Мистеру Колгейту было около шестидесяти лет; поначалу он казался весьма необщительным. Но тут на Леона нашло вдохновение, и он выложил ему все о том, что случилось минувшей ночью. К своему удивлению, Гонсалес увидел, как у адвоката вытянулось лицо. – Это очень плохо, – сказал он, – действительно плохо. Но, боюсь, я не могу сообщить вам ничего сверх того, что вы уже знаете. – Однако почему это так плохо? – осведомился Леон. Адвокат задумчиво сжал губы. – Видите ли, она не принадлежит к числу наших клиентов, хотя мы представляем одну компанию мельбурнских стряпчих, которые и выступают от имени этой молодой леди. Ее отец скончался в психиатрической лечебнице, оставив после себя все дела в весьма запутанном состоянии. Однако за последние три года кое-какая принадлежавшая ему собственность существенно выросла в цене, и этой юной леди нет решительно никаких причин зарабатывать себе на жизнь, трудясь на службе, за исключением желания, как я подозреваю, оказаться подальше от семейных неприятностей. Кроме того, работа позволяет ей отвлечься от мыслей о прошлом. Мне стало известно, что пятно помешательства служит для девушки источником постоянных душевных страданий, и я полагаю, в Англию она приехала по совету своего единственного родственника, надеясь, что перемена места позволит ей забыть о несчастье, тень которого нависла над ней. – Но ведь она приходила сюда, к вам? Адвокат покачал головой. – К девушке обращался один из моих клиентов. Кое-какая собственность в Сиднее, не учтенная в расчетах по имуществу ее отца, была выставлена на продажу. Кажется, ему принадлежала десятая часть или что-то около того. Мы попытались связаться с душеприказчиком, мистером Флейном, однако безуспешно – он путешествует по Востоку, в связи с чем нам пришлось заручиться подписью Эйлин Фаррер на документе о переводе имущества. – Флейн? Мистер Колгейт был занятым человеком; он дал понять это совершенно недвусмысленно. И в тот момент позволил себе проявить легкое нетерпение. – Кузен покойного Джозефа Фаррера – ее единственный родственник. Кстати, старший Фаррер гостил у кузена на его овечьем ранчо в Западной Австралии перед тем, как лишился рассудка. Природа наделила Леона живым воображением, но даже оно, несмотря на всю свою непосредственность, не смогло перекинуть «мост» через те пробелы, коими изобиловала эта, по его мнению, весьма необычная история. – У меня сложилось впечатление, – продолжал адвокат, – и я говорю вам это на условиях строжайшей конфиденциальности, что девушка не совсем… – Он постучал пальцем по лбу. – Она сообщила моему служащему, который прекрасно умеет расположить к себе молоденьких барышень, что сначала ее несколько недель преследовал какой-то чернокожий, потом – черный ретривер. Видите ли, когда она по субботам отправляется на прогулку, откуда ни возьмись возникает этот черный ретривер и уже не отходит от нее ни на шаг. Причем, насколько я понимаю, больше никто и никогда не видел ни чернокожего, ни собаки. Необязательно быть врачом, чтобы знать – мания преследования является первым и главным признаком помутнения рассудка. О том, как следует проводить расследование, Леону было известно намного больше, чем кому бы то ни было. Он знал, что раскрытие преступления – это не внезапный, полный внутреннего драматизма порыв, а процесс тщательного сбора улик и доказательств, и потому продолжил свои поиски так, как это сделал бы на его месте любой детектив Скотланд-Ярда. Эйлин Фаррер проживала на Ландсбери-роуд, в Клэпхеме, и дом номер 209 оказался вполне респектабельным зданием в ряду себе подобных. Его владелица, выглядевшая, как добродушная тетушка, устроила ему допрос с пристрастием в холле, но затем явно испытала облегчение, когда он сообщил ей о цели своего визита. – Я рада, что вы пришли, – сказала она. – Вы ее родственник? Леон отклонил это предположение. – Она