— Говори правду! — Я не вру. Не видел, что он принес. Назавтра он весь день просидел дома. Пили мы с ним. А ночью, когда он спал, я вытащил из кармана его пиджака деньги и кольца. И сразу же ушел из дома. Боялся я Седлюка... Я взглядом попросил у Неклюдова разрешения задать Кондрашуку несколько вопросов. Неклюдов согласно кивнул головой. Я спросил: — Скажите, Кондрашук, с Дивнелем вы часто встречались? — Два раза. Я только этой весной узнал, что он в нашем районе живет. Случайно на улице города встретил и узнал: он за эти годы мало изменился. — Седлюк говорил, где живет? — Нет, не говорил, да я и не спрашивал. — А как он нашел вас? Ведь раньше вы жили в Тернопольской области. Или, быть может, переписывались с ним? — Да не переписывались мы! А мой адрес он мог узнать и в адресном бюро, — угрюмо ответил Кондрашук, и в его голосе я уловил тревогу. — И еще один вопрос, Кондрашук. Деньги и кольца вы сами взяли, или Седлюк их дал вам? Кондрашук заерзал на стуле. Я уже начал догадываться, что на след Дивнеля-Ковальчука Седлюка навел скорее всего Кондрашук. И сейчас я понимал его: признаться, что Седлюк дал ему деньги и ценности, значит, подписать себе приговор в соучастии в убийстве... — Итак, я жду, Кондрашук, вашего ответа! — Я же сказал: сам взял! — И Кондрашук со злостью посмотрел на меня... 10 В следственной комнате ИВС Седлюк встретил меня хмурым взглядом и отвернулся. Доставивший его сюда дежурный по изолятору молча козырнул мне и вышел, плотно прикрыв за собою дверь. — Мы с вами вчера так и не закончили разговор, — сказал я, присаживаясь к столу. — А вы уверены, что разговор у нас получится? — оскалил в усмешке желтые зубы Седлюк. — Может, я, как и вчера, ничего не скажу? — Ну, положим, вчера вы кое-что сказали, — добродушно возразил я. Седлюк удивленно вскинул глаза. — Да-да, вы сказали, что были в банде в сорок пятом году. Впрочем, прямо так не заявили, вы только бросили в запальчивости фразу: «И политику мне не пришьете». Этой фразой вы ответили на мой вопрос, какую фамилию вы носили в сорок пятом... — Ловко, ничего не скажешь! — покрутил рыжей головой Седлюк. — Разумеется, можем для опознания вызвать сюда Стрельцова и других людей, которые вас знают по сорок пятому году. Думаю, они не могут вас с кем-то спутать: слишком уж хорошо помнят вас... — Та-ак, — протянул Седлюк. — Вроде с сорок пятым годом ясно. — И, внимательно посмотрев на меня, вдруг спросил: — А вы знаете, что такое квадратура круга? Я недоуменно пожал плечами: к чему этот странный вопрос? Но Седлюк ждал ответа. — Извините, — усмехнулся он одной левой щекой. — Я, конечно, понимаю, что вопросы здесь задаю не я... Черт бы побрал эту квадратуру круга! Мне сейчас невыгодно было терять контакт с Седлюком, и я напряг память. Квадратура... Квадратура... — Если не ошибаюсь, под квадратурой круга понимают задачу точного построения квадрата, равновеликого кругу? — Не ошибаетесь, — заверил меня Седлюк и, опять усмехнувшись, добавил: — И еще под квадратурой круга понимают задачу вычисления площади круга с тем или иным приближением к площади квадрата, равновеликого кругу. Кстати, эту задачу веками решают великие математики, но с помощью циркуля и линейки решить ее практически невозможно. — И, помолчав, добавил: — В молодости я воспринимал прописные истины, особенно не раздумывая над ними и не пытаясь поставить их под сомнение. Например, с детства мне втолковывали, что Земля имеет форму шара. А оказалось, что шар-то сплюснут. Однако полушария и до сих пор вон, — кивнул он на висевшую на стене карту, — продолжают рисовать безукоризненно круглыми. Жизнь постоянно вносит свои коррективы. И нельзя подходить к каждому явлению с раз и навсегда выработанным шаблоном! Человек тоже не терпит, когда к нему подходят с той же примитивной линейкой и циркулем... Седлюк пытливо взглянул на меня, но я ничего не сказал. Мне пока не было понятно, куда он клонит? — Вот вам пример, — продолжал Седлюк. — Вы и майор Неклюдов рассматриваете меня одинаково, как преступника, но оцениваете по-разному, ибо, как я успел заметить, вы разные люди. Майор, когда меня задержали, сам не замечая того, выложил на первом допросе мне все, что у него было в смысле улик против меня. И на моем месте разве только бы дурак не сориентировался. А мне ведь и самому когда-то приходилось допрашивать людей. Так вот я вроде как бы коллега ваш, — его левая щека опять дрогнула в усмешке. — Вот только не ведаю, с каким багажом приехали из Тернополя вы? Я внимательно посмотрел ему в глаза и сказал: — Хотите сюрприз? Я охотно расскажу о всем том, что мне удалось собрать о вас, о вашей преступной деятельности. — Не надо, — махнул он рукой и попросил сигарету. Прикуривая, сказал: — Потом, когда мне будет разрешено ознакомиться с уголовным делом, будет неинтересно читать его. Я, знаете, люблю во всем загадочность... Я не приступал к допросу, хотя и не располагал временем. Мне интересно было выслушать Седлюка до конца. И он вдруг сказал: — Как я понимаю, вас интересуют события второго июня? — Верно. Разговор о вашем прошлом будет в другом месте. Седлюк согласно кивнул головой и продолжал: — Давайте говорить откровенно. В отношении инкриминируемого мне убийства. Думаю, у вас нет против меня веских доказательств. Чемодан с ценностями и деньгами? Не мой, впервые вижу! Мне его майор в Озерном при задержании подсунул... Хорошо, допустим, вы докажете, что чемодан принадлежит мне. Но ведь я могу заявить, что его содержимое за бесценок купил у незнакомого мне мужика... — Есть другие улики, — сказал я. — Например, показания Кондрашука. — Кондрашука? — удивленно вскинул брови Седлюк. — Это уже что-то новенькое! — Ай-ай, — укоризненно покачал я головой. — Вы же сами, Виктор Семенович, предложили быть откровенными друг с другом! На лице Седлюка отразилось что-то вроде смущения, и он спросил: — А где этот... Кондрашук? — Через две камеры от нас с вами. — Ясно, — крякнул Седлюк и сказал: — Но учтите, роль Кондрашука в этом деле незначительна. Он просто был наводчиком. Каюсь, что доверился ему, но у меня не было иного выбора... Я тоже преподнесу вам сюрприз: расскажу об этом убийстве. И сделаю это лишь потому, что просто устал от жизни, устал мотаться по свету, заметать следы. Это очень страшно на старости — быть одиноким, никому не нужным, чужим, не иметь своего угла, близкого человека... Поэтому меня сейчас устраивает любой финал. Так лучше... Седлюк растер в пепельнице окурок и попросил: — Разрешите еще одну сигаретку. Что-то на курево потянуло. Редко курю. — Он прикурил от моей зажигалки, жадно затянулся дымом и продолжал: — Да, я был в банде Гальченки. Пошел к нему не по серости и недомыслию, как пытаются оправдаться сейчас мои бывшие однокашники, а пошел сознательно, из-за ненависти к вашей власти. Крепко она, эта власть, обидела меня! Если бы в сорок пятом не сбежал от конвоя, давно бы сгнил падалью где-либо. И, учтите, ни за что бы сгнил — одного председателя сельсовета пырнул ножом, с моей женой сожительствовал, а мне приписали чуть ли не покушение на устои советской власти... Седлюк замолчал и некоторое время задумчиво курил. Я не торопил его. После паузы он опять заговорил: — Когда весной сорок шестого нас, как волков, обложили в лесу энкаведисты, мой двоюродный брат Семка Ковальчук прихватил кассу банды и исчез. Мне тоже чудом удалось улизнуть. Я думал, что Семка погиб, а он вот в ваших краях объявился. Это мне надежный человек подсказал. — Кондрашук? — уточнил я. — Он самый, — кивнул Седлюк. — В этом году я разыскал его. Тоже был связан с нами. Вот и решил я свести счеты с Семкой. При встрече повел он себя подло. Но это уже не столь важно. В общем, убил я его!.. — На чем вы добирались на хутор? — Господи, да «одолжил» у одного раззявы «газик», а потом в сохранности оставил его на одной из улиц города. Грубо, конечно, работал. Стареть начал. Сейчас и сам вижу, сколько ошибок допустил. И самая крупная из них та, что доверился Кондрашуку, этому пьянице и мелкому жулику. Мне нужно было из Новоселок не заходить к нему, но боялся, что скулить начнет. Вот и сунул ему кусок, чтобы молчал... Седлюк опять замолчал, думая о чем-то своем. Я протянул ему пачку сигарет, спросил: — Скажите, Виктор Семенович, а зачем вам нужны были эти ценности? Ведь не столь уж много вам осталось в этой жизни... — За кордон податься хотел, потому и крутился возле границы. Хотел хоть последние годы как-то пожить по-человечески, — ответил он и, пыхнув дымом сигареты, с усмешкой добавил: — Всю жизнь я разыскивал свой квадрат, равновеликий кругу, да не там искал его. И вот — финал... Сильный ветер в октябре 1 Автобус в Соколово прибыл поздно вечером. В числе других пассажиров я покинул теплый, обжитый за дорогу салон и оказался на пронизанной насквозь ветром небольшой привокзальной площади. — Игорь Иванович? — раздался за спиной голос. Я оглянулся. Передо мной стоял Козловский. Протягивая руку, он виновато улыбнулся, сказал: — Извините, заглянул в буфет за сигаретами и чуть не проворонил приход автобуса. С приездом вас! Кстати, разрешите поздравить вас с присвоением звания подполковника! Рад за вас, Игорь Иванович! — Тебя тоже поздравляю, товарищ майор, — я крепко стиснул руку своего бывшего подчиненного. — Приказ о присвоении тебе майора сегодня получили, завтра официально, как представитель УВД, объявлю личному составу отдела... Козловский смутился, подхватил мой саквояж, тихо поблагодарил: