«Простите, друзья, – сказал Хинкли. – Можете дать мне несколько минут? Вы же продолжайте обсуждение… Кори, начни с третьей главы, седьмого стиха». Один из мужчин кивнул, и Хинкли провёл агентов по узкому коридору в кухню. Как и на крыльце, в свете лампы было заметно, что дом нуждается в ремонте. Линолеум выцвел и начал отходить по углам. В комнате пахло застарелой плесенью и мусором – запахами, которые говорили о том, что хозяину было не важно, что другие думали о его жилище. «Могу я предложить вам газировку или воду?» – спросил Хинкли. «Нет, спасибо», – почти в унисон ответили Макензи и Харрисон. Хинкли пожал плечами: «Это меньшее, что я могу сделать для такой милой женщины, как вы, которую поздним вечером отправили в дом незнакомого мужчины. Какой позор. Почему правительство не принимает никаких мер?» «Вот это поворот, – подумала Макензи. – У него действительно очень консервативные взгляды». «На самом деле у меня к вам всего несколько вопросов, – сказала она. – Если вы ответите на все, то уже через пять минут вернётесь к своим гостям». «Тогда спрашивайте», – сказал Хинкли. «Ваше имя всплыло в одном деле, над которым я работаю. Между нами говоря, я не думаю, что вы как-то можете помочь, но должна проверить в любом случае». Макензи сразу заметила, что её небрежный тон мгновенно его успокоил. Он расслабился, а значит, мог выдать какую-нибудь деталь, которая поможет ей его прижать,… если, конечно, он был тем, кого они искали. «Речь пойдёт о бедных убитых священниках?» – спросил Хинкли. «Да. Как я понимаю, вы слышали о них из новостей?» «Так и есть. Ужасные известия». «Вы были с ними лично знакомы?» – спросил Харрисон. «Не близко». «Вы когда-нибудь пересекались с ними по работе?» – спросила Макензи. «Я довольно часто общался в преподобным Таттлом. Я думаю, вы знаете, что церковь Краеугольного Камня находится через дорогу от дома. Говорил с ним иногда, но не очень часто, хотя это вошло у меня в привычку: я останавливался, если видел его у церкви. Знаете, иногда он сам стриг газон или занимался благоустройством территории». «Получается, что на момент смерти вы были с ним дружны?» «Насколько я могу судить. У нас были разногласия по прочтению Священного Писания, но он всегда был открыт новым идеям. Он никогда меня не отчитывал или не хотел склонить к своей точке зрения. Он мне нравился». «Какие ваши взгляды он хотел изменить?» Тут Хинкли широко улыбнулся; это была грустная улыбка, которая вот-вот может превратиться в злобный оскал или хмурую ухмылку: «Каким бы хорошим человеком он ни был, преподобный Таттл принадлежал к большой группе так называемых последователей Христа, которые воспринимают Ветхий Завет просто как свод каких-то правил. Он принижал гнев Господин до любви». «Разве это плохо?» – спросила Макензи. «Для мира – нет,… но это грешный мир. И он грешен, потому что Человек решил, что может не подчиняться Богу. Если лишить Бога праведного гнева и строгости, то получится свод фальшивых наставлений. Как я уже сказал,… я не придирался к его словам, а он не придирался к моим. Мы решали наши разногласия цивилизованным путём». «Вы были знакомы с другими погибшими?» «Плохо. Я несколько раз слушал проповеди пастора Вудалла. Однажды после службы я подошёл к нему, чтобы он мне кое-что разъяснил. Он был умным человеком, возможно, даже слишком умным. Он позволил разуму занять место души, если хотите знать моё мнение. Что касается отца Коула,… я общался с ним раз пять. Мы встретились на митинге несколько лет назад и мило побеседовали». «Что это был за митинг?» «Против абортов», – с гордостью ответил Хинкли. «Не вздумай попасться на его удочку», – сказала себе Макензи, а потом поняла, что он не пытался с ней играть, а говорил просто и откровенно. «Вы сможете предоставить алиби на несколько дней?» – спросил Харрисон. Хинкли серьёзно кивнул, словно понимал, что когда-нибудь разговор должен был дойти и до этого. Не говоря Макензи ни слова, он одним своим видом дал понять, что знал, что Бюро считает его потенциальным подозреваемым. «Прямо сейчас я могу рассказать вам, где был и что делал последние девять-десять вечеров». «Это было бы замечательно», – сказала Макензи. «Итак, в течение трёх дней на прошлой неделе я был в Вирджинии, в юго-восточной её части. Я вернулся в Вашингтон только четыре дня назад». «Что вы делали в Вирджинии?» – спросила Макензи. «Посетил одно религиозное бдение и выступил на другом, – ответил он. – Если это поможет, у меня есть чеки из отеля». «Он говорит правду, – подумала Макензи. – Если я попрошу его принести чеки, он их предоставит, причём прямо сейчас, и уже через две минуты у меня на руках будут доказательства, а он будет злорадно улыбаться мне в лицо». «А последние четыре дня?» – вслух спросила она. «Я всё время был дома. Три дня назад у нас была встреча для чтения Библии. Она продлилась до десяти часов вечера или около того». Макензи собралась задать ещё один вопрос, когда в кармане завибрировал телефон. Увидев имя Эллингтона на экране, палец завис над кнопкой ОТВЕТИТЬ. «Мистер Хинкли, вы могли бы показать чеки из отеля?» «Конечно, – ответил он. – Минуту». Хинкли вышел из кухни, и Макензи сразу посмотрела на Харрисона: «Твоё первое впечатление?» «Он чокнутый, но не думаю, что он убийца». «Согласна, – сказала Макензи. – Подожди секунду, – добавила она, указывая на телефон. – Привет. Что случилось?» «Подумал, что ты захочешь знать, что Макграт уже не так заинтересован в охране церквей, как мы изначально подумали», – сказал Эллингтон. «Почему? У него появился план получше?» «Так мы впустую растратим людские ресурсы. Он может выставить охрану у церквей, но только если будут свободные люди». «Разве не он сам хотел закрыть это дело как можно скорее, пока на него не спустили капитолийских псов? Сейчас его беспокоят людские ресурсы?» «Сама подумай, Мак. Что принесёт больше результатов? Если несколько агентов будут активно искать убийцу, или если они будут сидеть и надеяться, что убийца, возможно, сам появится? Кроме того,… последнее убийство произошло прошлой ночью. Между другими убийствами прошло какое-то время. Шансы на то, что сегодня он нападёт вновь, равны нулю. Мы не можем просто сидеть и ждать». «А ведь он прав», – подумала Макензи. Ей продолжало казаться, что Макграт совершает ошибку. Тропа Иисуса была важной зацепкой, и ей казалось, что она приведёт их к успеху. «Окей, – сказала Макензи. – Спасибо, что сообщил». Она закончила разговор, когда увидела шагающего по коридору Хинкли. Он передал ей чеки с кривой ухмылкой на лице, которая будто говорила: «Вот доказательство, что вы совершенно ошибаетесь». Макензи изучила чеки и поняла, что они настоящие. Харрисон внимательно оглядывал их через плечо Макензи. Она понимала, что могла позвонить в мотель и узнать, может, Хинкли до него не доехал, а вернулся в город, чтобы совершить убийства. Теория казалась маловероятной и полной отчаяния. «Это не он, – подумала она. – Ты это поняла ещё несколько минут назад, когда он говорил о Таттле. Оставь его в покое и двигайся дальше». «Спасибо за вашу помощь, – возвращая чеки, сказала Макензи. – Можете возвращаться к чтениям». «Спасибо. Агент,… вы не находите это печальным?» «Что именно?» «Что люди, утверждающие, что горячо верят в Бога, считают того, кто с ними не согласен, настолько опасным, что указывают на него, как на убийцу. Так они чувствуют себя спокойнее. Так им проще закрыть глаза на собственные грехи». «Как сучок и бревно, о которых говорил Уиттер», – подумала Макензи… не без тени иронии. «Простите, если мои слова вас расстроили», – сказал Хинкли. «И ничего тебе не жаль», – подумала Макензи. «Агент Харрисон, – сказал Хинкли, – прошу вас, приглядывайте за агентом Уайт. У неё обтягивающий костюм, неподобающе короткая юбка, а мы живём в опасные времена». «Со всем уважением, – сказал Харрисон, – но должен сказать, что агент Уайт не нуждается в защите». Макензи ничего не сказала, просто улыбнулась. Она молча кивнула Хинкли на прощание и вышла в коридор. Харрисон последовал за ней. Она даже не взглянула на мужчин, собравшихся в гостиной для чтений. Она вышла в ночь и прибавила шагу, направляясь к машине. Она была очень рада, что Харрисон был с ней. Его компания помогла ей не потерять присутствие духа и не дать отчаянию взять над собой верх. Пусть он и не совершал убийств, но Хинкли оставил после себя неприятный осадок в душе Макензи. Он был полон уверенности – непоколебимой веры в свою правоту и неправоту тех, кого убили. Если это было так, то прославление никак не могло быть для него мотивом для убийства. «Возможно, я ошиблась, думая, что убийца их прославляет, – размышляла Макензи. – А если так, то в чём ещё я оказалась неправа?» Это были тягостные мысли, которые почти заставили ей сорваться с места на полной скорости, покидая дом Хинкли. Глава тридцатая