ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ Он проснулся после семи. Как обычно, он встал с постели не сразу. Иногда ему нужно было время просто для того, чтобы сориентироваться и убедиться, что он помнит, где находится, и что случилось прошлой ночью. Он никогда не пил много, потому что алкоголь затуманивал мысли и замедлял реакцию, поэтому это никак не было связано с похмельем, о котором он много слышал. Для него это было кое-что другое. Всё дело было в сознании. Так он жил уже много лет, с самого детства. Он почувствовал чужую ногу на своей ноге. Он повернул голову направо и увидел молодую блондинку. Она была полностью обнажена и спала поверх одеяла, слегка прижавшись к нему. Она была очень красива. На щеке виднелся след размазавшейся подводки для глаз. Не сразу, но он вспомнил события прошлой ночи. Они дарили ему одновременно и удовлетворение, и печаль. Он познакомился с ней в баре, в таком баре, где продают пиво за два доллара и дважды в неделю устраивают женские вечера, где наливают разбавленные водой фруктовые ликёры. С ней познакомиться было легче, чем с другими. Если он правильно помнил, то она сказала что-то о том, что два дня назад её бросил парень. Чувствуя её желание отомстить, он провёл остаток вечера с ней и завершил его визитом к ней домой. Он не мог сказать, хорош ли был секс. Он его едва помнил. К тому же, как она использовала его, чтобы забыть о бывшем, так и он использовал её в своих целях: ему нужно было сбросить сексуальное напряжение, если он хотел закончить начатое. Думая об этом, он нежно скинул её ногу с себя и встал с постели. Минуту он смотрел на неё спящую, чтобы убедиться, что она не проснулась. Она не реагировала ни на что вокруг, дышала глубоко и не заметила его отсутствия. Он вышел из спальни и тихо прошёл по короткому коридору до ванной комнаты. Там он привёл себя в порядок: умылся, помылся ниже пояса, чтобы смыть с себя следы прошлой ночи, прополоскал рот ополаскивателем для рта и брызнул холодной водой в лицо. Затем он вернулся в спальню, собрал свою одежду и вышел. Он покинул её квартиру, а она этого даже не заметила. Это был уже второй раз, когда он делал подобное за последние две недели. Он делал так очень много раз с тех пор, как от него ушла жена. Он знал, что это было нетипично для одинокого сорокалетнего мужчины, но так было нужно. Он готовил себя к убийствам последние три месяца. И пусть сами убийства не казались ему сексуально-возбуждающими, сам факт их совершения всё же вызывал в нём сильное физическое влечение. А он уже давно понял, что любая форма сексуального влечения сильно его отвлекала и даже делала жестоким. И это было странно, потому что сам акт убийства действовал на него умиротворяюще. Он был не настолько наивен, чтобы думать, что убийство становилось чем-то вроде возмездия. Не думал он и что делает миру одолжение. Ему просто казалось, что, убивая, он совершает правильный поступок. Возбуждение, как электрический ток до сих пор пульсировало в его венах после убийства Спрингсов на круизном лайнере. Это было так просто. Ванесса открыла дверь, думая, что он пришёл, чтобы поучаствовать в, как называл его Джек, разминочном сексе втроём перед свинг-вечеринкой. Он легко убил их, в первую очередь, расправившись с Джеком, потому что тот был противным сукиным сыном. Он лишился эффекта неожиданности, когда набросился на него, едва Джек начал распаковывать вещи в ванной комнате. Было очень непросто перетащить его потом в комнату, чтобы положить как надо на кровать. Два часа спустя он уже был в баре. Ему было приятно болтать с блондинкой, это казалось нормальным. Убийство давало о себя знать — оно было активной разминкой, воспоминания о которой он прокручивал где-то в глубине сознания, между делом приближаясь к тому, чтобы затащить блондинку в постель. Когда он дошёл до выхода из многоэтажного дома, в котором она жила, то всей грудью вдохнул утренний воздух. В нём он учуял запах океана и выхлопы машин. Это был новый день. Это был день, когда он планировал завершить свою работу. Ему нужно было… встретиться ещё с одной парой. Они уже договорились о встрече. Как бы алчно это ни казалось, но мысли о встрече его немного заводили. Самое вкусное он оставил на последок. Эта последняя пара занимала особое место в его сердце. Он уже давно не мог выкинуть из головы образ обнажённой, оседлавшей его жены. Это воспоминание стало одной из причин распада его отношений с супругой. Но сначала кофе. А потом он, может быть, пойдёт домой и немного поработает. Он направился к ближайшей автобусной остановке, потому что его машина осталась у бара. Солнце светило, небо было прекрасно голубым, и Майами окутывал его своим шармом. День собирался быть отличным. К его концу умрёт последняя пара. И он наконец будет свободен. ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ Макензи была более голодна, чем ей казалось. После двух чашек кофе она съела два яйца, две свиные грудки, картофельные оладьи и порцию овсянки. Эллингтон, доедающий юго-западный омлет, не мог сдержать улыбки. «Мне непонятно, как ты умудряешься сохранять такую классную фигуру. Когда я приехал два вечера назад, ты уплетала пиццу. А теперь ещё это завтрак… Мдаа». «Девушки тоже должны есть», — ответила Макензи. «Ты хорошо отдохнула?» — спросил он. Макензи пожала плечами: «Достаточно. А ты? Ты тоже давно не отдыхал». «Я отлично вздремнул с полпятого до полседьмого. На сегодня меня ещё хватит. Надеюсь, что за это время мы разберёмся с этим делом. У тебя появились новые идеи?» У Макензи их было несколько, но она не решалась выбрать какую-то одну, потому что все казались довольно шаткими. «Парочка, — ответила она. — Я хочу заняться той женщиной, о которой говорила Алекса… Таней Роуз. Если она входила в клуб, которым сейчас руководит Алекса, возможно, она может назвать нам имена сорвавшихся с катушек членов, которыми мы могли бы заняться. А ты что придумал?» «Планирую почитать документы и отчёты в участке. Я могу попросить офицеров найти для тебя эту Таню Роуз. Хочешь ко мне присоединиться?» «Не особо», — сказала Макензи. «Ты из тех агентов, которым нужно где-то ходить и что-то делать, чтобы чувствовать, что они добиваются результатов, я прав?» — спросил Эллингтон. «Обычно так и есть». Они молчали, пока Макензи заканчивала завтрак. Эллингтон подался вперёд. Он выглядел взволнованным. «Как продвигается дело в Небраске, — спросил он, — относящееся к твоему отцу и новой жертве?» «Пока без изменений», — ответила Макензи. Она и сама не могла сказать, зачем утаила от него новую находку Харрисона. Сейчас она казалась ей чем-то очень личным. Ещё она не могла понять, почему ей было сложно открыто обсуждать дело отца с Эллингтоном. «Потому что оно его не касается, — подумала она. — Конечно, он просто хочет показать своё участие и искренний интерес. Может, он ошибочно полагает, что раз мы переспали, теперь он имеет право задавать более личные вопросы». Это была приятная мысль, но Макензи была ещё не готова обсуждать с ним такие подробности. Эллингтон был здесь ни при чём. Она вообще ни с кем не хотела обсуждать дело отца, особенно когда появилась реальная зацепка. «С тобой всё в порядке?» — спросил Эллингтон. «Да, — ответила Макензи, а потом, решив, что он сможет выдержать жестокую правду, добавила. — Я просто не люблю говорить о деле отца». «Я понимаю. Но тебе же нужно хоть с кем-нибудь об этом говорить? Тот детектив из Небраски продолжает держать тебя в курсе дела?» Честно говоря, Макензи уже и забыла думать о Кирке Питерсоне. Она не думала о нём до звонка Харрисона сегодня утром. Ей вдруг захотелось сейчас же позвонить ему, чтобы узнать подробности. От этих размышлений её отвлекла мысль о том, как много Эллингтон знает о деле её отца. «Откуда ты так много знаешь об этом расследовании?» — спросила она. Он пожал плечами, но на лице читалась неловкость. Он понял, что ступил на опасную территорию, но было уже слишком поздно идти на попятную: «Это дело стало мне интересно, когда ты стала мне интересна». «Но я тебе о нём сама никогда не рассказывала», — сказала Макензи. «Я знаю. Я просто хотел… Чёрт, Макензи, я хотел узнать о тебе больше. И дело тут не в личных амбициях. Ты отличный агент. Я знал, что из тебя выйдет хороший агент с той самой секунды, как тебя увидел; именно поэтому я рекомендовал тебе попытаться поступить в Куантико. Кроме того… однажды ты мне о нём рассказывала, но мельком. Это было в Небраске, когда меня прислали помочь тебе с делом «Страшилы». Помнишь?» Макензи не могла вспомнить, чтобы упоминала отца в разговоре с Эллингтоном. Правда, тогда она была так очарована его появлением, что даже вспоминать об этом было неудобно. Она так старалась выкинуть из головы воспоминания о знакомстве с ним, что сейчас они казались нечёткими и неясными. «И что ты сделал? — спросила она, понимая, что в голосе прозвучали злобные нотки, но сейчас ей было не до них. — Решил покопать глубже, чтобы узнать больше обо мне и моём прошлом?» «Хм… нет. Я просмотрел материалы дела для ознакомления. Это так плохо?» «Нет, это неплохо. Просто… это очень личное». Эллингтон пораженчески поднял вверх руки, шутливо сдаваясь, но почему-то этот жест обидел её ещё больше, чем его слова. «Ладно, — сказал он. — Больше подобное не повторится». «Не стоит относиться к этому с таким легкомыслием», — сказала Макензи. Она слышала, как дрожит голос, но не могла понять, что стало тому причиной — злость или печаль. «Я вообще не отношусь ни к чему с легкомыслием, — ответил Эллингтон. — Мне вправду жаль. Я не знал, что этот так много для тебя значит. И я…» «Конечно, это много для меня значит», — сказала Макензи. Она чувствовала, как начинает сильно злиться, словно превращаясь в рой разъярённых ос. Она и сама не понимала, откуда взялась эта злость. Естественно, она чувствовала себя обманутой, но всё же в глубине души понимала, что реагирует слишком бурно. Возможно, она просто сильно устала или была на взводе из-за этого расследования. «Джаред, я знаю, что ты хочешь как лучше, но, пожалуйста, замолчи». Макензи казалось, что она впервые за всё время назвала его в разговоре по имени. Странно, но ей это казалось очень знаковым моментом, в нём было много личного. «Значит, замолчи?» — заметно расстроившись, ответил он. «Да. Просто…» Эллингтон поднялся с места, не глядя в её сторону: «Я поймаю такси и поеду в участок работать. Если захочешь, приходи поздороваться, когда перестанешь беситься». Макензи хотелось попросить его остаться, но она не дала себе сказать ни слова, не желая показывать собственное отчаяние. Она смотрела, как он уходит, а потом уставилась в пустую чашку из-под кофе. «Отлично, — подумала она. — Только этого мне сейчас не хватало: ссора с любовником посреди безнадёжного расследования. Как я до этого докатилась? Как допустила подобное?» Подошла официантка и подлила кофе. Макензи пила его медленно, уставившись в пространство и мысленно разбираясь в именах, местах убийств и событиях. Сонной, ей было удивительно легко сконцентрироваться на единичных нитях рассуждений. Усталость замедлила обычно лихорадочный ход её мыслей.