Глава 12 – И ничего я не вру, – неуверенно возмутилась Алена, встретив его на пороге арендованной Осетровым квартиры в трусах и лифчике. – Не было у Лидочки никакого ухажера. – То есть как не врете? А то, что вы живете в чужой квартире… – Я ее арендую, – перебила она его, отступая в прихожую. – Вы? Серьезно? И договор вами подписан? И оплатили вы ее на два года вперед? – он вошел в квартиру без приглашения, прикрыл за собой дверь. – Какая разница, кто оплатил! – тихо возмутилась Алена. Она запустила руку в узкий шкаф в прихожей, вытащила оттуда тонкий, прозрачный халатик, набросила на себя, подвязав пояском. – Жили вместе с Лидией Паршиной в квартире, которую сняли для нее. Может, она вам настолько помешала, что вы ее… Договорить она ему не дала, расхохоталась. – Ага! Для того, чтобы пожить год одной здесь, я ее взяла и убила. Чтобы потом пожить на зоне полтора десятка лет! Так, что ли? Что за бред вы несете, товарищ полицейский? – она махнула ему рукой в сторону кухни. – Входите уже. Кофе вам, что ли, сварю… От кофе он отказался, но на кухню пошел и основательно осмотрелся, пока она убирала постель в комнате. Комплектов посуды в кухне было три! Три чашки в мойке, по три тарелки: для первого и второго. Вилок, ложек и ножей столько же. И три недорогих стеклянных бокала под вино. – Кто еще с вами жил? – спросил он сразу, как Алена вошла в кухню. Она и не подумала переодеться. Так же щеголяла в прозрачном халате. На его осуждающий взгляд вообще не отреагировала. – Никто не жил, – подергала она плечами, усаживаясь на подоконник. – Так… Гена с силой стиснул челюсти, у него нервы тоже были не железные, особенно теперь, поэтому он сильно повысил голос. Точнее, заорал на нее: – Если ты сейчас не будешь отвечать нормально, я тебя отвезу в отдел! И там посидишь у меня на нарах. – Чего это? – она даже не испугалась и не удивилась почти. – Чтобы говорила правду! – Я и говорю: с нами никто не жил. – Кто третий?! – он распахнул дверцу посудного шкафа и легонько вдарил кулаком по тарелкам. – Ах, это… – она слегка улыбнулась. – Третий комплект – это Митькина посуда. – Кто такой Митька? – чуть тише, но все еще плохо контролируя бешенство, спросил Гена. – Митька – он же Дмитрий, он же Митрич, он же… В общем, это ее старый друг по детскому дому. – Друг Паршиной? – Ага. – Длинные голые ноги Алены, свисающие с подоконника, изящно скрестились в щиколотках и закачались. – У Лидки никого, кроме него, не было. В плане родни. У него тоже. Они еще с детства в детдоме подружились. С тех пор не упускали друг друга из виду. И пока она жила с художником, все время Митьке помогала. То деньгами, то с работой. Валера ее баловал. Ничего для нее не жалел. Вон и тачку подарил. Правда, оформить на нее не поспешил. – Наверное, чувствовал, что что-то с их отношениями не то, – предположил Гена. И отошел на всякий случай подальше от подоконника. Алена мотала ногами с удовольствием, могла и его задеть. – Ну… Как сказать… – наморщила она лоб, хитро щурясь. – Лида же не дура, чтобы хоронить себя со стариком. Пока можно было, доила на всю катушку. Как надоел, слилась. – Расстались они, так я понимаю, по ее инициативе? – Так точно. Валера бы ее никогда не бросил. Он ее любил. Долго ходил за ней после разрыва. Потом перестал. Устал. Весь ушел в работу. Вы знаете, он ведь какой-то новый метод смешивания красок изобрел. Что-то с пурпуром связано. Ему за эту краску хорошо платят заказчики. Рецепт держит в секрете. Лидочка попыталась разнюхать, но получила по носу. – А ей зачем? – Ну… Она себя тоже кем-то вроде художника считала. Хотя что я, что она – бездари обе, – и Алена снова беспечно рассмеялась. – Осетров все сделал, чтобы меня отчислили. Так гадко вел себя. – Вы не пытались ему вредить? – Так уже! – она хлопнула ладонями по подоконнику. – Живу в хате, которую он оплатил. Аренда еще на год. И главное – он сделать ничего не может. В плане – деньги вернуть или меня выгнать. Такой вот уговор у них с хозяйкой был. И я живу и наслаждаюсь. Хотя он и звонил мне, взывал к совести. Но!.. Она соскочила на пол с подоконника и медленно подошла к Гене. Довольно высокая, глаза ее были почти на уровне с его глазами. И в них она теперь смотрела со значением. – Но я никогда бы не