очень необычная юная леди, – продолжала хозяйка, – и я даже не знаю, что и думать о ней. Всю ночь она расхаживала у себя по комнате – она спит прямо надо мной, а сегодня утром даже отказалась от завтрака. Я никак не могу отделаться от ощущения, будто у нее что-то случилось. И это при том, что она вообще отличается некоторыми странностями. – Вы имеете в виду, она… не совсем здравомыслящий человек? – с грубоватой прямолинейностью поинтересовался Леон. – Да, именно это я имею в виду. Я даже подумывала о том, чтобы послать за своим врачом, но она и слышать об этом не пожелала. Мне она сказала, что пережила сильное потрясение. Вы с ней знакомы? – Я встречался с ней, – уклончиво ответил Леон. – Можно подняться наверх? Владелица дома заколебалась. – Полагаю, будет лучше, если я сперва предупрежу ее о том, что вы здесь. Как вас зовут? – Думаю, предпочтительнее для меня повидать ее без предупреждения, – заявил в ответ Леон, – особенно если вы проводите меня в ее комнату. Итак, где она живет? Как выяснилось, в распоряжении Эйлин Фаррер имелась собственная гостиная – она могла позволить себе роскошь снимать лишнюю комнату. Леон постучал в дверь, после чего изнутри донесся испуганный голос: – Кто там? Он не стал отвечать, а, повернув ручку, вошел в помещение. Девушка стояла у окна, глядя на улицу; очевидно, такси, на котором приехал Леон, вызвало у нее опасения. – Ох! – с досадой воскликнула она, разглядев своего гостя. – Вы тот самый человек… Вы пришли арестовать меня? Краем глаза он отметил, что на полу валяются разбросанные бумаги. Очевидно, она накупила газет, желая узнать последние новости о случившемся преступлении и ходе расследования. – Нет, я пришел не для того, чтобы арестовать вас, – ровным голосом произнес Леон. – Я даже не совсем представляю, за что вас можно арестовать, – мистер Граслей жив и здоров. И выглядит нисколько не пострадавшим. Она во все глаза уставилась на него. – Нисколько не пострадавшим? – медленно переспросила она. – Он был вполне здоров ночью, когда я виделся с ним. Девушка на мгновение прикрыла ладонью глаза. – Ничего не понимаю. Я видела его… О, это было ужасно! – Вам показалось, что вы видели, как он получил смертельную рану. Я же имел удовольствие разговаривать с ним несколько минут спустя, и он был совершенно здоров; более того, – Леон не спускал с нее взгляда, – он сказал, что вообще не знает вас. В глазах ее вспыхнули удивление, недоверие и ужас. – Прошу вас, присядьте, мисс Фаррер, и расскажите о себе. Сами понимаете, мне уже многое известно. Например, я знаю, что ваш отец умер в психиатрической лечебнице. Девушка смотрела на него так, словно не понимала, о чем он говорит. Леон решил перейти к сугубо практическим вопросам. – Я хочу, мисс Фаррер, чтобы вы поведали мне, отчего ваш отец сошел с ума. В вашей семье ранее уже были случаи помешательства? Спокойствие Леона понемногу начало передаваться и девушке: под его влиянием к ней вернулась толика самообладания. – Нет, причиной болезни стало падение с лошади; однако в полной мере последствия этого инцидента проявились лишь много лет спустя. Он кивнул и улыбнулся. – Так я и думал. А где были вы в то время, как его увозили? – В школе в Мельбурне, – ответила она, – или, точнее, в пригороде Мельбурна. Последний раз я видела отца, когда мне исполнилось семь. Он очень долго оставался в том ужасном месте, и мне не разрешали видеться с ним. – А теперь скажите-ка вот что: кто такой мистер Флейн? Вы знаете его? Она покачала головой. – Он кузен моего отца. Мне известно лишь, что папа одалживал ему некоторые суммы и он как раз был на той самой ферме, где все и случилось с отцом. Я получила от него несколько писем по поводу денег. Он же оплатил и мой переезд в Англию. И именно он предложил мне вернуться домой и попытаться забыть обо всех неприятностях, свалившихся на меня. – И вы никогда