она работает. Попробуйте для начала позвонить в агентство Льюли. Леон нашел номер в телефонном справочнике, но на его звонок никто не ответил. Одевшись, он вышел на улицу и направился в сторону многоквартирного дома Керзон-Хаус. К своему удивлению, Гонсалес не обнаружил полисмена, которому полагалось бы стоять на страже у дверей, хотя на углу улицы заприметил его коллегу. Да и вообще вокруг не было видно никаких признаков разыгравшейся трагедии. Входная дверь дома оказалась запертой, но на стене рядом виднелись несколько кнопок для звонков, каждый из которых, очевидно, соединялся с отдельной квартирой. Разобравшись, где здесь кнопка звонка Граслея, он уже хотел нажать ее, когда к нему с другой стороны улицы бесшумно подошел полисмен. Очевидно, он знал Леона в лицо. – Добрый вечер, мистер Гонсалес, – поздоровался страж закона. – Это ведь не вы свистели в полицейский свисток, верно? – Нет, хотя я тоже слышал его. – Как и я сам, и еще трое моих коллег, – сказал полисмен. – Четверть часа мы носились по этим улицам словно угорелые, но так и не нашли того, кто это сделал. – Пожалуй, я смогу помочь вам. В тот самый момент дверной замок щелкнул, открываясь, и Леон изумленно отшатнулся, ведь в мужчине, открывшем дверь, он узнал самого Граслея. Тот был в халате; в губах у него был зажат дымящийся окурок сигары. – Привет! – удивленно протянул директор театра. – Что здесь происходит? – Не могли бы вы уделить мне несколько минут? – обратился к нему Леон, оправившись от шока. – Разумеется, – ответил «убитый», – хотя в такое время я обычно никого не принимаю. Заходите. По-прежнему недоумевая, Леон поднялся за ним на второй этаж. Он нигде не увидел слуг, как не заметил и ни малейших признаков того, что совсем недавно здесь разыгралась трагедия, которую описала девушка. Как только они вошли в просторный кабинет, Леон поведал хозяину всю историю. Когда он закончил, Граслей лишь покачал головой. – Ваша девчонка спятила! Я действительно звонил ей и, честно говоря, подумал, что это она, когда спустился вниз, чтобы открыть дверь вам. Уверяю вас, нынче ночью ее здесь не было… Да, я слышал полицейский свисток, но никогда не впутываюсь в эти полуночные разборки. – Он пристально всмотрелся в лицо Леона. – А ведь вы один из людей «Треугольника», не так ли, мистер Гонсалес? Как выглядела эта девушка? Леон описал ее, и директор театра вновь лишь сокрушенно покачал головой. – Никогда о ней не слышал, – сказал он. – Боюсь, вы стали жертвой глупой мистификации, мистер Гонсалес. Озадаченный и вконец сбитый с толку Леон вернулся к своим друзьям. На следующее утро он нанес визит в агентство Льюли, пользовавшееся, по отзывам, репутацией надежного учреждения; там побеседовал с добродушной владелицей, старой девой. Ему пришлось быть крайне осторожным, поскольку он не желал навлечь на свою ночную гостью неприятности. К счастью, Гонсалес водил знакомство с одним из важных клиентов мисс Льюли и смог воспользоваться его именем, дабы получить нужные ему сведения. – На этой неделе мисс Фаррер трудится в ночную смену и придет лишь с наступлением вечера, – пояснила владелица. – Она работает у нас уже почти месяц. – А давно мистер Граслей стал вашим клиентом? – Ровно в это же время, – улыбнулась та. – Я склонна полагать, что ему нравятся профессиональные навыки мисс Фаррер, поскольку раньше он отправлял все свои заказы в агентство Дантона, где она работала до того, но стоило ей перейти к нам, и он тоже сменил агентство. – А что вам известно о ней? Женщина заколебалась. – Она австралийка. Думаю, одно время ее семья была очень состоятельной. Она никогда ничего не рассказывала о своих делах, но, полагаю, когда-нибудь унаследует кучу денег. Как-то раз к ней даже приходил один из партнеров Колгейта, из адвокатской конторы. Леон сумел раздобыть у нее адрес девушки, после чего отправился в Сити на поиски господ Колгейтов. Удача сопутствовала ему, потому что Колгейты несколько раз прибегали к услугам нашей троицы, и по крайней мере одно из их поручений имело очень деликатный характер. Эту фирму можно было отнести к числу старомодных, ее отделения располагались на Бедфорд-роу, и, хотя обычно компанию называли «Колгейт», в нее входили семь партнеров, имена которых значились на бронзовой табличке перед входом в здание.