сделала Лидке зла. – А Валера? – Шутите! Он хоть и смирился с их разрывом, но звонил через день. Все сюсюкал и сюсюкал: ты покушала, горлышко не болит, почему опять за рулем нарушала – это же опасно. Он штрафы, прикиньте, за нее платил! Если бы не платил, его бы судебные приставы за шиворот схватили, подумал Гена. Машина была оформлена на него. – Кто сейчас ездит на ее машине? – Митька. Он ключи забрал. И я видела пару раз его на Точке, – она все так же стояла очень близко и изучала его лицо вкрадчиво и беспристрастно. – Поясняю: Точка – это место такое, где бездари вроде нас с Людкой пытаются как-то заработать. Либо чьи-то картины народ там толкает. Либо краски перепродает. Она, к слову, там Валерины картины толкала не раз. Еще когда с ним отношения имела. И краски его особенные продавала. Вот там и получила заказ. – Какой заказ? – он понял, но уточнить требовалось. – Узнать секрет Валериного пурпура. Сразу оговорюсь: не знаю, кто хотел его секрет, но человек был настойчив. – Мужчина или женщина? – Мужик. Точно мужик. Лида говорила про него: достал. И еще говорила, что этот бес ее доконает и она на него Валере пожалуется. Но кто это – не знаю. У Валеры спросите, может, Лида на него и успела пожаловаться. Осетров ничего такого не рассказывал. Но тому, что его руки были перепачканы по локоть чем-то красным, теперь нашлось объяснение. Они были в краске, Осетров не соврал. К тому же эксперты не нашли в его доме следов замытой крови. Значит, Алла была убита не там. И Лида тоже. Гена записал продиктованный Аленой адрес Точки, где собирались несостоявшиеся художники, пробующие себя на роль менеджеров по продажам. Забрал у нее копию паспорта Дмитрия Пеклова – друга Лидочки по детскому дому. – Совершенно случайно завалялась, – мотала Алена ксерокопией паспорта Мити. – Делала ему как-то несколько копий для трудоустройства. – Он вообще чем занимается? – спросил Гена, внимательно изучая фото с паспорта. – Высокий, нет? – Нет. Не высокий. Среднего роста. И размер ноги небольшой, – ответила она на его очередной вопрос. – А занимается всем подряд. И плотник, и пекарь, и слесарь, и аптекарь, как говорится. Умеет все! Даже, помню, подрабатывал на дачных участках. Кому газоны косил, кому сучья опиливал. Где живет, не спрашивайте – не знаю. У нас не жил. Просто в гости приезжал. Приходил. И Валерина посуда со временем стала его… – До которого часа народ на Точке толкается? – спросил он уже в прихожей, куда Алена вышла его проводить. – Если дождя или метели нет, могут до полуночи. Так что успеете, товарищ полицейский. Он съездил туда. Далековато вышло, но оно того стоило. Нашел в толпе словоохотливого старика-художника, торгующего только своими произведениями. Мужчина сидел на перевернутом ящике, застеленном белой бумагой, в белоснежных льняных брюках, тонкой рубашке лилового цвета без рукавов и в белой панаме. Картины висели на дощатом заборе за его спиной аккуратным рядом. – Чтобы я доверил этим молодым продавцам свои картины? – ахнул он от первого вопроса Гены после того, как тот представился и удостоверение показал. – Да вы что, майор! Они с произведениями искусства даже обращаться не умеют! Могут выставить чуть ли не в грязь… Про Осетрова старый художник слышал. Творчество его ценил. Но личную жизнь его назвал распутством. – Так нельзя собой пылить, товарищ майор, – осуждающе качал головой старик, двигая панаму по голому черепу взад-вперед. – Ты либо художник и учитель, либо любовник. Совмещать все это сложно, даже невозможно. И крутить любовь со студенткой – неэтично, в конце концов! – Его картины, я слышал, хорошо продаются? – Мои не хуже, – ревниво отметил старик. – И что-то я слышал о какой-то неведомой краске и… – Вот тут да! Талант бесспорный. Валера всех обошел. Изобрел пурпур невероятного оттенка. Думаю, войдет в историю. Если, конечно, сумеет все это правильно и своевременно оформить. – Я слышал, что желающих заполучить его секрет множество? Не можете назвать кого-то конкретно? – Желающие все! – тихо рассмеялся пожилой человек, поправляя лиловую рубашку без рукавов и неожиданно вытирая о нее потные ладони. – Все, кто хоть как-то причастен к миру искусства. Я имею в виду художников. – Но были и те, кто преследовал его девушку.