его не видели? – Никогда, – сказала она. – Однажды он, правда, приезжал в школу, но в тот день я была на пикнике. – И вы не знаете, сколько денег оставил вам отец? Девушка вновь покачала головой: – Понятия не имею. – А теперь, мисс Фаррер, я хотел бы услышать о том негре, который, по вашим словам, следил за вами, и о собаке. Помимо собственно факта слежки, ей почти не о чем было рассказывать. Преследование началось два года назад, и однажды к ней даже наведался доктор, чтобы осмотреть ее. Услышав об этом, Леон быстро прервал девушку: – Вы сами посылали за врачом? – Нет, – с некоторым удивлением отозвалась она, – но, наверное, он узнал об этом от кого-нибудь, хотя от кого именно, я даже не представляю, потому что рассказывала об этом очень немногим. – Вы не могли бы показать какое-нибудь из писем мистера Флейна? Они хранились у нее в выдвижном ящике комода, и Леон внимательно изучил их. Послания были написаны в крайне необычном тоне, совсем не таком, коего следовало бы ожидать от опекуна или человека, распоряжающегося ее состоянием. В целом, письма представляли собой бесконечные жалобы на трудности, с которыми сталкивался автор, оплачивая ее обучение в школе, одежду и, в конечном счете, даже переезд в Англию. Кроме того, опекун в каждом письме непременно подчеркивал тот факт, что отец оставил ей очень мало денег. – Это правда, – сказала она. – Бедный папа был весьма эксцентричен в обращении со средствами. Он не хранил акции и наличность в банке, а всегда возил их с собой в большом железном ящике. Собственно, он отличался крайней скрытностью, поэтому никто так и не знал, сколько же денег он имел. Я думала, папа очень богат, потому что он был немного, – тут она заколебалась, – скуповат. Да, пожалуй, это самое подходящее слово. Мне бы не хотелось отзываться о нем пренебрежительно, но он вовсе не имел привычки сорить деньгами, и когда я узнала, что он оставил мне лишь несколько сотен фунтов и немного акций, да и те не имели особой ценности, то была поражена. Как, разумеется, и все в Мельбурне – то есть, я имею в виду, все, кто знал нашу семью. Собственно говоря, вплоть до самого последнего момента я считала себя нищей. Однако несколько месяцев назад мы обнаружили, что отцу принадлежала значительная доля акций компании «Западно-Австралийский золотой рудник», о которых никто ничего не слышал. Это выяснилось совершенно случайно. И, если все, что о них говорят, правда, то я буду очень богата. Адвокаты пытались связаться с мистером Флейном, но получили от него всего одно или два письма. Первое было отправлено из Китая и адресовано мне, а второе, по-моему, из Японии. – У вас сохранилось то письмо, что было адресовано вам? Она принесла его. Оно было написано на плотной бумаге. Поднеся его к свету, Леон увидел водяные знаки. – Какие акции оставил ваш отец? Я имею в виду те, о которых было известно. Вопрос явно привел ее в замешательство. – Насколько я знаю, они не стоили ровным счетом ничего. Я помню о них из-за их количества – 967. А в чем дело? Леон рассмеялся. – Полагаю, могу пообещать вам, мисс Фаррер, что больше никто не будет вас преследовать. Примите мой совет и немедленно обратитесь в лучшую адвокатскую контору Лондона. Думаю, смогу дать вам их адрес. И вот что еще хочу сказать вам, – глаза Леона осветила добродушная улыбка, – вы не сошли с ума и не сочинили, будто вас преследуют негры и черные собаки, а убитый мистер Граслей вам не померещился. Впрочем, один вопрос мне все-таки хотелось бы вам задать, и он касается мистера Флейна. Вы не знаете, чем этот господин зарабатывал себе на жизнь? – У него было небольшое ранчо – ферма, как сказали бы вы, – ответила девушка. – По-моему, папа купил ее для мистера Флейна и его жены. А до этого, кажется, он арендовал театр в Аделаиде и потерял кучу денег. – Благодарю вас, – сказал Леон. – Это все, что я хотел знать.