– Отлично. Ты готов? – Пошли! Мы бегом спустились по лестнице с третьего этажа, и Грейс распахнула стеклянные двери. Выйдя на улицу, она раскинула руки и задрала голову, глядя в небо. – Какой офигенный день! Повернувшись, она схватила меня за руку. – Пошли, нам сюда. – Мне пугаться? Это вообще далеко? – Примерно шесть кварталов. И нет, нечего пугаться. Тебе там понравится. И душе твоей понравится, и животику, и кошельку тоже. Я не знал никого старше двенадцати, кто бы так говорил – животик. Мы шли рядом, плечо к плечу, впитывая исходящее от асфальта тепло. – Я слышал, как ты играла вчера ночью, – сказал я ей. Она испуганно взглянула на меня: – Слишком громко? – Вовсе нет. – Ко мне пришла Тати, моя подружка, и мы репетировали вместе. Она играет на скрипке. Надеюсь, мы не мешали тебе спать. – Мне очень понравилось, Грейс, – серьезно сказал я. – Как ты научилась так играть? – Я сама научилась. Мама купила мне виолончель на гаражной распродаже, когда мне было девять. Как ты знаешь, мы никогда не были особо богаты. На виолончели нет ладов, и чтобы играть, нужно очень чуткое ухо. Я просто слушала кучу всяких записей и потом пыталась повторить мелодию. Потом я еще научилась играть на гитаре и на пианино, в двенадцать. А в старших классах учитель музыки написал мне сумасшедшую рекомендацию, вот я сюда и поступила. Но весь прошлый год мне было страшно тяжело учиться, и я не уверена, что выдержу этот. – Почему? – Я ничему не училась по-настоящему, кроме игры в школьном оркестре, а тут сильная конкуренция. Я стараюсь изо всех сил, чтобы тянуть на уровне студийных занятий. – А какую музыку ты любишь играть? – Я люблю играть все. Я люблю рок-н-ролл и классику люблю тоже. Я люблю играть на виолончели, хотя это страшно больно и тяжело. Мне нравится, как ее звук может то рычать, то струиться. Когда я играю без смычка, это напоминает мне рокот камней, я прямо представляю себе, как ручеек бежит по круглым камушкам. Я остановился. Она ушла на несколько шагов вперед, а затем обернулась: – Что такое? – Грейс, это очень красиво. Я никогда не думал о музыке вот так. Она вздохнула: – Эх, если бы одной любви было достаточно… – Моя мама говорит, в искусстве нет неправых. Она слегка кивнула и указала на другую сторону улицы: – Нам здесь переходить. Я совершенно не знал Нью-Йорка, не ориентировался в нем и даже не знал, как пользоваться метро, так что компания Грейс была очень кстати. С ней мне было не так страшно в незнакомом городе. – А у тебя есть парень? Она даже не повернула головы в мою сторону, хотя все слышала. – Нет, я ни с кем не встречаюсь. – Только секс? – ухмыльнулся я. Она покраснела. – Леди не говорят об этом. А как у тебя с этим? – У меня была подружка пару лет после школы, но больше ничего серьезного. А теперь она обручена с моим братом, так что у меня крутой послужной список. – Ты шутишь? – Нет. – Но это так странно. В смысле – а что произошло? – Она бросила меня через неделю после того, как я выбрал свою специальность. И мой отец тоже. – Последнюю фразу я произнес себе под нос, шепотом. – У вас были хорошие отношения? – Мой отец с отцом Моники – партнеры в юридической фирме. Все отлично устраивалось. Она всегда мне нравилась, но я никогда не думал, что мы можем быть вместе. Она хотела, чтоб я пошел учить право, а это совсем не мое. У нас разные интересы. Но оно и к лучшему. Мы расстались, а через пару недель она стала встречаться с моим братом. Мы с ним это не обсуждали. Я мог бы много чего ему сказать, но не хочу опускаться до его уровня. Он может забирать ее. – Ты сильно переживал? – Вообще нет. Думаю, это о многом говорит. Самым трудным было не смеяться в голос над всем этим идиотизмом, когда мы с ними пересекались. Это еще одна причина, почему мне надо было уехать из Лос-Анджелеса. Мой братец окончил юридический и все тыкал мне этим в нос. А я изо всех сил сдерживался, чтоб не сказать ему, что он теперь всю жизнь будет жить, зная, что я трахал его жену. – Ох, – Грейс казалась шокированной. Ее щеки покраснели. Может быть, я ее напугал. Мы шли молча, и я уже начал ругать себя за грубость, но тут Грейс кивнула на указатель: – Мы пришли. – Мы будем обедать в Нью-Йоркском центре плазмы? – Ага. Порядок такой. В первый раз ты можешь сдать только плазму. Смотри, съешь как можно больше бесплатного печенья и батончиков и не забывай про сок. У тебя будет время, пока из меня будут высасывать тромбоциты. – Погоди… Что? – Ну да, на тромбоциты надо около часа, так что у тебя будет время попировать. А потом они дадут тебе двадцать пять баксов, а мне пятьдесят. Я пытался переварить то, что услышал от нее, но, когда она рассмеялась, не выдержал и захохотал вместе с ней. – Ты думаешь, я ненормальная, да? – Нет, я думаю, что это классная идея. Ты гений. Она игриво пихнула меня локтем: – Похоже, мы друг другу подходим. В банке крови все работники регистратуры знали Грейс в лицо. Пока мы стояли в очереди, все улыбались и махали ей рукой. – Ты часто сюда приходишь? – Ой, Мэтт, ну это такая старая примочка для знакомства. Придумай что-нибудь новенькое. – Мне нравятся девушки с крупными тромбоцитами. – Вот это гораздо лучше. Теперь ты меня зацепил. И тебе повезло, потому что мне всегда нравилось имя Мэтью. – Я вообще-то Маттиас. – Что, правда? – Она склонила голову на плечо. – В жизни не слышала такого имени. Оно библейское, что ли? – Да. Значит – подобен Богу. – Да брось. – Нет, правда. Я серьезно. Оно значит – сделан по подобию Бога. Ей понадобилось какое-то время, чтобы понять, что я сказал. Я изо всех сил старался не рассмеяться. Она приоткрыла рот буквой «О». – Так ты… – Она потрясла головой, а потом схватила меня за руку и потащила к стойке. – Так что – я? Что? – Бессовестный ты!